Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

   Предисловие
   Раев Д.В., Резун Д.Я.
О посылке иноземцев в Сибирь в 1635 г.
   Ананьев Д.А.
Приказные служители воеводских канцелярий
   Мамсик Т.С.
Поволжье и Приобье
   Шерстова Л.И.
Русские и аборигены
   Комлева Е.В.
Приенисейские города
   Ивонин А.Р.
Смертность в Западной Сибири
   Туманик А.Г.
Профессиональные архитекторы
   Оплаканская Р.В.
Землячества поляков
   Туманик Е.Н.
"Живописный альбом" Гектора Бильдзукевича
   Карих Е.В.
Этнокультурное взаимодействие на Тобольском Севере
   Шиловский М.В.
Роль каторги и ссылки
   Ноздрин Г.А.
Село Бердское
   Шайдуров В.Н.
Семейно-брачные отношения немцев
   Ус Л.Б.
Деятельность Комитета Сибирской железной дороги
   Кириллов А.К.
Крестьянское налогообложение
   Глазунов Д.А.
Влияние переселения на правовую культуру
   Список сокращений

 

Шайдуров В.Н.

Семейно-брачные отношения немцев Сибири: конец XIX - начало ХХ в.

Работа выполнена в рамках гранта Президента РФ № МК-2694.2003.06 по поддержке молодых ученых и ведущих научных школ Российской Федерации.

