Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

• Вибе П.П. Немецкие колонии в Сибири: социально-экономический аспект

   Установление советской власти в Сибири происходило в конце 1917 - начале 1918 гг. Огромное значение для советизации сибирской деревни имели областные и губернские съезды советов. В январе 1918 г. в Омске проходил III Западно-Сибирский съезд советов крестьянских депутатов. В январе - апреле состоялись губернские съезды крестьянских депутатов на Алтае, в Томской губернии, съезд советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов в Тобольской губернии, 3-й Войсковой круг Сибирского казачьего войска. Тогда же прошли уездные и районные съезды. Однако аграрному вопросу, как одному из наиболее важных для колонистов, на них уделялось мало внимания. В итоге в 1918 г. советские органы в Западной Сибири, по мнению историка Н. Ф. Иванцовой, "не выработали ни общих положений аграрного законодательства, которые бы учитывали условия региона, ни, соответственно, механизма проведения его в жизнь" [1].
   Советское аграрное законодательство - декрет "О земле" и "Основной закон о социализации земли" [2] - на первом этапе социалистических преобразований претворялись в жизнь земельными комитетами, созданными еще по постановлению Временного правительства от 21 апреля 1917 г. В их задачи входило собирание и обработка необходимых для земельной реформы сведений и регулирование текущих земельных отношений [3]. После установления советской власти земельные комитеты были реорганизованы в земельные отделы Советов, и аграрные преобразования стали осуществляться уже под руководством Советов. В Омском уезде урегулированием земельных отношений в 1918 г. занимались районные земельные комиссии, а в казачьих районах - вновь созданные земельные комитеты и земства [4].
   Крестьяне Сибири в силу наличия здесь огромных территориальных просторов и невысокой плотности населения были относительно обеспечены землей. Направлявшиеся в Сибирь в 1906 - 1910 гг. переселенцы имели на родине, по данным челябинской регистрации, наделы, равные в среднем 3,6 десятин; в 1907 - 1911 гг. доля дворов с наделом до трех десятин и безземельных достигала 63% [5]. В Сибири же наделы были значительно крупнее. Так, в немецких колониях Новинской волости Омского уезда, по данным Всероссийской сельскохозяйственной и поземельной переписи 1917 года, средние наделы приписанных крестьян составляли от 18,39 до 31,57 десятин. Кроме того, колонисты имели возможность арендовать участки в среднем от 6,71 до 19,07 десятин на хозяйство. Излишки земли, не пригодные им по каким-либо причинам, колонисты сами сдавали в аренду.

   Но отсутствие в Сибири ярко выраженного земельного голода не означало отсутствия земельного вопроса. В годы Первой мировой войны он обострился из-за наплыва в Сибирь большого количества беженцев. Неприписанные крестьяне, не наделенные землей, вынуждены были арендовать ее. Важно отметить, что имели место случаи, когда неприписанные крестьяне составляли значительную или даже большую часть хозяйств в немецких колониях.

   Разрешение земельного вопроса советы предполагали произвести по следующим двум направлениям. Во-первых, путем передела земли с целью уравнивания землепользования как в количественном, так и в качественном отношении различных социально-экономических и юридических категорий крестьянского населения. Но к лету 1918 г. работа по переделу земли не приняла сколько-нибудь широких масштабов и значительно не затронула землепользование сельской буржуазии, хотя советы Сибири в 1918 г. разработали ряд директивных документов, на основании которых возможно было сокращение землепользования зажиточных крестьян. Во-вторых, путем ликвидации казенного, частновладельческого, церковно-монастырского, некоторых форм казачьего землевладения, олицетворявших, как правило, полукрепостнические аграрно-хозяйственные формы. Абсолютное большинство земель этих категорий должно было отойти крестьянству. Эти преобразования довольно основательно были проведены в Сибири в 1917 - первой половине 1918 гг.
   В период проведения первых социалистических аграрных преобразований в Сибири вся земля делилась на две части: трудовой и запасной фонды. Трудовой фонд составляли наделы крестьян, обрабатываемые своими силами, а запасной - земли, не занятые крестьянами: бывшие казенные, кабинетские, частновладельческие и неиспользуемые надельные участки. Земли трудового фонда обычно переделу не подлежали. Земли запасного фонда использовались для наделения до установленных норм безземельных и малоземельных крестьян. Перераспределения всех земель, или "черного передела", в Сибири не было. Но благодаря запрещению арендных отношений несколько уменьшилось землепользование зажиточного крестьянства и увеличилось землепользование деревенской бедноты. По сравнению с Европейской Россией в Сибири крестьяне от перераспределения земель получили несомненно меньше. Размер земель, полученных дополнительно сибирскими крестьянами, колебался в пределах от 2 до 8-9%, тогда как в центрально-земледельческом районе этот показатель равнялся 27,5%, а в средневолжском - даже 50%. Прирезки в Сибири получила только беднота и прежде всего переселенческая [8].
