Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

• Сибирский плавильный котёл: социально-демографические процессы в Северной Азии XVI - начала ХХ века.

   История освоения восточного фронтира России в XIX веке и расселения народов Российской империи на новых землях Забайкалья и Приамурья, исследование влияния этих глобальных процессов на жизнь сибирского края являются неотъемлемыми компонентами освещения широкого спектра проблем как отечественной, так и всемирной истории. Важная задача современной науки - выявление, изучение, систематизация и введение в научный оборот новых источников по столь актуальной тематике, проливающих дополнительный свет на события, сыгравшие решающую роль в судьбах России. Одной из главных вех в истории фронтира, безусловно, является присоединение Амура. Несмотря на то, что эта тема весьма популярна в историографии, в наших архивохранилищах еще встречаются во многом уникальные невостребованные материалы по данной проблематике. И одним из таких источников является "Живописный альбом", созданный непосредственным участником событий в Восточной Сибири конца 1850-х гг., талантливым литератором и художником-любителем Гектором Станиславовичем Бильдзукевичем.
   "Живописный альбом с приложением краткого описания замечательнейших видов и местностей на берегах р. Шилки, Амура и Восточного Океана" Гектора Бильдзукевича практически неизвестен широкому кругу историков. Между тем, по своей информативности и художественным особенностям очерк Г.С. Бильдзукевича вполне сопоставим со знаменитым "Описанием Забайкальского края" польского политического ссыльного А. Гиллера  [1]. "Живописный альбом" является, вероятно, практически единственным из "польских" и редчайшим из "русских" описаний Восточной Сибири конца 1850-х гг. Подобная историческая двоякость обусловлена тем, что, Гектор Бильдзукевич, уроженец польских губерний России и русский чиновник, являлся, конечно же, представителем одновременно двух братских славянских культур, соединившихся в процессе освоения Сибири.
   "Живописный альбом" был преподнесен Г. Бильдзукевичем в дар Н.Н. Муравьеву-Амурскому 1 мая 1859 г. в качестве выражения благодарности и признательности за покровительство, а также как знак восхищения. В письме, приложенном к сочинению, молодой автор писал: "…Единственной было моей мечтою в Сибири посвятить себя службе на Амуре, и назначением сюда я беспредельно остаюсь обязан Вашему Сиятельству…"  [2] Таким образом, альбом составлялся примерно во второй половине 1858 - начале 1859 гг., явившись, безусловно, результатом более ранних по времени подготовительных трудов. Ценность сочинения Г. Бильдзукевича заключена и в том, что оно создавалась практически одновременно с первыми описаниями Приамурского края, увидевшими свет также в 1859 г.  [3]. Это говорит о независимости автора от "историографической традиции" и позволяет причислить его к разряду "первооткрывателей" в области изучения восточных пределов империи.
   "Живописный альбом" - систематизированный свод очерков о Восточной Сибири, представляющий собой описание природы и городов края, быта и культуры сибирского населения, содержащий богатые сведения этнографического и исторического характера, а также оценки перспектив развития Сибири и ее роли в общероссийском масштабе. Характерной особенностью "Живописного альбома" является ярко выраженная личностная позиция автора, восхищенного не только богатством и величием сибирского края, но и уровнем бытовой и хозяйственно-экономической культуры сибиряков, оценивая его как, несомненно, более высокий, нежели в европейской части России. Уникальность сочинения Г. Бильдзукевича заключается и в том, что оно богато иллюстрировано. Автор, проехавший, возможно, неоднократно, всю Восточную Сибирь и Амурский край вплоть до устья Амура, везде делал зарисовки с натуры видов сибирских городов, достопримечательных местностей, явлений природы. Поэтому живописные и филигранные по технике иллюстрации его альбома являются ценнейшим зрительным свидетельством сибирской жизни того времени, дают фотографическое представление об архитектуре, промышленном развитии, быте и культурном облике городов и поселений от Читы до нижнего течения Амура.
   Г.С. Бильдзукевич состоял в должности секретаря окружного суда Приморской области Восточной Сибири в период генерал-губернаторства Н.Н. Муравьева-Амурского. На службу в Сибирь он попал по собственному желанию, движимый романтическим стремлением участвовать в освоении восточных губерний России. В биобиблиографическом указателе Е.Д. Петряева есть краткие сведения об авторе "Живописного альбома": "Бильдзукевич Гектор. Ок. 1830 - ок. 1890. Служащий Нерчинского горного правления (1870). Художник-любитель" [4]. К сожалению, это пока практически все, что известно о личности Г.С. Бильдзукевича.
