Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

• Вибе П.П. Немецкие колонии в Сибири: социально-экономический аспект

   Миграции аграрного населения России во второй половине XIX - начале XX вв. были обусловлены, с одной стороны, все большим проникновением капиталистических отношений в сельское хозяйство Европейской России, а с другой - сохранением господства помещичьего землевладения. Эти обстоятельства являлись основными постоянно действующими причинами крестьянских переселений в России. Они же во многом определяли и динамику переселенческого движения. По мере углубления противоречий между новыми капиталистическими формами ведения хозяйства и отжившими феодально-крепостническими порядками переселенческое движение усиливалось.
   Вместе с тем существовали факторы, которые оказывали влияние на колебания переселенческого потока в отдельные годы. К ним следует отнести, прежде всего, переселенческую политику правительства, состояние урожаев в районах выхода и районах вселения, приливы и отливы революционного движения. Огромную роль в увеличении темпов переселенческого движения сыграл пуск в эксплуатацию Сибирской железной дороги. Строительство Транссибирской магистрали не только облегчило доступ к районам колонизации, но и оказало значительное влияние на переселенческую политику. Наконец, следует отметить, что необходимым условием переселенческого движения в Сибирь являлось наличие свободного колонизационного фонда в регионе [1].
   Пореформенный период характеризовался "политикой сдерживания" переселенческого движения. Одной из основных причин этого была боязнь крупных землевладельцев возможного понижения арендных и покупных цен на землю, а также вздорожания рабочей силы. "Политика сдерживания" переселенческого движения привела к тому, что многие крестьяне самовольно, на свой страх и риск, отправлялись в малозаселенные районы Сибири. В 1881 г. были приняты "Временные правила о переселении крестьян на свободные казенные земли". Однако этот законодательный акт предоставлял право на переселение только тем крестьянам, "экономическое положение коих к тому вынуждает". Для получения соответствующих документов на переселение требовалось разрешение двух министров: министра внутренних дел и министра государственных имуществ. К тому же "Временные правила" не были обнародованы, "дабы не вызывать усиленного брожения" [2]. Утвержденный в 1889 г. закон "О добровольном переселении сельских обывателей и мещан на казенные земли и о порядке перечисления лиц означенных сословий, переселившихся в прежнее время" не облегчил условия переселения [3]. В 1892 г. "в виду обнаружившегося недостатка участков для водворения переселяющихся" циркуляром министра внутренних дел была приостановлена выдача разрешений на переселение [4].
   Подъем переселенческого движения начинается с середины 90-х гг. XIX столетия. С одной стороны, это было связано с отменой в июле 1894 г. циркуляра министра внутренних дел о приостановке выдачи разрешений на переселение [5]. С другой стороны - в эти годы начинается эксплуатация западных участков Транссибирской железнодорожной магистрали, что значительно облегчило передвижение крестьян в Сибирь. Сознавая необходимость заселения территории вдоль линии железной дороги, правительство становится на позиции допущения, но не поощрения, переселенческого движения [6]. Так, например, в одном из своих циркуляров от 16 февраля 1898 г. министр внутренних дел И. Л. Горемыкин, сообщая губернаторам о введении нового тарифа, призванного снизить путевые издержки официальных переселенцев, вместе с тем обращал внимание на "необходимость устранять неправильные истолкования вновь принятой меры в смысле поощрения переселенческого движения" [7]. В некоторые годы предпринимались даже попытки сократить число мигрантов.
   В июне 1904 г. были приняты "Временные правила о добровольном переселении сельских обывателей и мещан-земледельцев", которые объявляли переселение свободным [8]. Однако правительство "поощряло" лишь переселенцев, живших в местах "с неблагоприятными условиями" или направлявшихся в районы, подлежавшие заселению "в видах правительства". Остальная масса переселенцев относилась к числу непоощряемых. Они лишались права посылать ходоков и пользоваться льготами. Получение земли на новых местах им не гарантировалось. И хотя непоощряемые переселенцы не назывались теперь "самовольцами", положение их было ничуть не лучше.
   Но и те крестьяне, которые могли попасть в категорию поощряемых, не всегда переселялись официально. Выдача разрешений по-прежнему была обставлена всяческими формальностями. Документы оформлялись часто небрежно, не всегда правильно в удостоверениях указывалось место назначения, что порой приводило к лишним затратам со стороны крестьян. Часто неверно выдавались ссуды, и эта выдача проводилась крайне медленно. Понятно, что многие крестьяне в результате всего этого либо не смогли получить разрешение на переселение, либо предпочитали не брать его вообще в надежде самостоятельно добраться и устроиться на новом месте.
   Ситуация вскоре кардинально изменилась. В годы столыпинской аграрной реформы правительство стало всячески поощрять переселенческое движение, предоставив одновременно желающим переселиться целый ряд льгот. Изменение переселенческой политики и спад крестьянского движения главным образом и привели к значительному росту в эти годы числа мигрантов.
   Массовое переселение крестьян в Сибирь на рубеже XIX - XX вв. породило, по мнению Д.Я. Резуна и М.В. Шиловского, "ситуацию фронтира между старожилами и переселенцами" [9]. Осваивая новые территории, "новоселы дали мощный импульс развитию сельского хозяйства региона, привнесли передовые приемы агротехники". Вместе с тем, по их мнению, "крестьянин-новосел переносил на новые земли тот же экстенсивный способ ведения хозяйства, как на родине" [10]. Первоначально старожилы приветствовали причисление новоселов к своим сельским обществам, поскольку это создавало рынок дешевой рабочей силы. Но со временем фронтирное противостояние привело к тому, что старожилы стали "воспринимать переселенцев как захребетников и требовать их водворения на свободные земли" [11].
   Этот, так называемый внутрицивилизационный фронтир [12], имел место и применительно к немецкой крестьянской колонизации Сибири, хотя и с учетом своих особенностей. Более того, внутрицивилизационный фронтир возник не только между немецкими переселенцами и старожилами, но и между представителями немецкой и славянской крестьянской колонизации. При этом создание ситуации фронтира во многом "зависело от позиции и участия государства" [13].
