Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

• Ус Л.Б. Международные научные связи Сибири (конец XIX - начало XX в.)

   В 1913 г. Сибирское акционерное общество пароходства и торговли пригласило Ф. Нансена принять участие в экспедиции, предпринятой с целью "попытаться завязать торговые сношения с центральной Сибирью морским путем через Карское море". Одновременно Нансен получил от управляющего казенными сибирскими железными дорогами России Е.Д. Вурцеля приглашение проехать с ним по железной дороге из Красноярска до Владивостока. Министр путей сообщения от имени русского правительства просил Нансена "считать себя во время всего путешествия гостем России".
   Нансен всегда проявлял интерес к Сибири, вдоль побережья которой двадцать лет назад он прошел на "Фраме". С тех пор он мечтал поближе познакомиться с этой частью России, которую вскоре назовет страной будущего. "Представлялся заманчивый случай, - писал Нансен, - совершить путешествие по Ледовитому океану до Енисея, затем увидеть всю Сибирь, до ее крайних восточных границ… и я с благодарностью изъявил свое согласие" [38]. Прежде чем отправиться в Сибирь, Нансен познакомился с историей ее исследования, от первых походов новгородцев до плавания его друга Э.В. Толя. Особый его интерес вызвала сибирская экспедиция А.Ф. Миддендорфа. Петербургская академия наук выслала Нансену собрание трудов знаменитого путешественника. О том, какой прием был оказан известному путешественнику в Сибири, шла речь в 3 главе. Книга, вышедшая по материалам этой поездки в России в 1915 г., открыла европейскому читателю великую будущность сибирского региона.
   В Европе существовала давняя традиция описания путешествий. Книга Ф. Нансена "В страну будущего" также представляет собой путевые заметки, в которых есть сведения географического, этнографического характера, наблюдения из окна каюты, описания встреч с интересными собеседниками.
   Какой увидел Сибирь этот разносторонне образованный путешественник, пытливый и незаурядный человек? В начале пути по Енисею он записал: "Чувствовалось, что находишься у преддверия могучей страны, обнимающей пространство от самой тундры и тайги на севере до пустынь Монголии на юге" [39].
   Бытовало довольно распространенное мнение, что Сибирь - место царской ссылки и каторги, почти незаселенная территория, на которой господствовал суровый климат; сырьевая колония России. Общее впечатление Нансена о роли Сибири в масштабах человечества совсем иное. "…русский народ выполняет великую задачу, заселяя и культивируя эти огромные земельные пространства на пользу человечества" [40]. Заселение новых территорий - сложный процесс, последствия которого не всегда однозначны. Нансен приводит пример Норвегии, где в течение многих лет наблюдалось усиленное выселение, и где пагубные последствия уменьшения количества рабочих рук не замедлили сказаться. Еще одна опасность, о которой предупреждает норвежский путешественник, проистекает из самой сущности колоний вообще. Он пишет о том, что большие колонии не всюду служат на благо народу: "более благоприятные условия жизни в колониях отвлекают туда лучшие силы страны, тогда как более слабые остаются дома, благодаря чему нравственный и физический уровень расы понемногу падает все ниже. Это явилось причиной упадка Римской империи; да и такие народы, как испанцы и португальцы, сильно пострадали от развития своих заокеанских колоний" [41]. Но России, по мнению Нансена, такие беды не грозят, во-первых, народонаселение здесь гораздо многочисленнее; во-вторых, "здесь эмигрируют далеко не лучшие силы страны" [42]. Главный вывод Нансена о месте Сибири в Российской империи таков: "…Сибирь представляет в сущности естественное продолжение России, и ее надо рассматривать не как колонию, а как часть той же родины, которая может дать в своих невообразимых степях приют многим миллионам славян" [43].
   Нансен дает высокую оценку минеральным ресурсам, среди которых на первом месте - золото. "Золото добывается в Сибири большей частью самыми примитивными, часто с помощью ручной промывки, и, применяя более рациональные способы, можно было бы еще значительно увеличить добычу" [44]. К 1913 году ежегодная добыча золота в Сибири, не считая Урала составляла 2 тыс. пудов (32 тонны). Железной руды много, но "разработка ее поставлена неважно" [45]. Добыча меди, серебра, свинца и драгоценных камней также, по мнению Нансена, невелика. Каменноугольная промышленность в Сибири находится в зародыше, но имеет большое будущее. На Сахалине открыта нефть, "которой, говорят, хватило бы на обиход всей Сибири и даже на вывоз в Австралию"  [46].