   Больше всего первые социалистические аграрные преобразования коснулись немецких фермерских хозяйств. Практически все они находились в пределах Омской области [9]: в Омском, Тюкалинском и Татарском уездах, входивших в ее состав. В Омской области находилась и основная масса неприписанных переселенцев, требовавших землеустройства. В условиях революционной неразберихи они начали самостоятельно решать свои проблемы, захватывая чужие земли. Таким образом, именно Омская область оказалась в центре аграрных преобразований, затронувших немецкую диаспору в Сибири.
   19 февраля 1918 г. по уездам Омской области было разослано постановление исполнительного комитета Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов о национализации живого и мертвого инвентаря частновладельческих нетрудовых хозяйств. По этому постановлению весь живой и мертвый инвентарь частновладельческих нетрудовых хозяйств, а также постройки и предприятия поступали в распоряжение Омского областного исполкома и Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Все сделки с инвентарем, произведенные после объявления декрета "О земле", считались недействительными [10].
   По решению губернских и областных земельных комитетов и советов все частновладельческие хозяйства должны были быть взяты на учет. Специально созданные при советах ликвидационные комиссии или комиссары, организованные в специальные отряды, описывали их имущество. В Омской области действовало семь таких комиссарских отрядов. В каждом из них был свой комиссар, агроном и на случай возникновения конфликтных ситуаций представитель исполнительного комитета Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 30 марта 1918 г. Омский областной комиссариат земледелия и землеустройства принял решение направить их в Тарский, Татарский, Тюкалинский и Петропавловский уезды "...для осмотра находящихся не на казачьих землях частновладельческих имений для определения, которые из них могут быть признаны имеющими культурное или некультурное значение, и для установления хозяйства, во-первых, и организации земледельческих трудовых артелей для обработки земли, во-вторых". Отряды приступили к работе только в середине апреля. Сведения, собранные ими, были неутешительными, да и неполными. Хозяйство большинства имений не сохранилось в его первоначальном состоянии. Следует отметить, что в комиссариате земледелия и землеустройства до конца его деятельности полной ясности о состоянии конфискованных имений и о возможности их практического использования так и не было [11].
   Частновладельцы обязаны были дать подписку о сохранении своего хозяйства и имеющегося производства. Причем это аргументировалось необходимостью предотвратить разгром культурных хозяйств местным населением. После конфискации - имения и сельскохозяйственные предприятия передавались местным земельным органам. Владельцам конфискованных имений оставляли то количество земли и скота, которое было необходимо для ведения трудового хозяйства без использования наемной рабочей силы [12]. В Бородинской волости, названной на омском уездном съезде крестьянских депутатов "рай-оном конфискованных областным исполкомом совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов частновладельческих земель", конфискации были подвергнуты наряду с другими и все немецкие фермерские хозяйства: И. И. Готмана (613 дес.), И. Л. Бекеля (250 дес.), Зейферта (516 дес.), Ромберга (1400 дес.) и др. Меннонитские колонии Халдеевка (650 дес.), Трусовка (1448 дес.), Бородинка (1576 дес.) были конфискованы полностью [13].
   10 марта 1918 г. Омский областной исполнительный комитет ввел в Омской области государственную монополию на торговлю хлебом. В этом постановлении оговаривалась судьба конфискуемого у частновладельцев хлеба. Он должен был поступать на учет местных советов или продовольственных комитетов, которые обязаны были сдать его на ссыпные пункты уездных продовольственных отделов СНХ. Особенно отмечалось, что этот хлеб "не мог быть реквизирован или конфискован в собственность того или другого сельского обще-ства, так как хлеб есть собственность Советской Федеративной Республики" [14]. Подобные замечания были неслучайны. В едином революционном порыве местные советы, безземельные крестьяне, переселившиеся в Сибирь из Европейской России, и местные крестьяне ринулись в "красногвардейскую атаку" на ненавистные им частные имения и сельскохозяйственные предприятия. Зачастую национализация превращалась в обычный захват частновладельческого имущества. При этом представители местных властей руководствовались лишь упрощенно понимаемыми ими нормами революционной законности. Так, в Исилькуле была реквизирована мельница меннонита Регера, что нанесло ущерб не только местному населению, но и областной продовольственной управе, на которую она работала. Вопрос о мельнице специально рассматривался на заседании управления Омского областного совета народного хозяйства 14 февраля 1918 г. [15]
   Учитывая все это, уже 20 марта 1918 г. Омский областной исполнительный комитет вынужден был в своем циркуляре изложить порядок конфискации частновладельческих предприятий [16]. В нем говорилось, что при конфискации волостными и сельскими властями частновладельческих предприятий часто возникали "недоразумения", наносящие ущерб переходившему в народное достояние имуществу. Это происходило якобы из-за "злоупотреблений со стороны владельцев" и непоследовательных действий самих властей. Впредь местным советам вменялось лишь брать на учет все имущество намеченных ими к конфискации частновладельческих предприятий, а также устанавливать над ними контроль путем посылки туда своих комиссаров. Окончательное решение о конфискации предприятий должен был утверждать только Омский областной исполнительный комитет, а местные советы до этого обязаны были принимать все меры к сохранению имущества предприятий и продолжению их деятельности.