   Описание Восточной Сибири и Приамурья появилось "как плод досуга в часы от служебных занятий и того увлечения, которое проникло и взволновало" молодые умы во времена "столь чудных совершающихся событий в далеком краю"; и Гектор Бильдзукевич посвящает свой "Живописный альбом", конечно же, "историческому имени" графа Муравьева - "имени, которому здешний край обязан политическою своею бытностью и той великой будущностью, которая ему предстоит впереди"  [5]. Как видим, в посвящении содержатся важные оценки политики генерал-губернатора, достаточно типичные для его молодого окружения  [6].
   Осознавая растущее значение края в жизни России, автор следующим образом объяснял причины, побудившие его взяться за свой масштабный труд именно в эпоху, когда "ход событий в отдаленном востоке возбудил столь сильный интерес в публичности": "При всей красоте и богатстве сибирской природы, разнообразии племен, населяющих ее на необъятном пространстве, и величии картин, поражающих изумлением взор путешественника, при столь разнообразных и неистощимых предметах для наблюдательного взора просвещенного путешественника, - этот край весьма мало посещается людьми, которые бы в своих описаниях ознакомили ближе наших соотечественников с отдаленною Сибирью"  [7]. Логика "Живописного альбома" - это логика путешествия с запада на восток с "остановками" во всех достопримечательных местах, описанием обычаев, нравов, быта, культуры и историческими экскурсами в прошлое. Наибольший интерес в сочинении Г.С. Бильдзукевича представляют сведения о городах, поселениях и народонаселении, данные о процессе освоения Забайкалья и Приамурья, а также оценки состояния и перспектив развития производительных сил края.
   "Живописный альбом" начинается с описания Читы, которая является исходным пунктом "путешествия" по Забайкалью. Подчеркивая ее значение как города новой, стремительно развивающейся Сибири, Г. Бильдзукевич называет Читу образца конца 1850-х гг. "средоточием Забайкальского управления". Подчеркивая, что Чита получила статус города только в 1851 г., далее автор пишет: "…Но, несмотря на столь недавнее свое основание и отдаленность, Чита быстро заселилась, красивые здания украшают ее улицы, кипит промышленная деятельность горожан и сибирских торговцев, - и проезжему путнику трудно поверить, что так недавно на этом же месте находилось лишь несколько хижин незажиточных крестьян"  [8]. Подобные характеристики позволяют высказать предположение, что в 1858 г. Чита насчитывала уже гораздо большее количество жителей, чем двумя годами ранее, когда, согласно официальным статистическим источникам, в городе проживало всего 854 человека  [9]. В связи с этим обратим особое внимание на очень быстрый рост города, подтверждающий наблюдения "Живописного альбома" - в 1863 г. Чита вышла на шестое место среди крупных городов Восточной Сибири (3019 жителей)  [10].
   Перспективы развития Читы Г. Бильдзукевич напрямую соотносит с "новой политической жизнью на Востоке", связанной, конечно же, с приобретением Амура и расширением границ Российского государства. Экономическое будущее Восточной Сибири для Г. Бильдзукевича во многом определяется ростом торговых оборотов - подобные настроения были не случайными, т.к. именно в это время создавалась Амурская компания, на которую возлагались большие надежды. В этом смысле Чита должна была стать связующим звеном между востоком и западом и, соответственно, превратиться в один из самых больших и процветающих городов Забайкальского края: "Ныне, с открытием нового пути по Амуру, расширением торговой нашей деятельности… значение Читы быстро возвысится! Чита лежит над судоходною рекою Ингодой; Ингода же с Ононом образуют реку Шилку, впадающую в Амур. Здесь первая пристань и складочный пункт всех транспортов и грузов, отправляемых по Амуру на Восток; здесь строятся казенные и купеческие судна, и некоторые из них окончательно нагружаются для отправки в далекий путь, более трех тысяч верст, в устье Амура!"  [11]. Характеристики Читы, данные Г. Бильдзукевичем, можно считать одним из первых ценных свидетельств современника о городе первых лет его развития именно в "городском" статусе. Действительно, политика графа Н.Н. Муравьева-Амурского способствовала необычайно быстрому росту Читы, становления ее как города эпохи капитала, торгово-промышленного, транспортного и финансового центра, что и фиксируют страницы "Живописного альбома".