   Но главные источники благосостояния Нансен видит не в недрах, а в необъятных пространствах пригодной для земледелия плодородной земли, которая еще не использована, или использована недостаточно. Недостаток развития, по его словам, сложился "благодаря господствовавшему в течение веков дурному представлению о Сибири" [47]. Но как мало нужно для того, чтобы изменить сложившуюся ситуацию, норвежский путешественник показывает на примере Западной Сибири. Там, пишет он, горсть энергичных и дельных датчан в короткое время произвела переворот, введя датскую систему молочного хозяйства. В результате за 15 лет экспорт сибирского масла занял видное место на мировом рынке. "Ежедневно отправляется целый поезд, везущий в холодильниках масло из Новониколаевска с реки Оби на Берега Балтийского моря. Оттуда масло на пароходах пересылается в Англию и в Париж" [48]. А ведь прежде эти местности находились в упадке. Нансен полагал, что и другие районы Сибири могли бы таким же образом "проснуться к новой жизни" [49] при умелом руководстве знающих людей.
   Нансен с удовлетворением отметил, что в последнее время, особенно после Русско-японской войны в России, наконец, изменился взгляд на Сибирь и на огромное значение ее развития для будущего всей страны. Большим шагом вперед стало решение не ссылать в Сибирь преступников. Теперь правительство прилагает усилия для заселения своих азиатских владений. "Народонаселение губерний Томской и Енисейской удвоилось за десятилетие с 1902 по 1912 год. Новые города вырастают с чисто американской быстротой" [50]. Но не только от центральной власти зависит решение вопроса о будущем Сибири. Наилучшим способом справиться с задачей развития края могло бы местное самоуправление. Но в Сибири только города пользуются самоуправлением, а села и деревни подчинены правительству в лице его чиновников. Нансен пишет об областниках: "Есть в Сибири и еще значительная партия, мечтающая о гомруле; эта партия находит, что для такой обширной страны, как Россия, недостаточно центрального правительства и одной общей Думы, которой приходится ведать все дела, и большие, и малые, и которая поэтому не может достаточно вникать в местные интересы отдельных областей. Для Сибири нужна, по мнению этой партии, особая Дума и особые органы местного самоуправления, обслуживающие исключительно одну Сибирь" [51]. Такая позиция симпатична норвежскому полярному путешественнику, так как заинтересованные в делах и знающие местные условия сибиряки скорее всего сумеют поднять благосостояние Сибири и сильнее укрепить значение России на Дальнем Востоке [52]. Хотя реальных шансов на то, что подобная политическая программа могла быть реализована немного.
   Развитие неограниченных возможностей Сибири, - пишет норвежский исследователь, - тормозится "громадностью расстояний" [53]. Железнодорожный путь, по которому Нансену довелось проехать, настолько длинен, что дороговизна провоза препятствует прибыльному вывозу главнейших местных продуктов: хлеба, леса и т.д.; стоимость провоза от места до рынка сбыта этих товаров почти равна стоимости самих товаров. "…несмотря на железную дорогу, здешние промышленники чувствуют себя словно взаперти со своими продуктами, и надежда на сбыт их морским путем открывает им блестящие перспективы. Огромные сибирские реки прямо как бы созданы для целей такого сообщения; транспорт вниз по течению необычайно удобен, и все эти реки указывают на север, на Ледовитый океан, как на выход из создавшегося положения" [54].
    В сухопутной части поездки по Сибири Нансена сопровождал Е.Д. Вурцель, в то время управляющий казенными сибирскими железными дорогами, который инспектировал строительство второй колеи Транссиба и также говорил о необходимости повышения пропускной способности дороги. Каков же выход? Наличие водных путей, по мнению Нансена, могло бы обеспечить сравнительно дешевый провоз грузов до устья Енисея. Если бы удалось установить регулярное сообщение от устья Енисея в Европу и тем обеспечить более дешевый вывоз сибирских товаров, это дало бы толчок дальнейшему торгово-промышленному развитию всей Центральной Сибири. Северный морской путь - мечта многих полярных путешественников, посвятивших свои жизни его открытию, с началом строительства Транссибирской магистрали, отчасти утратил свое значение. Своим путешествием к устью Енисея Нансен доказал, что при наличии Транссиба Северный морской путь и реки создали бы систему транспорта, столь необходимую для обширной территории Сибири. Впоследствии так и случилось: Северный морской путь и Транссибирская магистраль стали осуществлять широтные магистральные связи, а речные пути, доставляя по назначению привезенные грузы, обеспечивали меридиональные связи с отдаленными районами. В качестве приложения к книге "В страну будущего" Нансен опубликовал весьма ценный очерк под названием "Судоходство по Карскому морю", в котором систематизировал данные о ледовом режиме в западной части Карского моря с XVII до 1914 г. [55]
   В путешествии норвежского путешественника привлекала возможность познакомиться с народами, населявшими Сибирь. "Первобытные народы всегда сильно интересовали меня и тем сильнее, чем были первобытнее, а в этой удивительной стране таких народов очень много, и они вдобавок, как это ни странно, сравнительно мало изучены", - пишет он [56]. На своем пути Нансен увидел немало племен: остяков (хантов - Л.У.), самоедов (ненцев), самоедов-остяков (селькупов), тунгусов (эвенков), якутов и др. Его занимал вопрос о том, каким образом эти народы расселились на Севере Сибири. В те времена господствовала теория о переселении большинства из них с Алтая. Оттуда, по мнению некоторых ученых, им пришлось переселиться на север, спасаясь от новых завоевателей Алтая, Хионг-ну и других тюркских племен. Миддендорф полагал, что самоеды бежали в таком паническом страхе, что не решились остановиться ни в Барабинской степи , ни в дремучих лесах между Енисеем и Обью, и только оставив позади себя широкий пояс лесов и снова добравшись до степных пространств, почувствовали себя как дома и осели в тундре среди финских племен, - главным образом остяков, на западе и тунгусов на юго-востоке.