   Конфискации подлежали и частновладельческие имения, расположенные на территории Сибирского казачьего войска. Но они оказались в несколько особых условиях. Дело в том, что исторически Сибирское казачье войско в большинстве хозяйственных вопросов было самостоятельно. Избранное на 2-м Войсковом круге в сентябре 1917 г. из числа офицеров Войсковое правительство, на стороне которого по воспоминаниям лидера революционного казачества Е. В. Полюдова был "почти весь казачий тыл и вся контрреволюция", отстаивало интересы частных собственников. Это и понятно, ведь многие офицеры, выходя на пенсию, получали в собственность наделы земли. Возникший тогда же совет казачьих депутатов (совказдеп - П. В.), на стороне которого находились "беднейшие и запуганные элементы казачества в тылу и фронтовики" [17], напротив, выступал за конфискацию хозяйств, находившихся на частновладельческих и арендованных землях.
   Позиция совказдепа по отношению к частновладельческим землям была сформулирована в программном документе "За что мы боремся", подготовленном в конце 1917 г. накануне выборов в Учредительное собрание. В нем говорилось, что все земли "...должны быть непременно отобраны от их теперешних владельцев и отданы занимающемуся хлебопашеством населению бесплатно, т. е. без выкупа". В этом же документе предлагалось наделять частновладельцев, пожелавших самостоятельно заниматься хлебопашеством, землей наравне со всеми гражданами общины, к которой должны были отойти их имения [18]. Совказдеп настаивал на создании земельных комитетов, которые должны были до тех пор, пока частновладельческие земли не перешли "трудовому казачеству", осуществлять контроль за "культурными хозяйствами и имениями на них, дабы они не могли быть расхищены и обесценены их теперешними владельцами" [19]. В условиях, когда к началу 1918 г. все войско разделилось на два враждебных лагеря - "вернувшихся фронтовиков" и "тыл", в обсуждение вопроса о судьбе частновладельческих и арендаторских имений были втянуты обе стороны.
   В январе 1918 г., по сообщению газеты "Вечерняя Заря", арендаторы войсковых казачьих земель обратились с протестом в Войсковое хозяйственное правление против распоряжения Омского совета рабочих и солдатских депутатов о национализации их имуществ. На совещании, устроенном из представителей правления, совета казачьих депутатов и Омского совета, было объявлено, что арендаторские имения на войсковых землях конфискации не подлежат, а собственники таких имений пока остаются их владельцами. Над имениями лишь планировалось установить контроль [20].
   В конце января 1918 г. по постановлению совета казачьих депутатов Войсковое правительство было арестовано, и уже 8 февраля 1918 г. совет казачьих депутатов вновь предложил немедленно образовать на местах земельные комитеты как для учета имений на территории войска, так и для охраны от расхищения войсковых лесов и арендаторских хозяйств [21]. Состоявшийся в марте 1918 г. 3-й Войсковой круг принял решение о создании таких земельных комитетов. Так, 18 апреля 1918 г. Атаманским станичным обществом был избран зе-мельный комитет, который с первых дней своего существования завалили заявлениями с требованиями о наделении землей и заявлениями частновладельцев о захвате у них земли. Земельный комитет произвел подробную перепись частновладельцев и арендаторов, а также нуждающихся в земле. Атаманский земельный совет, созданный из членов станичного земельного комитета, двух представителей поселка Ново-Омск и одного члена совказдепа, выяснив обеспеченность частновладельцев и арендаторов землей, скотом и инвентарем, определил излишки и в конце апреля 1918 г. предоставил их нуждающимся в земле жителям Ново-Омска и села Самарского.
   В докладе Атаманского станичного земельного комитета Войсковой управе уже после падения советской власти утверждалось, что по его настоянию частновладельцам и арендаторам, "чтобы не разрушить хозяйства", земля предоставлялась не по потребительско-трудовой норме, а "по действительной потребности", и под посев давалась такая площадь, какая засевалась в предыдущий год. Тем не менее хозяйствам немцев и меннонитов весной 1918 г. был нанесен значительный ущерб. Именно тогда началось разрушение одного из лучших хозяйств на землях Сибирского казачьего войска, организованного кандидатом сельского хозяйства Ф. Ф. Штумпфом. Участок № 64, площадью 4601 десятина, который он арендовал у войска до 1924 г. и исправно вносил арендную плату, привлек внимание казаков станицы Казанской. Они обратились с ходатайством о переселении на этот участок.