   Переселение немцев-колонистов из материнских колоний в Сибирь осуществлялось на общих со всеми российскими крестьянами основаниях. Переселенческие законы никоим образом не ограничивали их права как граждан Российской империи. Единственным, пожалуй, исключением являлось высочайше утвержденное мнение Государственного совета от 15 апреля 1896 г., по которому на Министерство внутренних дел возлагалась обязанность принимать зависящие от него меры к тому, "чтобы прибывающие в губернии Тобольскую и Томскую (кроме Алтайского горного округа) и генерал-губернаторства Степное и Иркутское переселенцы не русского происхождения были, по возможности, включаемы в состав обществ из переселенцев русского происхождения" [14]. Это делалось для предотвращения создания в Сибири обособленных неславянских переселенческих анклавов.
   На практике же переселение немцев в Сибирь было сопряжено со значительно большим количеством ограничений и было следствием бытовавшего в правящих кругах взгляда на то, что переселение немцев-колонистов в Сибирь не соответствует задачам русской колонизации и не должно ущемлять интересы русского крестьянства. В высказываниях высокопоставленных чиновников, ведавших переселенческим делом, мы неоднократно находим тому подтверждение.
   Так, побывавший в Сибири в 1895 г. министр земледелия и государственных имуществ А. С. Ермолов, обеспокоенный появлением близ Омска первых немецких переселенческих поселков и желанием Степного генерал-губернатора образовать из них отдельную волость, в своем всеподданнейшем докладе писал: "Необходимо, если вообще допускать их (немцев - П. В.) водворение в Сибири, селить их если не в одних селениях с русскими, то, во всяком случае, в пределах одной волости и перемешивать немецкие селения с русскими" [15]. Более определенно против переселения немцев в Сибирь высказывался обследовавший в 1899 г. переселенческие поселки в тарских урманах чиновник канцелярии Совета Министров Сосновский: "Отдавая должную дань культурному значению основанных в тарских урманах эстонских, латышских и немецких поселков, нельзя в то же время не высказаться против излишнего увлечения "немецкой" колонизацией и, в особенности, против заполнения сплошных районов чуждыми нам по крови и духу элементами, ибо очевидно, что обеспечение последним возможности обособленного устройства в Сибири не может входить в задачи нашей колонизационной политики" [16].
   Наконец, нельзя не привести мнение министра внутренних дел П. А. Столыпина, высказанное им в письме главноуправляющему землеустройством и земледелием А. В. Кривошеину по итогам их совместной поездки в Сибирь в 1910 г.: "Не говоря уже о том, что водворение немцев на казенных землях в то именно время, когда в Западной Сибири ожидают земельного устройства русские переселенцы, не соответствует интересам русских людей, я со своей стороны нахожу, что устройство этих лиц в Сибири и при том на землях казенных представляется с точки зрения государственных интересов совершенно не желательным" [17]. Сетуя на отсутствие в законе категорического запрещения водворять немцев-колонистов на казенных землях привлекательных для них Степных областей, П. А. Столыпин писал: "...я находил бы, со своей стороны, безусловно, необходимым, в ограждение интересов русского крестьянства и по соображениям государственной важности, принять меры против заселения Степных областей немцами-колонистами как элементом, не отвечающим задачам русской колонизации" [18].
   Обсуждался вопрос о переселении немецких колонистов в Сибирь и в Государственной Думе. Очень активны при этом были представители русской православной церкви, опасавшиеся, что русские переселенцы попадут под влияние немецких католиков, лютеран, баптистов, штундистов. Так, епископ Митрофан, депутат правых из Могилева, утверждал в марте 1911 г., что власти оказывают предпочтение немцам при переселении в Сибирь. Руководитель Акмолинского Переселенческого управления отклонил этот упрек, заявив, что для немецких колонистов не существует никаких привилегий; более того, они заселяются на тех же условиях, что и все остальные крестьяне. Лишь 4,4% земли в Акмолинской области находились во владении немецких колонистов [19]. Депутат Государственной Думы священник А. Л. Трегубов в своем выступлении предостерегал от опасности перехода земель казачьих офицеров в пользование немецких колонистов, "которые не благо несут с собою, а несут с собою только смуту". Он призывал сделать все возможное для закрепления на переселенческих участках русских и не допускать усиления позиций немецких переселенцев [20].
   Рассуждая о нежелательности немецкой крестьянской колонизации Сибири и Степного края, о необходимости защиты интересов русских переселенцев, об опасности распространения сектантских течений на восток России, представители высших эшелонов власти, вместе с тем, признавали заметную культурную роль, которую играли немцы в освоении новых земель. Тот же А. Л. Трегубов в 1913 г. в своих путевых заметках с восторгом описывал немецкие переселенческие поселки, которые он посетил в Кулундинской степи, Павлодарском уезде и близ Омска. Они "приятно поразили" его своей зажиточностью. "Великое благодеяние - самодеятельность, - писал депутат, - которая так развита в немецких общинах и которой, к сожалению, нет в обществах русских крестьян" [21]. Немцев справедливо рассматривали как носителей более высокой культуры, способных не только освоить труднодоступные колонизационные районы, малопривлекательные для других переселенцев, но и поделиться опытом передовых методов хозяйствования среди местного населения.
   Такая противоречивая позиция чиновников и депутатов Государственной Думы, во многом определявших переселенческую политику в России, в конечном итоге нашла свое отражение в циркулярах центральных и местных властей по вопросам переселенческой политики. Особое внимание в них уделялось областям Степного генерал-губернаторства, которые до начала заселения Кулундинской степи являлись одними из основных районов немецкой колонизации за Уралом. В январе 1895 г., то есть сразу же после начала переселения немцев в Степной край, Министерство внутренних дел направило Степному генерал-губернатору указания о прекращении их водворения в Акмолинской области. В обосновании этого запрета говорилось о том, что немецкие колонии в Европейской России обеспечены землей значительно лучше, чем большинство русских крестьян, поэтому переселенческие участки, образованные из казенных земель, не должны служить фондом для расширения немецкого землевладения в империи [22]. Но уже до этого генерал-губернатор Степного края барон М. А. Таубе предупредил водворившихся в Акмолинской области немцев, что "в случае прибытия в эту область новых колонистов, таковые будут выдворены из нее этапным порядком" [23]. Осенью 1895 г. М. А. Таубе обратился в Министерство внутренних дел за разъяснением вопроса о судьбе прибывших в Степные области немцев-колонистов. В ответ на этот запрос МВД сообщило, что на основании Высочайшего повеления немецкие колонисты, прибывшие в 1895 г. в Степные области, должны быть устроены в крае наравне с другими самовольными переселенцами [24]. Подобная, не отличавшаяся последовательностью политика властей привела к тому, что в конце XIX - начале XX вв. в Степном крае возник целый ряд новых немецких переселенческих поселков.