   Нансен весьма скептически относился к теориям о внезапных переселениях народов. Он писал о том, что теории о далеком переселении целых племен в Азии в значительной степени обязаны своим возникновением влиянию аналогичных теорий о переселениях народов Европы. "Так лестно перемещать с востока на запад, с юга на север целые племена, словно фигуры на шахматной доске!" [57]. По мнению Нансена, упомянутые теории теряют всякий смысл, когда дело идет о переселении с юга на север, в дикую тундру, где пришельцам предстояло создать себе новую культуру для обеспечения своего существования [58]. Причем, Ф. Нансен настаивает на том, что обычное деление народов на племена: угро-финское, самоедское, тюрко-татарское, монгольское, тунгусское и т.п., основывается на различии языков и имеет мало общего с действительными расовыми отличиями и происхождением этих народов. Ведь "народ, попавший в зависимое положение по отношению к другому или просто вступивший в тесное общение с последним, легко перенимает его язык и культуру, хотя бы и не имел с ним ничего общего по своему происхождению" [59].
   Итак, Нансен встретил в Сибири смесь племен, типов и рас - благодатный материал для лингвиста и антрополога. Каждое племя, встретившееся норвежскому путешественнику, вызывало его пристальный интерес. Его наблюдения, повествующие о быте и нравах коренных народностей Енисейского Севера, удивительно точны и непосредственны. По его мнению, эти народы страдают и вырождаются от соприкосновения с европейской цивилизацией, которая "не может дать им чего-либо ценного, …она прививает им новые привычки и потребности, которые трудно удовлетворить при их образе жизни, поэтому многие самоеды при более тесном общении с русскими беднеют все больше и больше" [60]. Между тем, Нансен отмечает, что "самоеды довольно развитой народ, и в умственном отношении стоят не ниже обыкновенного крестьянина" [61].
   Нансен выделил два типа остяков (хантов - Л.У.), которых ему довелось наблюдать: широколицего и скуластого монгольского, и с более удлиненным овалом лица, приближающимся к арийскому типу. Такие лица он встречал и в Норвегии. Представители второго типа имели черные волосы, разрез их глаз, по мнению Нансена, был далек от монгольского [62].
   Особенно подробно норвежский путешественник описал самоедов (ненцев - Л.У.). На Ямале в то время кочевали десять различных племен. Причем каждое из них обычно держалось на определенной части полуострова, придерживаясь границ пастбищ. В пределах своих границ самоеды и проводили лето, меняя место стоянки чумов, когда нужно новое пастбище для оленей. Кроме оленеводства самоеды занимались рыбной ловлей в озерах и охотой в лесах. Охотились, в основном, на песцов, используя ловушки и капканы. Нансен отмечал, что условия жизни самоедов на Ямале благоприятны. Здесь есть обширные пастбища для оленей, пушной зверь, птицы и рыба.
   Некоторые оленеводы имели в те времена стада до пяти тыс. голов; те, у кого не более 200-300 голов оленей считались мало зажиточными. Бедняки, у которых оленей совсем мало, занимались рыбной ловлей на побережье, особенно к востоку от Оби. Эти самоеды напомнили Нансену норвежских финнов, хотя много беднее. Но чем глубже в Ямальскую тундру, тем богаче самоеды [63]. У зажиточного самоеда бывало по два, три и даже по четыре чума.
   В большинстве случаев самоеды придерживались моногамии, но люди побогаче, а также ценители женской красоты, которых среди самоедов оказалось не так мало, заводили себе по две, три, а иногда и по четыре жены, причем у каждой был свой отдельный чум [64].