   Огромное значение при движении на восток, расширении границ и экономических преобразованиях имели пути сообщения и, прежде всего, водные артерии - дар природы для освоения новых территорий. В этом отношении, по оценкам Г. Бильдзукевича, юго-восточная часть Сибири имеет громадное преимущество перед многими другими ее районами, что должно предопределить будущее благосостояние края, его культурно-экономическое развитие, богатство и процветание: "Естественное положение сибирских рек, весьма благоприятное для судоходства и без помощи в искусственной их связи каналами от пределов Западной Сибири до Восточного Океана, на протяжении около 8000 верст остается перевозить транспорты по сухому пути на самом незначительном расстоянии. Это счастливое сочетание вод в Сибири, преимущественно замечательно в Нерчинском крае. Реки Онон, Ингода, Газимур, Аргун и Шилка обхватывают край на всем его протяжении и, соединившись у стрелочного караула, образуют обильные воды Амура, впадающие в Восточный Океан!"  [12].
   Следующий город, описанный в "Живописном альбоме" - Нерчинск, когда-то "первое обиталище русских за Байкалом по сию сторону Яблонового хребта"  [13]. Далее мы сталкиваемся с весьма любопытными высказываниями, характеризующими общие представления не только о нерчинском крае, но и о Сибири в целом, сложившиеся у автора, возможно, еще с самых ранних лет под влиянием распространенных мнений и стереотипов: "Воспоминание Сибири, при всей приманчивости ее богатств, производит какое-то грустное и тяжкое впечатление, рисуя в воображении самые мрачные картины ее беспредельных пустынь и вечных снегов! Воспоминание же Нерчинска соединено с каким-то невыразимым ужасом, волнующим душу, - как воспоминание о ссылке и вечном заточении! Даже в Сибири, где так привыкли слышать мрачные напевы идущих в работу преступников и звук влекомых ими цепей, - имя Нерчинска рождает не менее грустные чувства!"  [14]. Итак, с одной стороны - романтика и "приманчивость богатств", с другой - "вечное заточение", ужас и мрак, беспредельные пустыни и вечные снега. И это вполне объяснимо - Сибирь всегда была для поляков местом ссылки их соотечественников, краем погибели, каторги и страданий. Такой двоякий подход, как показывают последние исследования, был достаточно типичен и культивировался в сознании польской молодежи самой системой образования и воспитания  [15]. Но интересно другое. В сочинении Гектора Бильдзукевича, приехавшего в Восточную Сибирь добровольно, для государственной службы ясно просматриваются и совершенно новые контуры традиционного "края страданий": "А между тем, этот отдаленный край изгнания - Даурия, прекрасная и богатейшая страна из всех мест Сибири! Ее плодороднейшие поля не требуют удобрения и с избытком вознаграждают труд земледельца - луга покрыты роскошнейшей флорой - воды изобилуют множеством рыб - в лесах плодится пушистый соболь, а в недрах гор неисчерпаемые богатства минерального царства!"  [16]. Вполне вероятно, это искреннее восхищение вызвано тем чувством, что Г. Бильдзукевич чувствовал себя одним из "первопроходцев" героической эпопеи освоения Амура, равноправным деятелем эпохи, пусть и рядовым, но готовым принести на своем месте как можно больше пользы. Сибирь уже в середине XIX в. становится для поляков местом развертывания социальной инициативы, гражданского действия и, возможно, второй родиной. В вышеприведенных высказываниях можно без труда уловить скрытое осуждение как репрессивной, так и переселенческой политики центральных властей, использующих Сибирь и труд ее жителей, осваивающих край, исключительно в утилитарных целях - основание тюремных заведений вместо городов и поселков добровольных переселенцев и превращение благодатнейших уголков природы в гибельное место ссылки. Можно уверенно сказать и то, что Г. Бильдзукевич поддерживал новую идею переселенческой политики Н.Н. Муравьева-Амурского, имевшей целью превращение Забайкалья в свободный и богатый край, а не место каторги и ссылки Российской империи  [17].
   Предваряя рассказ о современном ему состоянии Нерчинска, Г. Бильдзукевич приводит историческую справку о присоединении Забайкалья в XVII в., излагая историю походов Галкина и Бекетова, рассказывая о деятельности Афанасия Пашкова. Основным литературным источником для исторических экскурсов "Живописного альбома", как удалось установить, послужила "Сибирская история…" Иоганна Фишера  [18]. Стоит отметить прекрасное владение автора историческим материалом, позволяющее точно резюмировать суть событий, придавая рассказу лаконичную, но, в то же время поэтичную и образную форму. Автор не скрывает своего восхищения свершениями русских первопроходцев. Такая позиция имеет две подосновы - одна из них заключается в том, что он пытается исторически обосновать преемственность в деле присоединения Амура, а вторая является чисто личной, таким образом, Г. Бильдзукевич идейно ставит и себя в один ряд с соратниками основателей первых забайкальских поселений. Достаточно интересно следующее критическое высказывание автора, касающееся взаимоотношений Сибири и центра: "Сибирский приказ, в это время, быв слишком отдален от Восточной Сибири и мало ознакомлен с тогдашним положением дел, не мог иметь влияния на современный ход событий в тамошнем крае и способствовать сибирским военачальникам в их достославных походах и завоеваниях"  [19]. При желании здесь можно увидеть дополнительный смысл, проецирующийся и на эпоху Н.Н. Муравьева-Амурского - столица по-прежнему "отдалена" от востока России, и указания центральных властей далеко не всегда приносят пользу делу освоения Амура.