   Однако по мере нарастания миграционного потока росла и обеспокоенность местных властей участием в переселенческом движении немцев-колонистов. Первым высказался против немецкой колонизации генерал-губернатор Степного края Н. Н. Сухотин, указавший, "что желающих водвориться в Степном крае есть много и русских крестьян, устройство которых должно вызывать более забот вследствие малой обеспеченности их землей в Европейской России, почему к вопросу о водворении иноземцев следует относиться с осторожностью" [25]. В 1905 г. Н. Н. Сухотин уведомил Акмолинского губернатора, что он более не будет давать разрешений на устройство в области немцев [26]. Но с изданием закона от 10 марта 1906 г. о расширении переселенческого движения вновь назначенный генерал-губернатор И. П. Надаров вынужден был разъяснить переселенческим чиновникам, что немцы-колонисты должны водворяться на общих с другими крестьянами основаниях [27]. В 1907 г. вновь последовали ограничительные распоряжения. Сначала генерал-губернатор И. П. Надаров признал нежелательным дальнейшее водворение немцев в Омском уезде. Затем появились распоряжения, по которым для переселения немцев были закрыты Петропавловский и Кокчетавский уезды Акмолинской области [28]. В 1908 г. Семипалатинский губернатор А. Н. Тройницкий докладывал Степному генерал-губернатору, что признает "крайне вредным заселение Семипалатинской области немцами". В 1910 г. Особое совещание чинов Семипалатинской переселенческой партии под председательством того же Тройницкого обратилось в Главное управление землеустройства и земледелия с пожеланием, чтобы оно не допускало немцев в область, "ибо немцы считаются элементом вредным для пограничной области и умышленно не передающим культуру русским людям" [29]. Эти соображения Семипалатинского губернатора были одобрены генерал-губернатором Степного края Е. О. Шмитом, после чего в Семипалатинской области допускалось лишь дозаселение немцами уже образованных участков. Генерал-губернатор Е. О. Шмит внес свою лепту в ограничение немцам свободы выбора мест водворения и в Акмолинской области, приказав заведующему Акмолинским переселенческим районом направлять их лишь в Акмолинский и Атбасарский уезды [30]. В 1910 г. в письме на имя министра внутренних дел Е. О. Шмит писал: "В настоящее время водворение немцев производится преимущественно в южные районы Акмолинской области. Эти уезды поставлены в более тяжелые жизненные условия и поэтому только значительно высшая культура немцев может справиться с такими участками земли" [31].
   Мероприятия центральных и сибирских властей по ограничению миграций немецкого населения на восток были прямым следствием усиленно насаждавшейся шовинистическими кругами в России теории "немецкого засилья". Один из пиков антинемецкой истерии приходится на 1910 г., когда в газетах "Объединение", "Новое время", "Голос Руси", "Дело Отечества" и других появился целый ряд публикаций, в которых авторы били тревогу по поводу "нашествия немцев" в Западную Сибирь. Инициатором и одним из авторов этих публикаций был действительный статский советник А. А. Папков, участвовавший в сенаторской ревизии Омского военного округа, осуществлявшейся под руководством графа О. Л. Медема [32]. В своей статье "Немецкое царство в Западной Сибири на развалинах казацкого владения" А. А. Папков писал: "Не впадая в преувеличение можно сказать, что Западная Сибирь в половине своей является немецкой страной, особенно Степной край. Здесь немецкие колонии идут полосой на юг от Петропавловска и образуют целую сеть вблизи Акмолинска. Все окрестности Омска заняты немецкими колониями, а также в десятиверстной казачьей полосе, вдоль Иртыша офицерские участки почти все куплены немцами. В Павлодарском уезде Семипалатинской области немецкие колонии образуют две больших компактных группы и сам Павлодар наполовину онемечен. Вся северо-западная часть Барнаульского уезда почти сплошь заселена немцами" [33]. Статья, как было сказано ранее, сопровождалась подробной картой с указанием немецких колоний в районе Сибирской железной дороги на участке Исилькуль - Омск.
   Обвиняя органы власти в "полном попустительстве", авторы подобных статей в качестве основных аргументов использовали статьи 110 и 136 "Положения об управлении областей Акмолинской, Семипалатинской, Семиреченской, Уральской и Тургайской и об изменении некоторых статей Положения об управлении Туркестанского края", принятого 25 марта 1891 г. Суть их заключалась в том, что приобретение земель в Степном крае воспрещалось лицам, не принадлежащим к русскому подданству, и лицам нехристианского вероисповедания [34]. Однако ссылка на эти статьи была не вполне корректной, ибо большинство из переселявшихся в Сибирь колонистов родились в России и имели русское подданство. Что же касается вероисповедания, то практически все они были представителями разных течений христианского вероучения: католицизма, лютеранства, баптизма, меннонитства.
   Наличие среди переселявшихся в Сибирь немцев-колонистов большого числа сектантов вызывало у представителей православной церкви серьезные опасения, которые еще более усилились после принятия Манифеста 17 октября 1905 г. Забыв о законе от 15 апреля 1896 г., рекомендовавшем по возможности селить переселенцев нерусского происхождения совместно с русскими переселенцами, сибирские губернаторы и лица, ведавшие переселенческим делом, все чаще стали высказываться за их раздельное поселение. Так, заведующий переселенческим делом в Акмолинской области Цеклинский, обращаясь к крестьянским начальникам в 1913 г., призывал их обращать особое внимание на национальность и вероисповедание переводворяемых при выдаче разрешений на переводворение с одного участка на другой. Ссылаясь на циркуляры от 7 октября 1910 г. и от 28 мая и 6 июля 1911 г., он напоминал, что немцы и сектанты могут переводворяться лишь на участки, занятые исключительно их единоверцами [35]. Тобольский губернатор Д. Ф. Гагман в своем письме в Переселенческое управление в 1910 г. сообщал, что он "признал необходимым на будущее селить переселенцев нерусской национальности и неправославных, при значительных их партиях, на отдельных от русско-православного населения участках". Он предложил даже установить квоту в 10%, которая ограничивала бы водворение нерусских переселенцев на православных участках [36].