   Семья и семейно-брачные отношения являются достаточно сложным предметом для изучения. Во многом это объясняется разнообразием дисциплинарных подходов. Они могут рассматриваться с позиций истории, социологии, демографии и других наук. В то же время возможно изучение семьи и семейно-брачных отношений с позиций междисциплинарного подхода: историческая антропология, историческая демография и т.д.
   В рамках исторической науки возможны различные методологические установки для изучения семьи и семейных отношений. Эти аспекты могут рассматриваться с точки зрения исторической антропологии (historische Anthropologie), семейной истории (Familiengeschichte), народной культуры (Volkskultur), гендерной истории (Frauengeschichte). Свое проявление в различных публикациях эти установки нашли задолго до их оформления во второй половине ХХ в.
   Основными типологическими показателями семейного строя являются численный и структурно-поколенный состав семьи, поэтому исследования в этом направлении должны опираться на документы, содержащие детальное описание состава семей. К сожалению, применительно к российским немцам, проживавшим на территории Алтая в досоветский период, сохранившиеся источники, содержащие интересующую нас информацию, не столь многочисленны и всеобъемлющи, как, скажем, по русскому или украинскому населению региона. Поэтому при решении поставленных задач нам пришлось опираться на документы делопроизводственного происхождения (материалы статистических обследований, единичные метрические книги) и свидетельства современников.
   В отечественной и зарубежной историографии, посвященной истории немецких колоний в различных регионах Российской империи, основное внимание уделяется стереотипным вопросам социально-экономического плана: переселение, хозяйственное освоение новых территорий, экономическое развитие колоний, имущественное и социальное расслоение. Особо выделяются политические вопросы. Однако в редкой работе можно встретить сообщение о колонистской семье: ее структуре, типичном поло-возрастном составе. И уж тем более, практически отсутствует информация о роли отдельных членов семьи.
   Сложившаяся в исторической науке ситуация в значительной степени может быть объяснена несколькими причинами. Во-первых, перед авторами, чьи работы вышли в свет до смены политического режима в России, стояла задача освещения социально-экономических аспектов из жизни немецких колонистов. В советское время, с одной стороны, история отдельных национальных меньшинств находилась вне поля зрения специалистов, с другой стороны, произошла утрата части исторических и иных источников, которые позволили бы восстановить некоторые стороны семейной жизни немецких колонистов в разных регионах России.
   Справедливости ради, необходимо выделить работы, в которых некоторые из намеченных нами аспектов описываются. Преимущественно речь идет о дореволюционных работах, опубликованных в России и Германии в разные годы  [1]. Авторами перечисленных работ достаточно часто являлись духовные лица, которые были знакомы с вопросами семейных отношений в колонистской среде, что называется, изнутри. В то же время, их работы носят определенный субъективный характер, так как авторы пытаются трактовать отдельные моменты с позиций канонического (католического, лютеранского или менонитского) права. В работах русских современников, побывавших в колониях, и историков интересующие нас вопросы специально не выделяются. По всей видимости, это можно объяснить их поверхностным знакомством с семейно-брачными отношениями российских немцев, проживавших в сельской местности. С другой стороны, затрагиваемые нами вопросы нашли свое отражение на страницах светских авторов рубежа XIX-ХХ вв., которые происходили из рядов колонистов или какое-то время проживали в немецких колониях  [2]. В современной научной литературе различные аспекты семейной истории преимущественно освещаются сквозь призму народной культуры и социально-экономической истории  [3]. Из всей массы литературы необходимо выделить работу С.В. Соколовского, посвященную брачной структуре меннонитов Алтайского края  [4].