   Встреченные Нансеном самоеды имели довольно здоровый вид и показались ему крупнее и сильнее норвежских горных финнов, хотя вообще самоедов нельзя считать высоким народом, а, скорее всего "расой среднего или даже немного ниже среднего роста" [65].
   Представителю иной цивилизации всегда интересно наблюдать черты традиционного образа жизни аборигенов. "Бросалось в глаза, что шлялись без дела, курили, зубоскалили и болтали только мужчины, тогда как женщины работали - сперва готовили пищу, а затем снаряжали лодки в путь" [66]. В Европе, по наблюдению Нансена, все наоборот.
   Норвежский путешественник был поражен количеством упряжных собак и отношением к ним инородцев, для которых собаки были и остаются не просто домашними животными. В течение долгой зимы единственным средством сообщения является санный путь на собаках и оленях. Запряжка состоит обычно из шести-восьми собак. "В каждой крестьянской семье имеется большая каменная русская печь с широким плоским верхом, который является излюбленным местом для спанья в зимнее время", - пишет Нансен. "Обыкновенно там спит и сама хозяйка с детьми, но, по возвращении хозяина из долгой поездки по морозу, все обитатели избы уступают сои теплые места на печи усталым упряжьим собакам" [67].
   Нансена заинтересовали некоторые приемы собирательства. Инородцы высоко ценят кедр, "так как заключающиеся в его шишках семена, так называемые кедровые орешки, очень вкусны" [68]. Лазать по деревьям за ними казалось сибирякам слишком скучным, и они просто срубали деревья, а затем собирали с них шишки, оставляя деревья там же. "Лес… не имеет здесь никакой цены!" [69].
   Во время одной из встреч самоеды подарили путешественникам рыбу муксун и тут же показали, как ее есть. "… очистили от чешуи несколько сырых рыб… Разрезав рыбу в длину на две части, они засовывали один конец в рот и затем отрезали кусок ножом у самых губ, не выпуская из рук другого конца" [70]. Нансен сравнил этот способ поедания рыбы с эскимосским: " И те и другие действую ножом очень ловко, так что ни нос, ни губы не подвергаются опасности быть отрезанными. Чтобы проглотить таким манером сырую рыбу, потребовалось немного времени" [71].
   У остяков путешественники встретили настоящего шамана. Когда они выразили желание посмотреть на "священнодействие", выяснилось, что представление не начнется, если за него не заплатить. "Три рубля были уплачены. Он пощупал их и позвенел ими, словно хотел убедиться, что деньги настоящие. Не странно ли, что духовенство всех народов и всех времен - и языческое и христианское знало цену деньгам!" [72]. Шаманы, по мнению Нансена, разумеется, находятся в особенно тесном общении с надземными и подземными силами, которые одарили их свойством исцелять болезни, заклинать злых духов и предвещать будущее. Этим они похожи на норвежских гадалок, которых он назвал пережитком язычества [73].
   Отчего же больше всего страдают коренные жители Сибири? Нансен отмечает непомерно высокие подати и спаивание водкой. При посещении одного из племен путешественники узнали от старосты о высоких размерах подати, взамен которой население ничего не получает от казны. Каждый взрослый мужчина обложен подушной податью в 10 руб. с полтиной, независимости от степени зажиточности [74]. При этом аборигены лишены образования, школ, духовенства, учителей, дорог, если не считать пароходства вверх и вниз по реке. Самое большое, что сделало для здешних инородцев правительство, кроме взимания ясака, было лишение местного населения некоторых прав на рыбную ловлю, принадлежавших ему с незапамятных времен. "На долю этих инородцев выпала только первая порция цивилизации - подати и расходы, - пишет Нансен,- дальше этого заботы о них пока не пошли. Когда-нибудь придут и выгоды, но тогда все нынешние плательщики давно уже будут покоиться в сырой земле" [75]. Добавим к этому обирание малых народов купцами, которые кроме прочего привозят с собой водку. Норвежский путешественник отмечает слабое распространение образования и медицинской помощи. "В здешних краях редко удается встретить грамотного человека; слава богу, если кто умеет выводить каракули, чтобы свести счет улову рыбы" [76]. И далее "здесь в Сибири… главная беда не в недостатке газет, а в том, что их может читать лишь весьма незначительная часть населения: подавляющее большинство ведь неграмотно" [77].