   Еще дальше пошел Степной генерал-губернатор Е. О. Шмит, который весной 1912 г. обратился к министру внутренних дел со своими предложениями по ограждению православного населения от "тлетворного влияния сектантов". Он предлагал не только запретить совместное заселение переселенческих участков сектантами и православными, но и вообще территориально обособить их. Для этого Е. О. Шмит распорядился водворять вновь прибывающих переселенцев-сектантов на специально отведенных для них участках в Каркаралинском уезде Семипалатинской области. Туда же он собирался переводворить, в случае необходимости даже насильственно, уже живших в Степном крае переселенцев-сектантов. Согласившись с предложениями Степного генерал-губернатора о недопущении совместного водворения православных и сектантов, министр внутренних дел А. А. Макаров и главноуправляющий землеустройством и земледелием А. В. Кривошеин не могли все же не высказаться против крайне радикальных мер, связанных с насильственным переводворением крестьян. В переписке между собой они отмечали, что, во-первых, в переселенческом законодательстве нет никаких ограничений по водворению сектантов в Степном крае, а во-вторых, скопление их в одном Каркаралинском уезде вряд ли будет целесообразным [37].
   Начало Первой мировой войны вызвало новый всплеск антинемецких настроений в России. К этому времени, по мнению историка С. Г. Нелиповича, основанному на анализе отечественной историографии, правительство уже решило для себя вопрос о лояльности российских немцев. Эта лояльность "отождествлялась с ликвидацией этнокультурной самобытности, с полной ассимиляцией с русским народом" [38]. Сразу же и совершенно определенно обозначил свое отношение к немецким колониям в новых условиях Степной генерал-губернатор Е. О. Шмит. Его возмущал "немецкий сепаратизм", нежелание колонистов говорить по-русски. "...И это в то время, - восклицал генерал, - когда рядом туземное киргизское население, благодаря моим требованиям, постепенно начинает говорить по-русски и приобщается к русской культуре". Обладатель немецкой фамилии, Е. О. Шмит положил начало ассимиляционной политике в отношении немцев в Сибири. Он призывал подведомственные ему полицейские органы к "репрессивной борьбе с колониями немцев внутри нашего отечества" [39]. Касаясь постановки школьного дела в немецких поселениях, генерал-губернатор писал: "Школа - это река, по которой должны вливаться русские начала в недра привезенной колонистами в наше отечество немецкой культуры. <...> Обрусение немца - дело государственной важности, оно должно дать благие плоды в будущем" [40].
   Одним из первых шагов, предпринятых в России в деле борьбы с "немецким засильем", было переименование населенных пунктов, носивших немецкие названия. 15 октября 1914 г. министр внутренних дел Н. А. Маклаков направил губернаторам циркуляр, которым предписывал выявить подобные селения и подготовить предложения по их переименованию. Наибольший размах этот процесс приобрел в Томской губернии, где в годы массового переселения крестьян возникло немало немецких поселков, которым давались имена, повторявшие названия немецких колоний в Европейской России. Так, в Орловской волости было выявлено 23, в Новоромановской волости - 11 поселков с немецкими названиями. По предложению заведующего водворением переселенцев в 1-ом Кулундинском подрайоне им были даны новые названия, которые являлись либо русским переводом немецкого, либо соответствовали названию переселенческого участка. По мнению чиновника, переименование селений было необходимо "сверх прочих соображений, также в видах удобства русского населения, ибо немецкие названия трудно запоминаются" [41]. Таким образом в Орловской волости название поселка Гнаденфельд было заменено на Мирное, Тиге на Угловое, Шенвизе на Дегтярку, Гальбштадт на Полгород, Александрфельд на Гришковку, Александркрон на Кусак; в Новоромановской волости название поселка Шенфельд заменили на Желтенькое, Гейдельберг на Заячье, Розенфельд на Малышевское, Блюменталь на Маленькое и т. д. [42] Подобные же предложения о переименованиях были подготовлены и во 2-ом Кулундинском подрайоне по Славгородской и Троицкой волостям [43]. Причем в некоторых случаях местные власти организовали "добровольные" ходатайства о приобретении русских названий [44].
   Одной из самых популярных в кругах сибирской администрации в годы Первой мировой войны стала идея ликвидации немецкого землевладения и землепользования. Причем не последнюю роль в подогревании антинемецких настроений сыграла шовинистически настроенная пресса. Вместе с тем нельзя не отметить, что принятие законов о ликвидации немецкого землевладения и их осуществление старались не допустить многие крупные землевладельцы в России. Они прекрасно понимали, что ликвидация немецкого землевладения создаст прецедент, за которым могут последовать попытки ликвидации частной собственности на землю вообще. Не случайно поэтому в одном из выступлений в Государственной Думе в 1914 г. известный историк и политический деятель кадет П. Н. Милюков, обращаясь к правительству и помещикам, произнес свою знаменитую фразу: "...колонистских земель мало, и тот, кто начнет с колонистских земель, тот непременно кончит вашими землями" [45].
   После принятия Первого ликвидационного закона от 2 февраля 1915 г. [46] Томский губернатор предписал всем крестьянским начальникам и уездным исправникам ознакомиться с текстом нормативного акта, приняв его к сведению и руководству [47]. После этого начался сбор сведений о проживающих в Томской губернии немцах и занимаемых ими землях. Запутанность текста закона и нечеткость определения критериев отнесения подпадавших под его действие немцев (происхождение или подданство) вызвали на местах много вопросов. В то же время алтайские лесничие получили циркуляр, которым им рекомендовалось "воздержаться от сдачи в аренду земли <...> лесничества немцам, хотя бы и русским подданным", а также предписывалось "всемерно стремиться к расторжению заключенных с такими лицами договоров, при малейшем нарушении со стороны их арендных условий". Несмотря на поток жалоб немцев-арендаторов на имя начальника Алтайского округа, доказывающих культурное значение их хозяйств, договоры с ними стали расторгаться. Учитывая, что немцы арендовали у Кабинета Его Величества всего лишь 10439,11 десятин земли в малопригодных для земледелия районах, или 0,14% от всей площади земель, обрабатываемых на Алтае, абсурдность этих действий становится очевидной [48].