   Необходимо обратить внимание на несколько немаловажных моментов. Несмотря на различия в вероисповедании, семейно-брачные отношения строились в католических, лютеранских, меннонитских семьях по схожей схеме. Во многом это объясняется тем, что в основе семейного права лежало право каноническое, базировавшееся на евангельских нормах, которое представители различных конфессиональных групп старались сохранять в чистоте. С другой стороны, для восстановления интересующей нас картины применительно к Сибири нами используются материалы других регионов. Группа сибирских немцев формировалась на рубеже XIX-ХХ вв. из представителей различных регионов. Семейно-брачные отношения относятся к тому разряду межличностных контактов, которые не имеют тенденции к ускоренной эволюции. А потому применение этого метода в данном случае выглядит вполне допустимым.
   Общественная жизнь колонии, независимо от ее территориального расположения и конфессиональной принадлежности, обращалась вокруг двух институтов - общины и семьи. При этом необходимо обратить особое внимание на их взаимоотношения.
   В центре общественной жизни колонии стояла семья. Она представляла собой "святилище, в котором отец и мать выступали как священник и охранник домашнего счастья и чести"  [5]. Все члены семьи с глубоким почтением относились к родителям. Их слова являлись законом для всех и обсуждению не подлежали. Отец семьи имел, по сути, неограниченную, патриархальную власть. Никто из ее членов не имел права действовать самостоятельно и без его ведома. Это относилось не только к собственным детям, но также к сестрам и братьям родителей, которые проживали вместе с ними в рамках большой патриархальной семьи. Даже сыновья, проживавшие вместе со своими семьями в родительском доме, обязаны были подчиняться старшему в роде. Непослушание строго наказывалось, вплоть до домашнего ареста. Надо сказать, что подобное построение достаточно прочно укоренилось в сознании немецких колонистов. Оно было перенесено на общественные отношения: все распоряжения начальства, хотя бы и незаконные, исполнялись колонистами беспрекословно  [6].
   Сыновья со своими семьями оставались в родительском доме, как правило, до смерти отца. Но иногда даже это событие не разрушало семейное общинное хозяйство; функции главы семьи переходили в этом случае к старшему из сыновей умершего. Действовавшее в то время в отношении немецких колонистов российское законодательство и нормы обычного права требовали, чтобы в течение жизни отца члены семьи представляли собой целостный хозяйственный организм. Этому способствовало также подавление на семейных советах проявлений индивидуальности. Именно в этом, по мнению ряда современников, "заключается секрет сохранности старины" в немецких колониях и "объяснение сопротивления хозяйственному прогрессу"  [7].
   Роль немецкой женщины оценивается в имеющихся публикациях неоднозначно. Так, например, в работе Я. Дитца указывается на то, что "жена - раба своего мужа и часто подвергается жестоким побоям; она исполняет домашние работы, заведует кухней, обшивает семью, но в общем хозяйственном распоряжении голоса не имеет: редко можно встретить среди других народов и сословий более угнетенное состояние женщины, чем у колонистов, несмотря на то, что она работает в доме вдвое более мужчины"  [8]. Похожие впечатления о месте женщины в колонистском обществе мы встречаем и в других работах  [9].
   В основе жизни поволжских колонистов лежала так называемая Старо-Вюрттембергская петиция. Данный документ определял в качестве основы общества - общину. Во главе ее стоял совет, и только достойнейшие могли становиться его членами - общинными старейшинами (Gemeindealtesten). Этот совет имел огромное влияние не только на жизнь общины в целом, но и на каждого ее члена в отдельности. Роберт Лев в своей работе "Немецкие крестьянские государства в русской степи" приводит один показательный пример из общественной жизни одной из поволжских колоний в пореформенное время. Юноша из уважаемой семьи и дочь одного из старейшин общины полюбили друг друга. Молодые люди хотели устроить свадьбу, потому что осенью юношу должны были забрать в армию. В один из дней девушка призналась священнику на исповеди в грехе. Со временем это стало известно ее родителям. Вопрос о свадьбе своей дочери отец вынес на совет старейшин, который запретил брак между молодыми людьми  [10]. Приведенный пример свидетельствует о господствовавших в немецких колониях патриархальных отношениях, которые касались не только хозяйства, но и личной жизни членов коллектива.