   Совказдеп, изъяв этот участок из ведения Атаманского земельного комитета, ответил им согласием. Весной 1918 г. часть казаков этой станицы переселились на участок. При этом не были учтены интересы не только арендатора, но и около сорока семей немцев, бравших землю в субаренду и уже многие годы проживавших на этом участке [22].
   У арендатора И. П. Шеля постановлением земельного комитета был изъят из аренды весь участок и передан под посев жителям Ново-Омска. Они смогли засеять лишь 113 десятин. Только тогда оставшиеся 63 десятины целины комитет предоставил под сенокос арендатору. На участке арендатора Классена, который он переуступил Г. Г. Герцену, было изъято для посева нуждающимся 138 десятин, арендаторы же засеяли 67 десятин.
   Частновладельцы И. Ф. Матис, Ф. И. Исаак и Ф. П. Исаак имели в собственности в общей сложности 860 десятин, из них 214 десятин было изъято. В частновладельческих колониях, где число хозяйств было больше, а земли меньше, потери были не так существенны. Так, в меннонитской колонии Чукреевке была изъята лишь небольшая часть земли. В Ребровке на 20 хозяйств приходилась 721 десятина пашни. Земельный комитет оставил за этой колонией весь участок. После такого перераспределения земли, которое было произведено только на лето 1918 г., конфликты между арендаторами и частновладельцами, с одной стороны, и крестьянством и казачеством - с другой, участились, т. к. нуждающиеся стремились захватить лучшие и уже обработанные земли [23].
   Вместе с тем следует отметить, что Атаманский земельный комитет принимал меры против национализации хозяйств и предприятий, конфискации лошадей, расхищения лесных угодий. Но благодаря "попустительству" совказдепа эти меры далеко не всегда достигали цели. Так, в хозяйствах Ф. И. Исаака, И. И. Шеля и А. Ф. Ведау в мае милиция Ново-Омского поселка конфисковала по две лошади. Земельный комитет на своем заседании признал эти действия "самовольным захватом", а виновных рекомендовал преследовать по закону [24]. Однако этим все и закончилось.
   По такому же сценарию развивались события и в других станицах Сибирского казачьего войска, где находились немецкие фермерские хозяйства. И все же следует признать, что на войсковой территории, где вопрос о национализации не стоял радикально и не поддерживался большинством казачества, частновладельческие и арендаторские хозяйства пострадали меньше, чем в других районах Сибири. Воздерживался от решительных действий и Омский областной исполнительный комитет. На одном из заседаний его председатель Н. Е. Ишмаев говорил: "Руководство казачьим движением не идет в контакте с нами", поэтому надо действовать, дескать, осторожно, стремясь к объединению с трудовым казачеством, парализуя влияние зажиточного слоя. О позиции казачества и борьбе внутри его можно судить по наказам, подготовленным к Третьему войсковому кругу: за признание советской власти высказались в 47 наказах, против - в 48, воздержались - в 20 [25]. Даже совказдеп не признавал правительство В. Ленина и Л. Троцкого.
   В середине марта 1918 г. земельный отдел Омского областного исполнительного комитета разослал по уездам "Основной закон о социализации земли" и потребовал немедленного обнародования его в каждом селении. Советы на местах, в свою очередь, принимали решения о скорейшем претворении закона в жизнь. Однако на практике осуществление его шло медленно. Выступая на общем собрании Омского совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов 23 марта 1918 г., председатель Омского областного исполнительного комитета Н. Е. Ишмаев, сказал о трудностях в деле национализации и социализации частновладельческих имений и предостерег от скоропалительных действий: "Земельный вопрос стоит остро. Социализация крупных помещичьих имений вполне осуществится не ранее как через два-три года. Многие помещичьи имения находятся на казачьей территории - эти имения считаются конфискованными областным исполнительным комитетом, но благодаря упорству казаков, обобществление их в настоящее время не осуществлено" [26]. Далее он нарисовал безрадостную перспективу конфискованных имений, еще не так давно бывших высокотоварными хозяйствами: "Облком предполагает эти имения превратить в коллективные хозяйства. Направить в них безработных, предоставить им необходимый инвентарь и посевной материал и, таким образом, использовать как можно" [27].
   Нередко конфискованные хозяйства дробились, т. к. их самовольно захватывали безземельные переселенцы. Советы, пытаясь бороться с этим явлением, старались заселять участки семьями, не дробя их, всячески побуждая переселенцев к организации коллективных хозяйств. Омский уездный съезд крестьянских депутатов, состоявшийся в марте 1918 г., рекомендовал батракам конфискованных имений создавать артели и объявлять себя "полноправными хозяевами своего труда". В решении съезда разъяснялось, что "трудовые арте-ли организуются на основании договоров, которые утверждаются земельными комитетами". Коллективным хозяйствам передавались инвентарь, скот, семена, конфискованные у частновладельцев.