   Тем временем был принят следующий ликвидационный закон от 13 декабря 1915 г. [49] К середине января 1916 г. сведения о немцах Томской губернии были собраны. В своих отчетах чиновники отмечали, что антирусских настроений и враждебности к России со стороны колонистов не выявлено. По наблюдению заведующего водворением переселенцев в 3-м Кулундинском подрайоне, до войны местное население "считало своим долгом быть в приятельских отношениях с немцами. <...> Война все перевернула...". В целом же следует отметить, что губернские власти относились к немцам достаточно лояльно [50].
   17 июня 1916 г. состоялось заседание общего присутствия Томского губернского управления по вопросу о ликвидации немецкого землевладения. На нем было доложено, что в губернии проживало 32 семьи немцев германского и австрийского подданства. Пять семей из них в Змеиногорском уезде "ранее пользовались неправильно отведенными в надел общественными землями", но "уже приняты меры к ликвидации немецкого землепользования и обществам воспрещено передавать этим и другим немцам земли на будущее время". Сообщалось также, что в губернии проживало около 36 тыс. немцев русского подданства. 37 семей из них в Каинском уезде являлись собственниками земель. Это были меннониты, причисленные к губерниям Европейской России. Некоторые из них отбывали воинскую повинность в действующей армии в качестве санитаров. В отношении этих колонистов было сделано следующее заключение: "Если <...> иностранные подданные, которые приобрели в собственность недвижимые имущества в прежнее время, Высочайшими повелениями 2 февраля и 13 декабря 1915 г. не лично лишаются права владения ими, то, надо полагать, тем более не ограничиваются в этом праве русские подданные из иностранных выходцев". Общее присутствие предлагало местным чиновникам "строго наблюдать за точным исполнением" законов и потребовало "немедленно изъять из пользования немцев иностранного подданства земли и прочие недвижимые имущества" [51]. Таким образом, немцы, являвшиеся российскими подданными, пока сохраняли за собой все права. Но тучи над ними сгущались.
   В конце июля 1916 г. Особый комитет по борьбе с немецким засильем, ссылаясь на представление командующего войсками Омского военного округа, внес в Совет министров предложение расширить действие ограничительных законов на стоверстную полосу вдоль Сибирской железной дороги в пределах Тобольской и Томской губерний [52]. В результате 8 сентября 1916 г. действие ликвидационных законов от 2 февраля и 13 декабря 1915 г. было все же распространено на Каинский уезд Томской и Тюкалинский и Ишимский уезды Тобольской губерний [53]. Причем Особый комитет по борьбе с немецким засильем в то время был очень озабочен вопросом: "не наблюдается ли сосредоточения немецких поселений по линии железных дорог, а также по важнейшим грунтовым и водным путям сообщения" [54].
   В соответствии с положением от 8 сентября 1916 г. владельцам частных хозяйств предоставлялся определенный срок для отчуждения принадлежавшего им недвижимого имущества "по добровольным соглашениям", после чего неотчужденное имущество должно было быть выставлено на публичные торги. При этом преимущественным правом приобретения этого имущества обладал Крестьянский поземельный банк [55]. Но сразу после опубликования положения от 8 сентября 1916 г. "выяснилось", что земли, на которых расселены в большинстве своем немцы-колонисты в Сибири, им не принадлежат, а получены от Переселенческого управления. Таким образом, применение положения от 8 сентября 1916 г. привело бы к принудительной распродаже колонистами не принадлежащих им земель. Переселенческое управление, защищая свои интересы, разъяснило, что колонисты могут распоряжаться лишь постройками, возведенными на переселенческих участках, и высказалось за возмещение колонистам только стоимости этого имущества. Особый комитет по борьбе с немецким засильем вынужден был согласиться с этим мнением, а его председатель А. Стишинский предложил обратиться в Совет Министров с ходатайством о внесении в положение соответствующих изменений [56].
   20 октября 1916 г. было утверждено положение Совета Министров от 7 октября, которым устанавливался особый порядок прекращения немецкого надельного землевладения в Каинском уезде Томской губернии и в Тюкалинском и Ишимском уездах Тобольской губернии [57]. В соответствии с ним, земли, отведенные немцам на основании правил о переселении 1912 г., должны были перейти в распоряжение Переселенческого управления. Земли, состоявшие во владении немцев в старожильческих селениях, должны были перейти в распоряжение этих обществ с одновременным исключением из них бывших владельцев. За изъятые у немцев земли предусматривалось вознаграждение в следующем размере: 20 рублей за десятину в Ишимском уезде, 21 рубль - в Тюкалинском уезде и 73 рубля - в Каинском уезде. За постройки и инвентарь предусматривалось вознаграждение по их действительной стоимости.
   16 декабря 1916 г. Тобольское губернское управление объявило, что если в течение шести месяцев немцы, проживающие в Ишимском и Тюкалинском уездах, не ликвидируют свое недвижимое имущество, то оно будет выставлено на публичные торги. К объявлению прилагался подробный список хозяйств, расположенных как на частных, так и на арендованных землях. В него попали хозяйства, находящиеся в колонии Петерфельд Ишимского уезда, крупное хозяйство И. Ф. Вибе в том же уезде. В Тюкалинском уезде предполагались к ликвидации меннонитские хозяйства на участках Бородинском, Девятириковском, Ивашкевича, Кирьяновском, Трусовском, Халдеевском и др. Такой же список, касающийся 30-ти меннонитских хозяйств, расположенных в Татарской волости Каинского уезда, был обнародован в начале 1917 г. в Томской губернии [58].