   Почти полное отсутствие врачебной помощи привело к тому, что многие поселения вымерли от эпидемий. Оказалось, что на весь Туруханский округ (полтора млн. кв. верст) полагался лишь один доктор. Когда началась эпидемия оспы, местные врачи были бессильны бороться с ней. По ходатайству сибирских депутатов государственной думы, Красный Крест снарядил из Красноярска врачебную экспедицию, но началась весна, снег таял, и экспедиция едва выбралась из Туруханска и не смогла проникнуть дальше из-за наступившей распутицы. В тех местах, куда экспедиции все-таки удалось добраться, оспа уже сделала свое черное дело. Обитатели большинства чумов, которые посетили участники экспедиции, лежали в них мертвыми, а рядом с чумами валялись околевшие с голоду олени, которым не удалось сорваться с привязи и убежать. Лишь в некоторых чумах нашлись живые люди, "но в самом плачевном состоянии, без огня, полумертвые от голода и холода, покрытые язвами, которые даже не зарубцевались" [78].
   Пагубное влияние алкоголя на коренные народы Азии описано многими путешественниками. Это обстоятельство отмечает и Ф. Нансен: "В этих милых и гостеприимных детях природы особенно поражает то, что они, вообще владеющие собой в высшей степени, почти никогда не выходящие из себя и стоически переносящие страдания, совершенно не переносят водки, - как и прочие первобытные народы, чем, к сожалению, многие пользуются" [79]. "Стоит инородцу немножко охмелеть, и он продаст что угодно, лишь бы достать еще водки, - пишет Нансен.- В этом случае он походит на морфиниста и готов за бутылку водки перепродать товар, который только что купил у купца в кредит" [80]. Он описывает свою встречу с остяками в Самарово: "Когда мы сошли на берег, нас сейчас же окружила толпа полупьяных и пьяных горластых остяков, впрочем, довольно мирно и благодушно настроенных. По косогору там и сям развалились пьяные, мычавшие и храпевшие, словно звери при последнем издыхании. Между развешанными сетями и лодками, вытащенными на берег, расположились преимущественно более пожилые бабы. Некоторые почти без чувств привалились к бортам лодок; другим удавалось осторожно подняться на ноги и шатающейся походкой пройти несколько шагов, но затем они вновь валились и уже не вставали больше. Никого из других это, по-видимому, ничуть не удивляло" [81]. Интересно, что купец, постоянно проживавший в Сумароково, и, конечно, сам использовавший слабость инородцев к алкоголю, рассказывая Нансену о енисейских остяках, говорил: "…это был несчастный, нищенский и вымирающий народ", и далее "главным злом, по его словам, являлась водка. Если ввоз ее не будет запрещен, инородцы постепенно вымрут совсем, и ничем другим делу не помочь" [82]. Другой купец рассказывал, что инородцы сразу по прибытии в торговый пункт норовят выпить водки по случаю приезда, а потом прикладываются к бутылкам по окончании торга, и за эти два приема успевают более или менее опьянеть. "Водка ведь единственная их отрада, некоторые инородцы - и мужчины, и женщины - упиваются ею почти до бесчувствия" [83]. Купец не раз предлагал им вместо водки масло, но, как ни ценилось у них масло, которое даже покупали про запас на зиму, водка им все-таки предпочтительнее, так что бесполезно было наставить их на трезвый путь.
   Тем не менее, Нансен с восхищением отзывается о честности самоедов, ссылаясь на рассказ Миддендорфа о его путешествии по Таймырской тундре. Самоеды, несмотря на свое звериное пристрастие к водке, никогда не трогали его запасов спиртного. В этом Нансен видит коренное отличие инородцев от европейцев: "Представителям нашей расы вообще легче было бы удержаться от пьянства, зато трудно показалось бы не тронуть оставленной без присмотра водки" [84].
   В судьбе народов, вроде енисейских остяков, норвежский исследователь, нашел "что-то невыразимо трагичное" [85]. В прежние времена этот народ господствовал на больших пространствах южной части Сибири, по северному, возможно, и по южному склону Алтайских гор. Теперь от этого многочисленного народа осталась только маленькое обнищавшее, быстро вымирающее племя, расселенное по Енисею и некоторым его притокам, где оно находит себе скудное пропитание охотничьим промыслом: добыча пушнины падала с каждым годом. Так, например, соболь, служивший одним из главных источников дохода, почти совершенно к этому времени исчез, и царское правительство даже запретило на время охоту на него. Остяки жаловались на это, что вполне понятно, так как запрещение лишало их хлеба насущного. Правда, соболь попадался редко, но все-таки за зиму удавалось поймать несколько штук, и одна шкурка уплачивала долги охотника за продолжительное время. Запрет на охоту увеличивал долги остяков. Такова судьба вымирающего народа.
   Нансен с интересом изучал не только антропологические типы инородцев, он обращал внимание и на разнообразие типов русского населения. Многие поражали его своим сходством со скандинавами. Одного белокурого парня, лет восемнадцати, можно было принять за норвежского крестьянина. Вообще, среди русских попадалось много блондинов с голубыми глазами, а также русых с вьющимися волосами. Встречались рослые и здоровые парни. "Как-то невольно приходило в голову, - писал Нансен, - что скандинавы некогда побывали здесь" [86].