   Съезд разрешил также создавать на конфискованных частновладельческих землях сельскохозяйственные артели с привлечением их бывших хозяев [28]. Владельцы имений, стремясь сохранить свои хозяйства, шли на создание таких артелей. Они продолжали управлять своими хозяйствами под контролем назначенных советской властью комиссаров. Так, на базе бывшего имения Марковских - Зейферт в Бородинской волости были созданы две артели. До реорганизации в имении было 940 десятин земли, из которых 250 десятин пашни. В имении имелось 45 голов скота и 30 наименований инвентаря и машин. В одну из артелей вошли семьи бывших владельцев Марковских и Зейферт, находившиеся между собой в родственных отношениях, и три семьи рабочих имения - Нумрих, Нюк и Миллер. Они взяли себе большую часть земли - 852 десятины, жилых и нежилых построек, скота и инвентаря. В другую артель вошли семьи бывших рабочих Гейнца и Лихнера, а также военнопленные, работавшие в имении. Имущество этой артели было гораздо скромнее. Постройки стоили в десять раз дешевле, скота было в семь раз меньше, чем в первой артели. Кузница, паровая молотилка, пресс и другие машины находились в совместном пользовании [29].
   Владельцы бывшего имения дали подписку в том, что обеспечат сохранность своего хозяйства и имеющегося производства. Земельный отдел через комиссара, назначенного в имение, контролировал хозяйственную деятельность артелей. Полученная продукция частично распределялась между артельщиками в соответствии с вложенным трудом, а остальная - передавалась земельному отделу Омского совета. Таким образом советские органы получили неплохой источник пополнения своего бюджета, а прежние владельцы - возможность сохранить свое хозяйство и надежду на лучшие времена. Подобные артели были образованы в Бородинской волости в имениях Р. Г. Шпехта, И. П. Зименса и др [30].
   И все же аграрные преобразования весной 1918 г. шли с большим трудом. На состоявшемся 17 апреля совместном заседании представителей от уездных земельных отделов и Омского областного земельного отдела отмечалось, что "Основной закон о социализации земли" осуществляется крайне медленно [31]. На 15 мая 1918 г. комиссариатом земледелия было намечено открытие шестинедельных курсов в Томске по подготовке инструкторов для проведения в жизнь закона о социализации земли. На них от каждой волости следовало командировать по одному человеку, хорошо знакомому с земельным вопросом и пользующемуся доверием и авторитетом у своих сограждан [32]. Но начавшееся в конце мая выступление чехословацкого корпуса прервало претворение в жизнь этого закона.
   Продовольственная политика советской власти в Сибири, проводившаяся весной 1918 г., способствовала переходу все больших слоев крестьянства в оппозицию к ней. Держатели хлеба в ожидании более выгодной рыночной конъюнктуры и в условиях обесценивания денег отказывались отдавать государству хлеб по твердым ценам. В ответ на это советская власть предприняла шаги к установлению продовольственной диктатуры в Сибири. Так, например, Чрезвычайный продовольственный съезд Западной Сибири и Урала в апреле 1918 г. предложил даже начать формирование продовольственных реквизиционных отрядов для активизации хлебозаготовок [33]. Составной частью продовольственной политики советской власти стала борьба с винокурением, приобретшим небывалый размах. В одной Алтайской губернии за 1917 г. на винокурение было использовано 15 млн пудов зерна [34]. В январе 1918 г. на состоявшемся в Омске Чрезвычайном продовольственно-экономическом съезде, отмечалось, что винокурение "...истребляет значительное количество столь необходимого хлеба". Съезд признал занятие винокурением "...преступлением перед революцией и умирающей от голода родиной". Было признано необходимым реквизировать все обнаруженные у винокуров излишки хлеба, а также запретить производство аппаратов винокурения под угрозой штрафа и тюремного заключения [35].
   В Омском уезде для борьбы с этим явлением были даже созданы специальные "летучие" отряды красной гвардии. Велась борьба с винокурением и в некоторых немецких лютеранских колониях, что вызывало недовольство местного населения. Когда в колонию Привальное Александровской волости прибыл красногвардейский отряд для уничтожения самогонных аппаратов, ему оказали сопротивление, трех человек избили. После этого в Александровскую и соседнюю Борисовскую волости отправился отряд милиции под руководством начальника омской милиции П. С. Успенского. Его действия были настолько жестки и неадекватны, что позднее стали предметом специального расследования и обсуждения на омском уездном съезде крестьянских депутатов. Прибыв в Привальное, отряд произвел обыск в домах колонистов. По словам П. С. Успенского, было обнаружено оружие, самогонные аппараты, чаны с закваской. Уничтожить все аппараты не удалось, поскольку население якобы ждало отряд и спрятало их. Тогда П. С. Успенский наложил штраф на всю колонию в размере 30 тыс. рублей (от 10 до 1500 рублей на двор). Большую часть штрафа взыскали тут же, выдав людям "квитанции", выписанные на клочках бумаги. Остальную сумму колонисты должны были выплатить к указанному сроку. Никакие их просьбы о списании штрафа не имели воздействия.