   Настойчиво добивался ликвидации немецкого землевладения и землепользования в своем крае Степной генерал-губернатор Н. А. Сухомлинов. В письмах министрам внутренних дел князю Н. Б. Щербатову и А. Н. Хвостову он высказывал серьезные опасения по поводу того, что немецкие поселения на землях Сибирского казачьего войска располагались вдоль Сибирской железной дороги и по берегам Иртыша. Это, по его мнению, не могло гарантировать "железнодорожный путь от посягательств со стороны враждебных России элементов" и способствовать правильному и безостановочному железнодорожному и пароходному сообщению [59]. Рисуя страшные картины "немецкого засилья", Н. А. Сухомлинов писал о существовании между немцами "особой политической связи и организации", о наличии особой почты и почтальонов для сношений друг с другом, наконец, о появившихся таинственных аэропланах, которые якобы скрываются в немецких колониях, где они получают бензин [60].
   История с аэропланом стала апогеем шпиономании в Сибири. Интересно отметить, что вражеские аэропланы часто фигурировали в различного рода сводках и отчетах и в других губерниях и областях империи. Но если в прифронтовых районах к подобного рода сообщениям можно было относиться серьезно, то применительно к Сибири они выглядели, по меньшей мере, нелепо. Ни один летательный аппарат того времени не смог бы преодолеть расстояние от фронта до глубокого тыла за Уралом. Тем не менее, именно Степной генерал-губернатор инициировал кампанию по розыску и поимке аэроплана, умело используя ее для разжигания антинемецких настроений. 17 августа 1914 г. в газете "Омский телеграф" за подписью Н. А. Сухомлинова было опубликовано объявление, в котором он поиск "вражеского" аэроплана назвал "вопросом первостепенной государственной важности" и пообещал награду тому, кто сообщит о его местопребывании [61].
   После публикации этого объявления в канцелярию Степного генерал-губернатора стали поступать многочисленные сведения разных лиц о полетах аэропланов. Примечательно, что до этого были известны лишь единичные заявления "очевидцев", видевших якобы аэроплан, подвергшиеся, кстати, сомнению со стороны одного из губернаторов. Публикация объявления дала новый толчок этой истерии. В справке, подготовленной в сентябре 1915 г. чиновником особых поручений при Степном генерал-губернаторе на основе заявлений "очевидцев", отмечалось, что большинство лиц сообщали, будто аэропланы скрывались на немецких заимках. "Весьма многие из заявителей, - говорилось в справке, - указывают на то, что видели аэроплан летающим или спускающимся вблизи паровой немецкой мельницы. Так, указывалось на мельницы: Герцена в Павлодаре, в пос. Звонарев Кут; мельницу Дика на заимке Трусова (в Тюкалинском уезде, верстах в 40 от г. Омска) и на ряд мельниц вблизи Михайловского имения (Каинский уезд)...". Комментируя эти заявления, автор справки делал вывод, что "...роль мельниц в качестве баз, где аэропланы могут получать запасы бензина и других припасов, - весьма вероятна". Особенно часто в заявлениях указывалась заимка Ф. Ф. Штумпфа, находившаяся на левом берегу Иртыша, недалеко от Омска [62].
   Несмотря на то, что вражеский аэроплан так и не был найден, кампания по его розыску выполнила свою задачу. Образ врага, усиленно формировавшийся представителями местной администрации, еще сильнее стал отождествляться с сибирскими немцами-колонистами и предпринимателями.
   В пользу ликвидации немецкого землевладения на землях казачьего войска Н. А. Сухомлинов выдвигал и такой довод, как ненависть казачьего населения к немцам. Он полагал, что с окончанием войны и возвращением с фронта казаков могут возникнуть "насильственные проявления народного негодования" [63].
   Однако подлинный смысл всех антинемецких выступлений генерал-губернатора становится понятным при анализе рапорта Н. А. Сухомлинова военному министру от 4 декабря 1915 г., в котором он, ходатайствуя о ликвидации немецкого землевладения и землепользования, высказывается за передачу этих земель в войсковой запас, что, по его мнению, "даст возможность войску удовлетворить насущную потребность в земле увеличивающемуся казачьему населению" [64].
   Усомнившись в правдивости фактов, доносимых из Омска, министр внутренних дел А. Н. Хвостов все же обратился к И. Л. Горемыкину осенью 1915 г. с просьбой внести на рассмотрение ближайшего заседания Совета Министров вопрос о ликвидации немецкого землевладения в Степном крае, так как "у ближайших органов русской правительственной власти силою вещей сложился взгляд на немецких колонистов, как на элемент, в любое время готовый к государственной измене" [65].
   Не дожидаясь принятия решения в высших эшелонах российской власти, Н. А. Сухомлинов как Наказной атаман Сибирского казачьего войска, борясь с "немецкой обособленностью" и "корпоративностью", 4 сентября 1915 г. издал откровенно дискриминационный приказ № 2266 следующего содержания:
   "1) немецкие колонии, находящиеся на территории войска, приписать к ближайшим станицам и поселкам и через поселковых и станичных атаманов подчинить войсковому начальству во всех отношениях, и только в чисто полицейском отношении, как-то: производство дознаний, протоколов о разного рода происшествиях и т. п. они остаются в ведении уездной полиции;
   2) воспретить немцам-колонистам разговаривать по-немецки;
   3) не допускать в колониях и хуторах никаких вывесок, объявлений и надписей на немецком языке;
   4) возложить на станичных и поселковых атаманов неослабное наблюдение, чтобы все немцы-колонисты разговаривали только по-русски, не устраивали никаких сходов для обсуждения исключительно своих корпоративных интересов;
   5) привлечь их к отбыванию земских общественных повинностей наравне с прочими разночинцами" [66].
   Данный приказ и ряд других документов позволяют говорить о том, что насильственная ассимиляция немцев в период Первой мировой войны была поставлена в ранг государственной политики.
   Обращая прежде всего особое внимание на необходимость ликвидации немецкого землевладения и землепользования на казачьих землях, Н. А. Сухомлинов предлагал распространить действие ликвидационных законов на все частные и находящиеся в арендном пользовании земли на территории Сибирского казачьего войска, предоставив последнему право преимущественной покупки этих земель. Не останавливаясь на этом, Н. А. Сухомлинов ходатайствовал также о распространении ликвидационных законов и на переселенческие поселки, расположенные на государственных землях. Он утверждал, что переселенческая политика, ставившая своей целью "влить в мало окрепшее в культурном отношении русское население чужеземный элемент более высокой культуры", была ошибочной. По его мнению, немцы-колонисты не оправдали возлагавшихся на них надежд "приспособить русское население к более усовершенствованным способам ведения сельского хозяйства". Той же точки зрения придерживались и переселенческие чиновники в Семипалатинской области, которые полагали, что нет никакой надобности оставлять немцев в дальнейшем в Степном крае [67].