   Норвежский путешественник отметил и еще одну характерную черту внешнего вида русских в Сибири. Однажды он встретил русского паренька "с такой милой улыбкой и такими ослепительно белыми зубами, что я оторваться от него не мог. Вообще, у меня осталось впечатление, что у многих русских, как у мужчин, так и у женщин, на редкость крепкие, белые зубы" [87]. Обратил внимание и на женщин: "…мне случалось видеть в этих краях много невероятно жирных женщин, как среди русского, так и среди туземного населения" [88].
   Продвигаясь вверх по Енисею, Нансен и его попутчики встречали все больше русских поселений. "Сначала встречались лишь отдельные избы или кучки изб по берегам, где проживал какой-нибудь одинокий купец или помещалась почтовая станция" [89]. Далее число изб в местечках увеличивалось, но между самими селениями еще были большие промежутки. Затем появились улицы, и, наконец, пошли настоящие деревни, промежутки между которыми также сократились. Деревни были похожи одна на другую. "Всюду те же приземистые, четырехугольные, крепкие деревянные избы, выстроенные в ряд вдоль обрыва над рекой" [90]. Самое большое различие между деревнями - это наличие или отсутствие церкви. Деревня, в которой была своя церковь, пользовалась большим почетом, чем бедная деревушка, в которой церкви не было.
   Занятия русского населения не отличались большим разнообразием. Главным образом, они занимались рыбной ловлей, торговлей с инородцами, особенно скупкой пушнины, кроме того, скотоводством и оленеводством. Земледелия здесь не развивали [91].
   Нансен описал встречи с сибирскими ссыльными. В Дудинке проживало двое из них. Жилось здесь ссыльным спокойно, но они жаловались на удручавшую их праздность. Им нечем было заняться, работы для них здесь не находилось никакой; оставалось одно чтение и охота. Но чтобы охотиться, требовалось оружие, а ссыльным не разрешалось его держать при себе. Оставалась рыбная ловля.
   Политическим ссыльным полагался казенный паек 15 рублей в месяц, чтобы не умерли с голоду. В том случае, если они имеют возможность зарабатывать что-либо на стороне, их лишают этой ежемесячной поддержки. Между тем, в здешних краях, где сравнительно дорого, на сумму 15 руб. в месяц, "нельзя ни жить, ни умереть" [92]. Когда ссыльные прибывают на место, предназначенное для жизни, местные крестьяне помогают им и обеспечивают продовольствием и предоставляют помещения за суммы, которые ссыльные в состоянии платить, т.е. в большинстве случаев за 15 руб. Таким образом, содержание ссыльных ложилось на местных жителей.
   В Туруханском крае девяносто политических ссыльных и всего десять казаков. Нансен пишет: "насколько я мог заключить, все они (ссыльные - Л.У.) , как и сами казаки, народ мирный и безобидный. Лишь некоторые из бывших ссыльно-каторжных имели зловещие физиономии… все здесь, видимо, довольны политическими ссыльными, часто весьма хорошими и дельными людьми" [93]. По его мнению, влияние "влияние высылаемого в Сибирь преступного элементе на местное население сильно преувеличивается" [94]. Один иностранец, с которым норвежский полярник встретился в Сибири, настойчиво уверял его, что испытал на себе всю тяжесть здешней жизни: "здесь живешь как в пустыне, нет ни одного порядочного человека, с которым можно отвести душу, поделиться духовными интересами, - все наперечет разбойники" [95]. Нансен выразил ему свое сочувствие по поводу его одиночества, но возразил, что его личные впечатления совсем иные, поскольку ему посчастливилось встретить в Сибири много симпатичных людей. На что иностранец возразил: "… вы их не знаете: все они преступники, уверяю вас" [96].
   Нансен обратил внимание на то, что большинство ссыльных были все-таки политическими преступниками, т.е. людьми, пострадавшими за свои убеждения и "часто лучшими элементами русского народа, полнее желательными в качестве продолжателей рода. Поэтому местное население, хоть и является несколько смешанным, зато весьма даровитым" [97]. В том, что способности сибиряков пока не получили должного приложения для развития края, виноваты, на взгляд Нансена, чисто внешние обстоятельства - то полуграмотное состояние, в котором находится Сибирь. "Но настанет время - она проснется, проявятся скрытые силы, и мы услышим новое слово и от Сибири; у нее есть свое будущее, в этом не может быть никакого сомнения" [98].