   Анализ полученных в ходе исследовательской работы данных о переселенческих семьях различных национальностей позволяет нам говорить о том, что в сельской местности на территории Сибири сформировались два типа семей, которые можно определить как традиционный и модернизованный. Первый тип представляется возможным распространять на русское и украинское переселенческое население, то есть преимущественно православное. Второй тип, модернизованный, был распространен среди представителей западных национальных меньшинств. Применительно к Алтайскому округу это немцы, латыши и эстонцы.
   Сельская немецкая диаспора на Алтае была сформирована из числа переселенцев из поволжских, новороссийских, польских и иных губерний, то есть география прежнего места жительства крестьянских семей была достаточно широка. Но можно ли то же самое говорить относительно людности, то есть количественного состава семей применительно к месту и времени выхода? Ответ на этот демографический вопрос позволит сделать вывод о том, какая же часть немецкой колонии была наиболее подвержена миграционным настроениям в конце XIX - начале ХХ вв. Для того, чтобы рассмотреть данную проблему на конкретном примере, возьмем данные по пос. Марьяновскому Подсосновской волости Барнаульского уезда на 1917 г. Первые семьи пришли на земли выделенного участка в течение 1907-1908 гг., но основная масса семей водворилась в 1913 г.
   Поправка на время позволяет нам, оттолкнувшись от данных на 1917 г., восстановить приблизительную картину переселенческой семьи. Что же она собой представляла? Все проанализированные данные по критериям "год выхода" и "место выхода" дают примерно одну и ту же картину. Вне зависимости от места и времени выхода немецкая семья, самостоятельно и добровольно переселявшаяся на Алтай в период третьей волны, состояла из главы семьи, его жены и, как правило, 2-3 детей. Если же брать во внимание такой показатель, как возраст участников переселенческого процесса, то он выглядел следующим образом: домохозяин - 38-41 год, домохозяйка - 35-39 лет, возраст детей колебался от 6 до 10 лет  [11]. Анализ с помощью количественных методов позволяет нам говорить о том, что наиболее распространенным среди немецких домохозяев возрастом (Мо) был 41 год. При этом среднеквадратичное отклонение составляет 11,6 года, коэффициент вариации (V) составляет в этом случае 30,7 %. Применительно к женщинам показатели выглядели следующим образом: среднестатистический возраст домохозяйки в момент переселения составлял 33,8 года при моде (Мо) в 41,6 года и коэффициенте вариации (V) в 36,8 %. Для сравнения взяв данные по украинским переселенческим семьям, мы получаем следующие данные: средний возраст домохозяина составил 38,4 года при моде (Мо) в 40,6 года и возрасте колебания от среднего уровня на 16 лет и коэффициенте вариации (V) в 41,6 %. Для женского украинского населения возраст домохозяек на момент переселения составлял 32,4 года, а среднестатистический возраст детей - около 7 лет  [12]. То есть немецкие семьи были несколько старше на момент переселения, чем прочие переселенцы. Эти данные свидетельствуют о том, что в целом мы имеем дело с молодыми семьями, которые по различным причинам двинулись на Алтай в поисках лучшей доли. Подобная картина наблюдается применительно ко всем немецким переселенческим семьям независимо от времени переселения и места прежнего проживания. Это позволяет нам распространить полученные результаты на всю диаспору.
   Переселение немецких крестьян на Алтай шло по двум генеральным направлениям: добровольное переселение в годы столыпинской реформы и насильственная депортация в годы Первой мировой войны. Столь разные причины миграционного процесса породили и две модели переселенческой семьи. Одна модель была представлена выше. Что же представляла собой депортированная немецкая семья? Нами были проанализированы посемейные списки депортированных в августе 1916 г. волынских немцев. Полученные данные свидетельствуют в пользу того, что высланные семьи были значительно старше. Это нашло свое проявление в росте среднестатистического возраста домохозяина (56-57 лет) и домохозяйки (около 45 лет). Средняя людность депортированных семей была несколько ниже, чем у добровольных переселенцев, и она едва превышала показатель в 4 человека  [13]. Столь невысокий количественный показатель объясняется достаточно высокой долей "старых" семей, состоящих преимущественно из супругов старшей возрастной группы.
   Со временем людность переселенческой семьи, как кажется, должна была меняться. Но насколько изменились эти показатели? Ответ на этот вопрос может быть получен из сопоставления данных, приводимых в таблице 1.