   Семипалатинский губернатор в ответ на запрос Степного генерал-губернатора предлагал целый ряд мероприятий по борьбе "с вредной, с государственной точки зрения, обособленностью немцев-переселенцев". По его мнению, следовало ликвидировать существовавшие в Степном крае немецкие волости путем раздела их на части и присоединения немецких поселков к русским волостям. Таким образом предполагалось создать ситуацию, при которой волостные старшины избирались бы исключительно из русских крестьян. Сельские старосты могли быть и немцами, но они должны были обязательно знать русский язык. Кроме того, Семипалатинский губернатор предлагал не допускать аренды немцами-переселенцами земель у местного киргизского населения. Новые переселенческие участки он рекомендовал образовывать таким образом, чтобы они "обхватывали немецкие поселки" и селить на них надо было исключительно русских крестьян. Заканчивалась эта программа предложением распространить действие ликвидационных законов на Семипалатинскую область [68].
   29 января 1916 г. в Петрограде состоялось совещание под председательством сенатора И. Е. Ильященко, на котором рассматривался вопрос о применении ликвидационных законов в Степном генерал-губернаторстве. Рассмотрев проект Н. А. Сухомлинова, после продолжительных споров совещание признало "хотя и желательным, но преждевременным в хозяйственном отношении распространять ограничительные правила на весь Степной край" [69].
   И все же настойчивость сторонников ликвидации немецкого землевладения и землепользования привела к тому, что 6 февраля 1917 г. ликвидационные законы были распространены также на Акмолинскую и Семипалатинскую области, Барнаульский и Змеиногорский уезды Томской области и земли Сибирского казачьего войска [70]. Однако мера эта оказалась уже запоздавшей. После падения самодержавия, 11 марта 1917 г. Временное правительство приняло постановление о приостановлении действия ликвидационных законов вплоть до решения Учредительного собрания [71].
   Смена государственной власти в России привела к тому, что немцев в Сибири вновь стали рассматривать как хороших, рачительных хозяев, способных в трудную годину помочь отечеству. Департамент государственных земельных имуществ в своей телеграмме от 15 марта 1917 г., стремясь предотвратить возможное сокращение посевов в связи с распространением слухов о готовящейся ликвидации частновладельческих хозяйств, рекомендовал губернским и областным комиссарам разъяснить колонистам, что на них лежит гражданский долг направить все усилия к максимальному увеличению размеров посевных площадей [72]. В своем обращении к немцам-колонистам Тобольский губернский комиссар В. Н. Пигнатти сообщил о приостановке ликвидационного законодательства и призвал к патриотическим действиям: "В настоящее тяжелое для Родины время на вас лежит гражданский долг направить все усилия к обсеменению возможно большей площади своих земель, дабы способствовать тем укреплению нового государственного порядка и защите его от внешнего врага" [73]. Это воззвание было разослано в волостные правления, которые должны были раздать его колонистам под расписку.
   Несмотря на весь пафос этого документа, на местах ликвидационные законы еще некоторое время по инерции продолжали исполнять. Поэтому в конце мая 1917 г. Департамент общих дел Временного правительства напомнил губернским комиссарам, что все дела по принудительному отчуждению земель немцев, имевших русское подданство, должны быть приостановлены. Если же землепользование уже было прекращено, оно должно быть возобновлено, по желанию сторон, на общем основании. Вместе с тем отмечалось, что применение законов от 2 февраля и 13 декабря 1915 г. по отношению к подданным неприятельских государств следовало продолжать [74]. Но таковых в сибирских губерниях и областях было крайне мало.
   Таким образом, на протяжении всего рассматриваемого нами периода переселение немцев в Сибирь и их обустройство было сопряжено с целым рядом ограничений, инициированных представителями центральных и местных властей. Заботясь о том, чтобы немцы не создавали конкуренцию русским крестьянам при выборе участков водворения, их направляли в наиболее трудные для освоения районы. При этом сибирская администрация рассчитывала, что благодаря своей настойчивости и трудолюбию немцы смогут закрепиться на непопулярных у переселенцев землях. Такой откровенный прагматизм местных властей в совокупности с явно недостаточной правительственной помощью неминуемо снижал колонизационные возможности немецких переселенцев. А активное обсуждение в годы Первой мировой войны перспектив распространения ликвидационных законов на сибирские губернии и Степной край и реальные шаги в этом направлении еще более усугубили ситуацию. В начале 1917 г. многие немецкие поселения, возникшие на частных и арендованных землях, оказались на грани уничтожения. И лишь свержение самодержавия предотвратило их гибель.

назад

дальше

  [1]  Подробнее о причинах и факторах, влиявших на динамику крестьянских переселений, см., напр.: Скляров Л. Ф. Переселение и землеустройство в Сибири в годы столыпинской аграрной реформы. - Л., 1962. - С. 112-124; Якименко Н. А. Аграрные миграции в России (1861-1917) // Вопросы истории. - 1983. - № 3. - С. 24-27.
  [2]  Якименко Н. А. Переселенческая политика царизма в 1861-1881 годах // Крестьянство Сибири периода разложения феодализма и развития капитализма. - Новосибирск, 1981. - С. 62.
  [3]  ПСЗ. - Собр. III. - Т. IX. - № 6198.
  [4]  РГИА. Ф. 391. Оп. 1. Д. 177. Л. 1.
  [5]  Там же.
  [6]  Там же. Д. 47. Л. 198 об.
  [7]  Государственное учреждение Тюменской области Государственный архив г. Тобольска (ГУТО ГАТ). Ф. 3. Оп. 1. Д. 393. Л. 12 об.
  [8]  ПСЗ. - Собр. III. - Т. XXIV. - № 24701.
  [9]  Резун Д.Я., Шиловский М.В. Указ соч. - С. 95.
  [10]  Там же.
  [11]  Там же. - С. 96.
  [12]  Там же. - С. 17.
  [13]  Там же. - С. 16.
  [14]  ПСЗ. - Собр. III. - Т. XVI. - № 1277.