   Интересны и некоторые исторические данные о ранних переселениях за Байкал, позволяющие дополнительно проиллюстрировать такую актуальную в исторической литературе тему, как становление единой структуры забайкальской ссылки в XVIII в.  [20]. Например, Г. Бильдзукевич сообщает такой факт, что в 1722 г., вместе с общеизвестным указом об отправке на нерчинские заводы "помилованных от каторги" тяжких преступников, из Западной Сибири в окрестности Нерчинска "отправлено было 300 семейств сибиряков для поселения на хлебородных землях". Именно эту дату автор считает определяющей для начала активного развития Нерчинской каторги: "До сего же времени политическим пунктом для ссылки преступников назначался Енисей!"  [21].
   Приводя данные о населении Нерчинского округа, Г. Бильдзукевич называет общее количество его жителей "до 100000" и делит их на четыре социальные группы: "I - Государственные крестьяне и приписные поселенцы; II - Инородцы: хоринские буряты и ясачные тунгусы; III - рабочий класс горнозаводского ведомства и IV - конные и пешие казаки Забайкальского войска"  [22]. Полезно сравнить эти данные с аналогичными сведениями первых десятилетий позапрошлого столетия. Так, согласно "Статистическому обозрению Сибири" М. Баккаревича в Нерчинской округе числилось "31316 душ"  [23]. Возможно, Г. Бильдзукевич приводит приблизительные и завышенные сведения, но, тем не менее, есть веские основания говорить, что менее чем за полвека лет численность жителей округа выросла как минимум в 2,5 раза.
   Сам город Нерчинск в середине XIX в. был одним из перспективных и процветающих городов Забайкалья, опережая по уровню развития как Нижнеудинск, так и Читу, что и фиксирует "Живописный альбом": "Нерчинск считается промышленным городом в Забайкальском крае, в нем числится более тридцати торгующих капиталов"  [24]. Эти сведения совершенно не согласуются с данными 1810-х гг., когда Нерчинск был бедным и экономически отсталым. Вот какие оценки уровня местного предпринимательства приводит М. Баккаревич: "Купцы здешние люди небогатые и торговлю производят небольшую в малом количестве из разных мест товарами"  [25]. Подобные сведения мы находим и в "Географическо-статистическом описании Иркутской губернии" А.И. Лосева (1819 г.): "Нерчинские граждане почти никаких торгов не имеют, кроме мелочной продажи, перекупных из само нужных товаров… Купцы имеют кожевенное производство… и ведут хозяйство землепашеством и скотоводством… Фабрик нет"  [26]. Итак, к середине XIX в. благодаря развитию золотопромышленности и, конечно же, освоению восточного Забайкалья и Приамурья, Нерчинск, исторический центр Сибири, получает "вторую жизнь" и становится важным стратегическим пунктом в продвижении на восток.
   Г. Бильдзукевич приводит следующие данные о городе, которые существенно дополняют имеющиеся статистические описания. В 1858-1859 гг. в Нерчинске было: "домов… 480, некоторые из них каменные; церквей каменных три; гостиный двор каменный; два училища, уездное и приходское, и бурса"  [27]. Если сравнивать со статистическими данными на 1 мая 1847 г., то получается, что за 10 лет количество домов в городе увеличилось на 14 (против 466), а также появилась бурса  [28]. "Жителей в Нерчинске простирается до 5000", - отмечает далее автор "Живописного альбома". Интересно, что эти данные совершенно не согласуются с имеющимися статистическими сведениями. По официальным источникам даже в 1863 г. в Нерчинске проживало только 3774 чел., а пятитысячный рубеж город перешагнул только к концу века (6,7 тыс. чел. в 1897 г.)  [29]. Тем не менее, свидетельство Г. Бильдзукевича нельзя сбрасывать со счетов. Очевидцу трудно оценить на глаз количество жителей, но если он называет явно завышенные данные, то это говорит о том, что город произвел на него впечатление бурно развивающегося, живущего активной торгово-экономической и культурной жизнью центра "новой Сибири", а не отдаленной восточной глубинки. По мнению Г. Бильдзукевича даже климат и природа являются залогом дальнейшего роста города: "Климат в Нерчинске, хотя холоден, но весьма здоровый, и никогда в нем не бывают повальные болезни. Прекрасные и живописные окрестности Нерчинска наполнены множеством минеральных ключей"  [30]. В использовании лечебных минеральных вод и становлении инфраструктуры вокруг целебных ключей, источников которых называется более восьми, автор видит еще одну предпосылку развития Нечинского округа.