Таблица 1 [14]

Приходится на одну семью у переселенцев Алтая (на 1917 г.)
  мужчин женщин всего чел. работников работниц
немцы 2,93 2,82 5,75 1,45 1,54
украинцы 3,17 3,10 6,27 1,51 1,72
эстонцы 2,74 2,83 5,56 1,87 1,61
русские 3,72 3,4 7,1 ? ?

   Имели свою специфику также брачно-возрастные показатели населения немецких колоний на Алтае. Средний возраст вступления в брак в немецкой деревне был несколько выше, чем в среднем среди сельского населения региона: если для мужчин он был на уровне 24,8  [15] (у немцев - 25,3  [16]), то у женщин - на уровне 21,6  [17] (у немцев - 22,1  [18]). При этом у немецкого населения, как и в целом по стране, отмечается более поздний возраст вступления в брак у мужчин, чем у женщин. Разница в возрасте между супругами составляла в среднем от 1 до 5 лет, хотя иногда встречались неравные браки, когда разрыв в возрасте составлял 10 и более лет. Но последнее было более характерно для повторных браков. Для меннонитов брачный возраст еще более отодвигался. Анализ метрических данных сочетавшихся браком по пос. Глядень Леньковской волости Барнаульского уезда свидетельствует о том, что этот показатель возрастал до 27-28 лет  [19]. Эти данные в целом совпадают с показателями возраста вступления в брак для католиков и протестантов в Европейской России применительно к 1896-1904 гг., когда этот возраст у мужчин составлял 29,1 и 28,5 лет соответственно, а у женщин - 23,3 и 24,6 года соответственно  [20].
   В сравнении с семьями эстонцев и украинцев немцы значительно отличались в вопросах возраста брачности. Для эстонцев среднеарифметический возраст вступления в брак в начале ХХ в. составлял для мужчин 25,1 года, но отклонение от наиболее распространенного возраста (28 лет) составляло в сторону уменьшения и увеличения 5 лет; брачный возраст для эстонских женщин составлял в среднем 22,8 года при моде (Мо) в 21 год, отклонение в этом случае было незначительным - всего 2,3 года  [21]. Для украинских селений среднеарифметический возраст вступления в брак у мужчин определяется в 26 лет при моде в 26 лет, среднеквадратичное отклонение для брачного возраста для этой группы не превышало 1,9 года; для женщин средний возраст брачности применительно к началу ХХ в. составлял 22,2 года при моде в 24 года, отклонение от этого показателя было также невысоким и составляло всего 2,2 года  [22].
   Столь позднее вступление в брак в немецких поселениях позволяет еще в большей степени отнести семьи к западному типу, тогда как ранний возраст вступления в брак для других национальностей свидетельствует о сильном влиянии традиций больших семей.
   Достаточно традиционным для национального меньшинства того времени представляется круг потенциальных брачных партнеров в немецкой колонии конца XIX - начала ХХ вв. Он не отличался своей широтой по ряду причин. Во-первых, в силу национальных различий, которые влекли за собой целый шлейф противоречий, не могли заключаться браки между немецкими переселенцами и прочим пришлым и местным населением. Конфессиональные различия не только не позволяли немецким крестьянам вступать в брак с не немцами, но даже внутри своей национальной группы, ибо противоречия между католиками, лютеранами и меннонитами были очень сильными. Этот сдерживающий фактор препятствовал расширению круга брачных партнеров вплоть до 60-70-х гг. ХХ в. Расширение круга было возможно через привлечение в свою среду иноверцев с обращением их в свою веру, но замкнутость, точнее, изолированность, немецких колоний не позволяла развиваться этому процессу. Кроме того, сказывался и географический фактор, ведь немецкие колонии с учетом указанных особенностей были разбросаны по большой территории. Все это приводило к тому, что потенциальными брачными партнерами в основном являлись жители одного населенного пункта или ближайших поселений. Со временем это приводило к тому, что в поселении сформировывалось четыре - пять родовых имен, что наиболее отчетливо прослеживается на примере меннонитских поселений.
   Достаточно интересной представляется картина грамотности в немецких семьях к 1917 г. Для иллюстрации нами были выбраны семьи пос. Камышинский Подсосновской волости. Наличное население было раскассировано на три возрастные категории: от 8 до 18 лет, от 18 до 60  [23] (55  [24]) лет, старше 60 (55) лет. Анализ статистических данных свидетельствует о том, что уровень грамотности в немецких поселениях был значительно выше, чем у представителей прочих национальных групп. По этому показателю немецкое сельское население Алтая незначительно уступало лишь представителям прибалтийских губерний. Средний показатель грамотности среди мужского населения пос. Камышинский приближается к 70 %, а в средней возрастной группе он достигает 77%. Среди женщин уровень грамотности достигал 56 % от общего числа, при этом сохраняется тенденция более высокой грамотности среди женщин средней возрастной группы (61 %)  [25]. Достаточно высокий уровень грамотности достигался в значительной степени благодаря тому, что в немецких поселениях традиционно большое внимание обществом уделялось школьному образованию. На Алтае около 50-55 % немецких мальчиков и около 40 % девочек в возрасте до 14 лет посещали школы  [26].
   Приведенные выше данные вполне вписываются в общую картину грамотности немецкого населения по различным регионам России конца XIX - начала ХХ вв. (см. табл. 2). Столь ощутимый разрыв в уровне грамотности в материнских и дочерних колониях объясняется некоторым нарушением общественной жизни колонистов и нехваткой учителей на новом месте жительства. Нередко местные власти не позволяли колонистам открывать свои школы. Это продолжалось вплоть до 1915 г., когда немцам на Алтае наконец-то официально разрешили открывать начальные школы. Тем не менее, этот уровень был значительно выше, чем, например, среди русских переселенцев, составлявший в среднем 25 %, а уровень охвата детей начальным школьным образованием едва превышал 5-процентный рубеж  [27].

Таблица 2 [28]

Уровень грамотности в немецких колониях России конца XIX - начала ХХ вв. (по регионам).

регион уровень грамотности, %
Камышинский уезд Саратовской губернии 71,5
Мелитопольский уезд Таврической губернии 88
Туркестанский край 62,5
Алтайская часть Томской губернии 68,5
В среднем по России 72,6

   Подводя итог, можно сказать, что в немецкой колонистской семье на рубеже XIX-ХХ вв. в значительной степени сохранялись элементы патриархальности. В первую очередь, это прослеживается на примере сохранения традиционных форм взаимоотношений членов семьи. С другой стороны, эмпирические данные свидетельствуют о начавшейся трансформации семьи в сторону ее модернизации: по отдельным показателям она приближалась к городской семье (людность, брачный возраст и т.д.).