   Но далеко не все ссыльные отличались благодушием. Путешественникам рассказывали, что несколько политических ссыльных организовали между Туруханском и Вороговым вооруженную шайку с целью бежать из Сибири, раздобыв себе средства грабежом. "Наслышавшись, должно быть, об американской системе "руки вверх", они стали врываться в дома и грабить, что вздумается" [99]. Очевидно, речь идет о так называемом "Туруханском бунте", когда двадцать политических ссыльных организовали 8 декабря 1908 г. на станке Осиново вооруженное выступление. Они собирались расправиться со стражниками, освободить арестованных и осуществить побег по побережью Северного Ледовитого океана за границу. Достигнув Туруханска 20 декабря, они завладели казенными зданиями, застрелили помощника пристава и несколько купцов, захватили казенные деньги на сумму 30 тыс. руб. и подожгли богатейший архив. Затем двинулись на восток. По пути они отбирали у местного населения лошадей, оленей, теплую одежду. Все это заставило Николая II объявить с 4 января 1909 г. Туруханский край на военном положении. Но отряд солдат и добровольцев настиг разбойников раньше, чем они добрались до устья Хатанги [100].
   Сибиряки поразили Нансена и его попутчиков своим радушием. "Как это ни странно, в Сибири люди одинаково приветливы и ночью и днем. Когда бы их ни разбудили, они одинаково радушно встречали нас и приглашали войти, и лошадей можно было получить, во всякое время дня и ночи" [101]. Он вспоминал, как трудно в Норвегии достать лошадей ночью, как часто встречал кислые мины, когда спешил куда-нибудь, а ведь в Норвегии ночная езда не так опасна, как в Сибири, "где бродит столько ненадежного люда" [102]. И еще одно наблюдение: "Здесь не торопятся; в Сибири времени у всех и всегда вдоволь, как и всего прочего, здешние жители могут считать себя счастливыми, что не знают нервной спешки, которой страдает вся Европа" [103].
   Особая группа людей - сибирские ямщики. Норвежский путешественник подробно описал их манеры и внешний облик. "Все их самолюбие заключается в том, чтобы ехать как можно быстрее и тем показать, что они знают свое дело. Поэтому они ни минуты не оставляют лошадей в покое: то погоняют и хлещут их кнутом, то подбодряют протяжным заунывным воем, то веселым отрывистым покрикиванием и причмокиванием. Кроме того, пускаются с лошадьми в длинные разговоры, беседуют с ними, словно с самыми близкими родными, не жалея ласковых и бранных эпитетов, как приличных, так и неприличных. "Доченька", "братец", "березанька", "подружка", "миляга", - уговаривают они лошадей, а потом вдруг возьмут да выругаются и объявят им, что мать их была такая, сякая и разэдакая" [104].
   Сибирь представляла интерес для ученого еще и как место обнаружения в вечной мерзлоте ископаемых мамонтов. Нансен задавался вопросом: как попали сюда эти животные, и каким образом так быстро замерзли, что не успели подвергнуться разложению? Над разрешением этой загадки думают многие ученые, начиная с 1771 года, когда в Сибири был найден первый хорошо сохранившийся мамонт. Норвежский ученый предложил свой вариант ответа на этот вопрос. Животные умерли естественной смертью, неподалеку от большой реки, осенью или зимой. От теплоты их тела слой почвы под ними оттаял и под тяжестью их осел, так что туши успели уйти в землю довольно глубоко, прежде чем их сковало морозом вместе с окружающей почвой. Во время разлива реки летом их залило водой, низкая температура которой не отпустила их оттаивания, а затем их занесло слоем или и песка, принесенным половодьем. Следующей зимой замерз и этот слой, а новое половодье еще увеличило количество или и песка [105]. Эту же точку зрения разделял и Э. Толь.
   Пейзажи Сибири вызывали неподдельное восхищение путешественников. Они задавались вопросом, почему "эти необозримы пространства с их реками и туземцами никогда так не пленяли детской фантазии, как девственные леса Америки с ее краснокожими… Не потому ли, что леса Сибири еще не нашли своего Купера? Самая жизнь здесь ведь не менее фантастична" [106].
   Но если проводить аналогии с Америкой, стало быть, индустриальное развитие Сибири может привести к исчезновению дремучих лесов и нетронутой природы, а коренное население утратит свои самобытные черты. Нансен предсказывал: "Лет через сто, даже через пятьдесят, лесов, наверное, уже не будет, как не будет и шалашей бродячих охотников за пушным зверем. Вся местность превратится в тривиальную плоскость с возделанными полями, такую же скучную, как северно-немецкая равнина, но зато способную прокормить миллионы жителей" [107].