   В колонии Александровка отряд обнаружил усовершенствованный аппарат с производительностью, по словам П. С. Успенского, 50-60 ведер за один-два дня. На колонию была наложена контрибуция в 20 тыс. рублей. Попутно милиционеры чуть было не расстреляли торговца, поставлявшего местному потребительскому обществу мануфактуру, а нескольких членов общества арестовали. На колонию Красноярка была наложена контрибуция в 10 тыс. рублей [36]. Делегаты омского уездного съезда, перед которыми отчитывался П. С. Успенский, потребовали отстранения его от исполнения обязанностей и пересмотра дел оштрафованных. Безусловно, что такие действия представителей власти не способствовали укреплению авторитета советов среди колонистов.
   Таким образом, политика и практика аграрных преобразований, проводимая советскими органами весной 1918 г. в Сибири, нанесла серьезный урон хоть и немногочисленным, но наиболее эффективным в экономическом отношении частновладельческим и арендаторским немецким хозяйствам. Колонии же, расположенные на казенных землях, свое благосостояние не улучшили, а, наоборот, зачастую страдали от земельных захватов и произвола властей. Положение осложнялось благодаря деятельности советских земельных органов. Уже совершенные земельные захваты они успели узаконить только частично. При этом новая власть сама инициировала передачу крестьянству ряда земель некрестьянского пользования, чем, в свою очередь, подстегнула новую волну самостийных земельных захватов. Непродолжительное пребывание советов у власти сменилось летом - осенью 1918 г. появлением на сибирской политической арене целого ряда правительств, претендовавших не только на региональную, но и на всероссийскую власть. Им предстояло распутать целый клубок аграрных противоречий, которые революция не только не разрешила, а еще больше запутала.
   Пришедшее к власти в Омске после мятежа чехословацкого корпуса Временное сибирское правительство приняло 6 июля 1918 г. постановление "О возвращении владельцам их имений" [37]. По этому постановлению все имения, принадлежавшие раннее отдельным лицам, товариществам, обществам или учреждениям и расположенные на арендованных и собственных землях, возвращались их владельцам со всем инвентарем и скотом. Имения передавались в заведование прежним владельцам до решения вопроса о земле Учредительным собранием. Те из имений, которые могли быть признаны министерством земледелия и колонизации культурными, а, следовательно, требовали сохранения и улучшения, передавались владельцам при условии установления над ними контроля со стороны уездных и губернских (областных) земств. Этот контроль был необходим для предотвращения со стороны владельцев действий, направленных на ликвидацию хозяйства. В таких случаях имение могло быть изъято у владельца. В постановлении оговаривалось, что, возвращая имения, земства должны были позаботиться об интересах тех граждан и учреждений, которые при советской власти временно пользовались ими и могли произвести определенные затраты, которые подлежали возврату.
   В специальной инструкции определялся порядок проведения в жизнь данного постановления [38]. Для этого земствами создавались особые комиссии, в состав которых входили представители от земства (на правах председателя), от земельного комитета и от министерства земледелия. Комиссии приступали к передаче частновладельческих хозяйств прежним владельцам только по просьбе самих владельцев, их уполномоченных или арендаторов. Они должны были представить в комиссию необходимые документы и доказательства на право владения имениями, а также изложить "план предстоящего направления хозяйственной деятельности". После принятия комиссией решения о возврате хозяйства прежнему владельцу оно должно было немедленно вступать в законную силу. Однако засеянные поля оставлялись до сбора урожая в пользовании лиц, фактически владевших ими в то время. Сенокосные угодья также возвращались лишь после уборки сена. Владельцы же имений должны были получить вознаграждения за все произведенные ими затраты на подготовку земли и т. п. Предусматривалось вознаграждение и за взятые в имениях семена, инвентарь, скот.
   Выступая с декларацией Временного сибирского правительства на заседании Сибирской областной думы 15 августа 1918 г., председатель совета министров П. В. Вологодский отмечал "нервное отношение" к вопросу о восста-новлении прав владельцев "национализированных или просто захваченных при большевиках" имений. Объяснялось это, по его мнению, "применением к сибирским отношениям масштаба Европейской России" и игнорированием того, что "частное землевладение в Сибири ничтожно в количественном отношении и высоко ценно в культурном". В этой же декларации правительство отказывалось рассматривать вопрос о национализации земли, предоставив это право Сибирскому учредительному собранию [39].