  [1]  Stach J. Die deutschen Kolonien in Suedrussland. Prischib, 1904; Loew R. Deutsche Bauernstaaten auf russischer Steppe. Berlin, 1916; Kufeld J. Die Deutschen Kolonien an der Wolga. Nuernberg-Muenchen, 2000.
  [2]  Постников В. Молочанские и хортицкие немецкие колонии: хозяйственно-статистический очерк // Сельские хозяйство и лесоводство. 1882. Ч. 139. Отделение I. С. 79-99; Отделение II. С. 221-240; Ч. 140. С. 35-49; Велицын А.А. Немецкое завоевание на Юге России. СПб., 1890; Твалчрелидзе А. Колонии меннонитов Вольдемфирст и Александерфельд Кубанской области // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Выпуск 5. Тифлис, 1896. С. 209-274; Дитц. Я. История поволжских немцев-колонистов. М., 1997.
  [3]  В данном случае речь ведется о семейных отношениях в различных аспектах гражданского права, в частности наследственного права.
  [4]  Соколовский С.В. Брачная структура алтайских меннонитов. М., 1989.
  [5]  Loew R. Deutsche Bauernstaaten auf russischer Steppe. Berlin, 1916. S. 36.
  [6]  Дитц Я. Указ. соч. С. 380.
  [7]  Loew R. Deutsche Bauernstaaten auf russischer Steppe … S. 36.
  [8]  Дитц Я. Указ. соч. С. 380.
  [9]  См., напр., Велицын А.А. Указ. соч. С. 8.
  [10]  Ibid. S. 37.
  [11]  ЦХАФАК. Ф. 233. Оп. 1. Д. 815. Подсчет наш.
  [12]  Там же. Д. 810. Подсчет наш.
  [13]  ГАТО. Ф. 3. Оп. 67. Д. 503. ЛЛ. 27-41. Подсчет наш.
  [14]  ЦХАФАК. Ф. 233. Оп. 1. ДД. 209, 810, 815; Оп. 1-б. Д. 184. Подсчет наш.
  [15]  Гончаров Ю.М. Демографическое развитие городской семьи Сибири второй половины XIX - начала ХХ вв. // Компьютер и историческая демография. Барнаул, 2000. С. 34.
  [16]  ГАТО. Ф. 3. Оп. 2. Д. 6719. Подсчет наш.
  [17]  Гончаров Ю.М. Указ. соч.
  [18]  ГАТО. Ф. 3. Оп. 2. Д. 6719. Подсчет наш.
  [19]  Там же. Подсчет наш.
  [20]  Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало ХХ в.). В 2-х тт. Т. 1. СПб., 1999. С. 207.
  [21]  ЦХАФАК. Ф. 233. Оп. 1-б. Д. 184. Подсчет наш.
  [22]  Там же. Оп. 1. Д. 810. Подсчет наш.
  [23]  Возраст для мужчин.
  [24]  Возраст для женщин.
  [25]  ЦХАФАК. Ф. 233. Оп. 1. Д. 810. Подсчет наш.
  [26]  Там же. ДД. 799-803, 805, 808, 812, 815, Оп. 1-б. Д. 454, 457. Подсчет наш.
  [27]  ЦХАФАК. Ф. 1. Д. 209. Подсчет наш.
  [28]  Подсчитано по: Кронгардт Г.К. История немцев Кыргыстана: 1880-1990 гг. Бишкек, 1997. С. 83; Памятная книжка Таврической губернии. Симферополь, 1889. С. 89; Сборник статистических сведений по Саратовской губернии. Т. XI. Камышинский уезд. Саратов, 1891. С. 94; Черказьянова И.В. Влияние переселенческих процессов на становление немецких школ в Сибири // Миграционные процессы среди российских немцев: исторический аспект. М., 1998. С. 156.

Hosted by uCoz