   Путь по железной дороге оказался для путешественников приятным. "Всем давно известно, что нигде в мире нет таких удобных железных дорого, как в России, а дальнесибирский экспресс особенно славился своим комфортом и роскошью" [108]. Рельсовая колея в России шире, чем где бы то ни было в Европе. Поэтому вагоны вместительнее, ход у них спокойнее.
   Итак, Сибирь предстала перед Нансеном перспективной частью Земли, развитие которой принесет пользу не только России, но всему миру. Для России освоение сибирских богатств имело бы стратегическое значение, поскольку могло бы укрепить ее положение на Дальнем Востоке. Огромные земельные пространства позволили бы с успехом развивать сельское хозяйство. Сибирь - интереснейшее место для исследователя - лингвиста, антрополога, геолога, геофизика, этнографа и т.д. Это уникальная неповторима страна. "Здесь лежат бесконечные пространства, таящие блестящие возможности, и только ждут приложения творческих сил человека" [109].
   О том, какое впечатление произвела на Нансена Сибирь мы узнаем и из дневника его дочери Лив Хейер-Нансен: "Позже отец много рассказывал об этом долгом удивительном путешествии. Он привез нам и подарки - русские шкатулки, шали и многие другие удивительные вещи, каких мы никогда в жизни не видели. Отец был просто переполнен впечатлениями и новыми мыслями и идеями о географических, метеорологических и этнографических особенностях Сибири. Он сразу же принялся за обработку материала. Беседовал с русскими специалистами о систематических исследованиях процесса тундрообразования, который его заинтересовал, о возможностях планомерного освоения пустующих земель в районе Амура и о множестве других дел [110].
   Здесь представлено два взгляда на Сибирь - огромную многоликую страну, о которой у каждого впервые увидевшего ее бескрайние просторы, остается свой образ. Ведь все зависит от того, что наблюдатель хотел бы увидеть.
   

  [38] Нансен Ф. В страну будущего: Великий Северный путь из Европы в Сибирь через Карское море / Авториз. перевод с норв. А. и П. Ганзен. Магадан, 1969. С.11.
  [39] Там же. С.65.
  [40] Там же. С.210.
  [41] Там же.
  [42] Там же.
  [43] Там же.
  [44] Там же. С.204
  [45] Там же.
  [46] Там же.
  [47] Там же. С.205
  [48] Там же.
  [49] Там же.
  [50] Там же. С.201.
  [51] Там же. С.203.
  [52] Там же.
  [53] Там же. С.9.
  [54] Там же. С.196.
  [55] Там же. С.280-295.
  [56] Там же. С.67.
  [57] Там же. С.69.
  [58] Там же.
  [59] Там же. С.70.
  [60] Там же. С.73.
  [61] Там же. С.31.
  [62] Там же. С.146.
  [63] Там же. С. 30.
  [64] Там же.
  [65] Там же. С.31.
  [66] Там же. С.162
  [67] Там же. С.106.
  [68] Там же. С.126.
  [69] Там же.
  [70] Там же. С.34.
  [71] Там же.
  [72] Там же. С.163.
  [73] Там же. С.165.
  [74] Там же. С.91.
  [75] Там же. С.92.
  [76] Там же. С. 121.
  [77] Там же. С.129.
  [78] Там же. С.122.
  [79] Там же. С.78
  [80] Там же. С.154.
  [81] Там же.
  [82] Там же. С.155.
  [83] Там же. С.157.
  [84] Там же. С.79.
  [85] Там же. С.156.
  [86] Там же. С.107.
  [87] Там же. С.110.
  [88] Там же. С.59.
  [89] Там же. С.142.
  [90] Там же.
  [91] Там же.
  [92] Там же. С.113.
  [93] Там же. С.133.
  [94] Там же. С.182.
  [95] Там же.
  [96] Там же.
  [97] Там же. С.183.
  [98] Там же.
  [99] Там же. С.133.
  [100] См. об этом: Ермаковский Д. Туруханский бунт. М., 1930; Хазиахметов Э.Ш. Хроника массовых выступлений политических ссыльных в Сибири. 1906-1917 гг.// Материалы к хронике общественного движения в Сибири. 1895-1917 гг. Томск, 1995; Шиловский М.В. Общественно-политическое движение в Сибири второй половины XIX - начала XX в.Вып.4. Социал-демократы. Новосибирск, 1997. С.96-97.
  [101] Нансен Ф. В страну будущего… С.188.
  [102] Там же.
  [103] Там же. С. 185.
  [104] Там же. С.189.
  [105] Там же. С.89.
  [106] Там же. С. 172.
  [107] Там же.
  [108] Там же. С.199.
  [109] Там же. С.199.
  [110] Нансен-Хейер Л. Книга об отце. Л., 1986. С.325.