   Реализация постановления от 6 июля 1918 г. оказалось делом непростым и медленным. Комиссии по возвращению имений начали свою деятельность осенью 1918 г. и работали до лета 1919 г., а в некоторых местах и дольше, так как им приходилось разрешать конфликты, связанные с использованием всех категорий земель. В период "первой советской власти" в Сибири захватное землепользование приобрело широкий размах. Соседние сельские общества захватывали землю друг у друга, неприписанные переселенцы - у приписанных и старожилов. Ситуация осложнялась несовершенством нормативной базы. Так, например, постановление не разъясняло порядок возвращения надельных и арендованных земель. В этих условиях осуществление постановления "могло происходить не иначе, как в форме импровизации местных органов и зависело в большей степени от позиции местных земств, нежели от предписаний закона" [40].
   В начале 1919 г., уже при Российском правительстве адмирала А. В. Колчака, вопрос о землях, подвергшихся захвату, встал с новой силой. Его необходимо было разрешить до начала посевной кампании. В земельный отдел Омской земской управы поступали ходатайства как от крестьян, пользовавшихся в минувшем году захваченными землями, так и от пострадавших от захватов. Так, в январе 1919 г. 49 безземельных неприписанных немецких семей в Новинке ходатайствовали о разрешении пользоваться им для посева землей, принадлежавшей Новинскому сельскому обществу, которую они обрабатывали в 1918 г. С таким же ходатайством обратились 70 неприписанных семей в Звона-рев Куте. Были неприписанные и в других немецких колониях. В Мирной Долине их было более 150 человек, в Сосновке - более 200 [41].
   В апреле 1919 г. была принята декларация Российского правительства по земельному вопросу и утверждены другие законодательные акты, по которым новые земельные захваты запрещались, но "фактические пользователи" захваченных земель переводились в разряд арендаторов казенных земель, а сами земли временно отдавались в распоряжение государства. "Фактические пользователи" сохранили в текущем году право на производство посевов и сбор урожая [42]. Таким образом, эти законы Российского правительства снизили и без того невысокий эффект от претворения в жизнь постановления Временного Сибирского правительства от 6 июля 1918 г.
   При такой непоследовательной аграрной политике антибольшевистских правительств рассчитывать на возрождение крупных частновладельческих и арендаторских хозяйств, пострадавших при советской власти, не приходилось. Непоследовательно вела себя и войсковая управа Сибирского казачьего войска. Еще в августе 1918 г. она требовала от станичных и поселковых атаманов принять меры, "чтобы создавшееся захватное пользование землями и другими угодьями на территории войска было устранено в непродолжительное время" [43]. Но, когда в феврале 1919 г. Ф. Ф. Штумпф попытался хотя бы частично восстановить свое хозяйство на войсковом участке № 64, ликвидированное решением совказдепа, он встретил сопротивление со стороны войсковой земельной комиссии. Ф. Ф. Штумпф ходатайствовал о предоставлении ему в 1919 и 1920 гг. 1000-1500 десятин земли для пастьбы скота и сенокошения и 220 десятин до 1924 г. под посев кормовых, о разрешении распахать трактором 300 десятин для посева в 1919 г., о пользовании опытным полем до 10 десятин и отсрочки решения совказдепа о сносе построек до осени 1920 г. Земельная комиссия постановила предоставить Ф. Ф. Штумпфу всего лишь 500 десятин до 1 октября 1920 г., когда он должен был ликвидировать все свое хозяйство [44]. Еще жестче она обошлась с более чем 200 немцами-испольщиками, жившими на участке Ф. Ф. Штумпфа долгие годы и превратившимися за это время, по их словам, из работников-батраков в самостоятельных хлеборобов, многие из которых были в состоянии обрабатывать от 50 до 200 десятин посева. Им предписано было к июлю 1919 г. ликвидировать свои хозяйства и съехать [45]. Это решение было принято в пользу казаков, захвативших участок весной 1918 г. с согласия совказдепа.
   По мнению современных исследователей аграрной политики антибольшевистских правительств, "власть колебалась между двумя достаточно массовыми группами деревни: "захватчиками" и прежними хозяевами земли". Выступая одновременно под двумя лозунгами: восстановления правового порядка, разрушенного революцией, и защиты революционно-демократических завоеваний Февраля, антибольшевистские Временное сибирское и Российское правительства способствовали не решению, а дальнейшему запутыванию аграрного вопроса [46].
   Таким образом, социально-экономические преобразования, имевшие место в немецких колониях Сибири накануне и в период гражданской войны, привели, по сути дела, к разорению эффективных и высокотоварных фермерских хозяйств. Их экономическое положение еще более усугубилось в результате получивших широкое распространение реквизиций и земельных захватов. Наличие в немецких колониях, расположенных на надельной земле, большого количества неприписанных переселенцев и беженцев до предела обострило аграрный вопрос. Отсутствие четкой землеустроительной политики и частая смена властей привели к тому, что к окончанию гражданской войны он оказался одним из наиболее злободневных вопросов.

назад

дальше

  [1]  Иванцова Н. Ф. Указ. соч. - С. 194-195.