  [15]  Прибавление к всеподданнейшему докладу министра земледелия и государственных имуществ по поездке в Сибирь осенью 1895 года. - СПб., 1896. - С. 78.
  [16]  РГИА. Ф. 1273. Оп. 1. Д. 408. Л. 14 об.
  [17]  Там же. Ф. 1291. Оп. 84. Д. 304. 1910 г. Л. 19-19 об.
  [18]  Там же. Л. 20.
  [19]  Brandes D., Savin A. Die Sibirien Deutschen im Sowjetstaat... - S.10.
  [20]  Bruhl V. Die Deutschen in Sibirien... - Bd. 1. - S. 94.
  [21]  "По новым местам": Переселение в Сибирь в 1913 году, впечатления и заметки по поездке в заселяемые районы Сибири Члена государственной Думы А. Л. Трегубова. - СПб., 1913. - С. 29-30, 33, 36-37.
  [22]  РГИА. Ф. 391. Оп. 1. Д. 29. Л. 355.
  [23]  Там же. Ф. 1291. Оп. 84. Д. 29. 1895 г. Л. 6.
  [24]  Там же. Ф. 391. Оп. 1. Д. 29. Л. 357-357 об.
  [25]  Там же. Оп. 6. Д. 316. Л. 356-356 об.
  [26]  Там же. Оп. 4. Д. 235. Л. 20 об.
  [27]  Там же. Оп. 1. Д. 29. Л. 20 об.
  [28]  Там же. Оп. 6. Д. 316. Л. 356 об.
  [29]  Там же. Оп. 4. Д. 1. Л. 363-363 об.
  [30]  Там же. Д. 235. Л. 21.
  [31]  Центральный государственный архив Республики Казахстан (ЦГА РК). Ф. 64. Оп. 1. Д. 5959. Л. 12 об.
  [32]  Там же. Ф. 369. Оп. 1. Д. 9476. Л. 15.
  [33]  Объединение. - 1910. - № 21-22.
  [34]  ПСЗ. - Собр. III. - Т. XI. - № 7574.
  [35]  ЦГА РК. Ф. 369. Оп. 1. Д. 9476. Л. 80 об.-81.
  [36]  РГИА. Ф. 391. Оп. 4. Д. 1. Л. 387 об.
  [37]  Там же. Д. 1655. Л. 6-8.
  [38]  Нелипович С. Г. Проблема лояльности российских немцев в конфликтах ХХ века: историография вопроса и круг источников // Немцы России и СССР: 1901-1941 гг. - М., 2000. - С. 377.
  [39]  ЦГА РК. Ф. 64. Оп. 1. Д. 2695а. Л. 16.
  [40]  Там же. Л. 17-17 об.
  [41]  Государственный архив Томской области (ГАТО). Ф. 3. Оп. 45. Д. 1242. Л. 2, 47.
  [42]  Там же. Л. 47-48.
  [43]  Там же. Л. 51-51об.
  [44]  Маттис А. Э. "Борьба с немецким засильем" в годы Первой мировой войны... - С. 59; Омский вестник. - 1915. - 23 нояб.
  [45]  Государственная Дума. Стенографические отчеты. Созыв IV. Сессия IV. Заседание 5. - Спб., 1915. - Стб. 504.
  [46]  Собрание узаконений и распоряжений правительства. - 1915. - Ст. 350.
  [47]  Маттис А. Э. "Борьба с немецким засильем"... - С. 59.
  [48]  Шайдуров В. Н. Сибирские немцы и первая мировая война... - С. 63.
  [49]  Собрание узаконений и распоряжений правительства. - 1915. - Ст. 2749.
  [50]  Маттис А. Э. "Борьба с немецким засильем"... - С. 61-63.
  [51]  РГИА. Ф. 1291. Оп. 84. Д. 131. Л. 33-34 об.
  [52]  Маттис А. Э. "Борьба с немецким засильем"... - С. 63-64.
  [53]  РГИА. Ф. 391. Оп. 6. Д. 316. Л. 184 об. 1 - 85 об.; Собрание узаконений и распоряжений правительства. - 1916. - Ст. 1955.
  [54]  Маттис А. Э. "Борьба с немецким засильем"... - С. 63-64.
  [55]  РГИА. Ф. 391. Оп. 6. Д. 316. Л. 152.
  [56]  Там же. Л. 155; Биржевые ведомости. - 1916. - 25 сент.
  [57]  РГИА. Ф. 391. Оп. 6. Д. 316. Л. 203-206; Собрание узаконений и распоряжений правительства. - 1916. - Ст. 2361.
  [58]  ГУТО ГАТ. Ф. 335. Оп. 1(607). Д. 30. Л. 16; РГИА. Ф. 1291. Оп. 84. Д. 131. Л. 36-36 об.
  [59]  РГИА. Ф. 391. Оп. 6. Д. 316. Л. 358 об.
  [60]  Там же. Л. 357а об.
  [61]  ЦГА РК. Ф. 64. Оп. 1. Д. 6059. Л. 5-5 об.; Омский телеграф. - 1915. - 17 авг.
  [62]  ЦГА РК. Ф. 64. Оп. 1. Д. 6059. Л. 224-228.
  [63]  РГИА. Ф. 391. Оп. 6. Д. 316. Л. 359.
  [64]  Государственный архив Омской области (ГАОО). Ф. 67. Оп. 2. Д. 2930. Л. 126.
  [65]  Там же. Л. 128 об.
  [66]  Там же. Ф. 67. Оп. 2. Д. 2930. Л. 206-206 об.
  [67]  РГИА. Ф. 391. Оп. 6. Д. 316. Л. 359-360, 364.
  [68]  ЦГА РК. Ф. 64. Оп. 1. Д. 2695а. Л. 14-20 об.
  [69]  Омский вестник. - 1916. - 5 февр.
  [70]  Собрание узаконений и распоряжений правительства. - 1917. - Ст. 207.
  [71]  Вестник Временного правительства. - 1917. - 14 марта.
  [72]  ГУТО ГАТ. Ф. 335. Оп. 608. Д. 1. Л. 273.
  [73]  Там же. Оп. 1(607). Д. 30. Л. 120.
  [74]  Там же. Л. 158-158 об.