  [2]  Декреты Советской власти. - Т. 1. - М., 1957. - С. 17-20, 406-419.
  [3]  Зыкова В. Г. Земельные комитеты в Сибири в 1917 г. // Октябрь и гражданская война в Сибири: История. Историография. Источниковедение. - Томск, 1993. - С. 75-76.
  [4]  Иванцова Н. Ф. Указ. соч. - С. 197.
  [5]  Крестьянство Сибири в эпоху капитализма... - С. 233.
  [6]  Составлена по: ГАНО. Ф. Д-146. Оп. 1. Д. 153. Л. 1-19об. Средние числа подсчитаны автором.
  [7]  Составлена по: ГАНО. Ф. Д-146. Оп. 1. Д. 153. Л. 1-19об. Средние числа подсчитаны автором.
  [8]  Крестьянство Сибири в период строительства социализма (1917-1937 гг.). - Новосибирск, 1983. - С. 29-31; Журов Ю. В. Гражданская война в сибирской деревне. - Красноярск, 1986. - С. 13-14.
  [9]  ГАОО. Ф. Р-284. Оп. 1. Д. 1. Л. 9. В январе 1918 г. Акмолинская область была переименована в Омскую.
  [10]  Там же. Л. 87.
  [11]  Там же. Д. 55. Л. 10; Д. 25. Л. 36.
  [12]  Иванцова Н. Ф. Указ. соч. - С. 202.
  [13]  ГАОО. Ф. 65. Оп. 1. Д. 11. Л. 8; Ф. 1111. Оп. 1. Д. 47. Л. 4-5.
  [14]  Известия Западно-Сибирского и Омского областных исполнительных комитетов Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов и Омского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. - 1918. - № 44.
  [15]  ГАОО. Ф. Р-284. Оп. 1. Д. 137. Л. 80.
  [16]  Там же. Д. 1. Л. 133.
  [17]  ГАНО. Ф. П-5. Оп. 3. Д. 103. Л. 2 об.-3.
  [18]  ГАОО. Ф. Р-683. Оп. 1. Д. 2. Л. 55.
  [19]  Там же. Л. 57.
  [20]  Вечерняя Заря. - 1918. - № 7.
  [21]  Вечерняя Заря. - 1918. - № 21
  [22]  ГАОО. Ф. 1706. Оп. 1. Д. 247. Л. 16, 19.
  [23]  Там же. Л. 24-30 об.
  [24]  Там же. Д. 171. Л. 6.
  [25]  Бочарникова В. И. Первые преобразования Советской власти в Омской деревне. - Омск, 1967. - С. 11.
  [26]  Омские большевики в период Октябрьской революции и упрочения Советской власти. - Омск, 1958. - С. 176.
  [27]  Там же.
  [28]  ГАОО. Ф. Р-65. Оп. 1. Д. 65. Л. 8 об.
  [29]  Там же. Д. 6. Л. 6-13.
  [30]  Там же. Ф. 1111. Оп. 1. Д. 47. Л. 4-5.
  [31]  Бочарникова В. И. Указ. соч. - С. 6-7.
  [32]  ГАОО. Ф. Р-284. Оп. 1. Д. 1. Л. 220.
  [33]  Иванцова Н. Ф. Указ. соч. - С. 225.
  [34]  Западная Сибирь. - 1918. - № 5. - С. 32.
  [35]  Революционная мысль. - 1918. - 13 янв. (№8).
  [36]  ГАОО. Ф. Р-65. Оп. 1. Д. 11. Л. 2 об.
  [37]  Сборник узаконений и распоряжений Временного Сибирского правительства. - № 2. - Отд. 1. - 18 июля 1918. - Ст. 22.
  [38]  Сборник узаконений и распоряжений Временного Сибирского правительства. - № 4. - Отд. 1. - 2 авг. 1918. - Ст. 41.
  [39]  ГАНО. Ф. П-5. Оп. 6. Д. 84. Л. 13.
  [40]  Рынков В. М. Экономическая политика антибольшевистских правительств Сибири (июнь 1918-1919 г.) // Проблемы истории гражданской войны на востоке России. - Новосибирск, 2003. - С. 169.
  [41]  ГАОО. Ф. 1111. Оп. 1. Д. 70. Л. 22, 27об., 29-32.
  [42]  Рынков В. М. Экономическая политика... - С. 173.
  [43]  ГАОО. Ф. 1706. Оп. 1. Д. 182. Л. 4.
  [44]  Там же. Д. 261. Л. 90-90 об.
  [45]  Там же. Л. 90 об., 93-94; Ф. 1111. Оп. 1. Д. 70. Л. 9.
  [46]  Рынков В. М. Между Сциллой и Харибдой: аграрное законодательство антибольшевистских правительств на востоке России (лето 1918 - 1919 г.) // Актуальные проблемы социально-политической истории Сибири (XVII - XX вв.). - Новосибирск, 2001. - C. 132.