   В 1858 г. в окрестностях Нерчинска еще можно было осмотреть старинный острог, располагавшийся на историческом месте основания города и древние постройки: "В трех верстах на юге находится старый город, где дряхлеет еще несколько старых хижин, и виднеются остатки рва и бастионов старинных укреплений"  [31]. Г. Бильдзукевич не только описал Нерчинск, но и создал прекрасную иллюстрацию к своему рассказу. В "Живописном альбоме" имеется уникальный высокохудожественный вид города образца 1858 г. с авторской подписью: "Рисовал с натуры Гектор Бильдзукевич"  [32].
   Следуя из Нерчинска далее на восток вниз по Шилке, автор отмечает, что берега реки достаточно освоены и заселены, что произошло в самое последнее время. Это обстоятельство связано с переселением сюда пеших казаков, давшим, по мнению очевидца, описывающего край, только положительные плоды: "По обеим сторонам Шилки расположены пешие казаки Забайкальского войска, и их прекрасные селения живописно раскинуты по очаровательнейшим местностям Шилки!"  [33]. Г. Бильдзукевич называет "самые многочисленные селения на реке Шилке" - Бянкино, Сретенск, Ломы и Боты. Подчеркивая древность Сретенска, основание которого относится "к историческим временам наших воинственных деяний на Амуре", автор снова проводит линию исторической преемственности традиций в русском присоединении Приамурья  [34]. Описывая хозяйство, быт, степень достатка и уровень жизни забайкальских казаков Г. Бильдзукевич сообщает: "Казацкие деревни по всему протяжению Шилки до самой Горбицы явно выказывают добрый быт и зажиточность поселян. Естественное богатство этого края и открытые средства к приобретению: скотоводство, овцеводство, звериные промысла, не говоря уже о хлебопашестве, суть верные и постоянные источники для трудолюбивого человека, приносящие ему обильный доход… Шилкинские казаки преимущественно занимаются хлебопашеством и отчасти звериными промыслами. Пшеница, рожь, ярица, овес, гречуха, конопель и ячмень, сеют в изобилии; некоторые из казаков засеивают ежегодно до ста десятин. Звериные промысла также немало содействуют к доброму их быту и служат оживлением промышленной деятельности в этом крае"  [35].
   Итак, мы видим, бесспорно, положительную и даже восторженную оценку результатов переселенческой политики на Амуре, связанной с водворением казачества в середине 1850-х гг. В другом месте Г. Бильдзукевич подчеркивает оптимизм и радостные настроения амурских переселенцев  [36]. Этот тон не согласуется со многими привычными оценками тех событий  [37]. Конечно, здесь нельзя не учитывать особый, субъективный момент, связанный с личными качествами характера Г. Бильдзукевича, его мировосприятием, мировоззрением, образом мышления. Но эти вполне объективные свидетельства также необходимо принимать во внимание при освещении такой темы как переселения на Амур и колонизация Забайкалья. Тем более что в "Живописном альбоме" присутствует и критика некоторых аспектов переселенческой политики, связанных, в частности, со штрафной колонизацией: "К сожалению, постоянный прилив водворяемых в Сибири поселенцев, людей преступных - мало-помалу заносит порчу нравов и в самые отдаленные места Сибири; и со временем… патриархальная простота нравов и добродушие совершенно изгладятся в местном характере Сибири!"  [38]. Здесь мы опять сталкиваемся с критикой политической линии Петербурга в отношении Сибири в целом, с критикой официального взгляда на восточный фронтир, как место водворения различных преступных элементов. Как известно, этот подход был навязан графу Муравьву-Амурскому, который не смог противиться настойчивой политике центра. Вот что по этому поводу пишет Н.П. Матханова: "Вынужденное согласие на штрафную колонизацию стало крупной ошибкой Муравьева-Амурского. Она не привела и не могла привести к достижению поставленной цели - прочному хозяйственному освоению Амура. Ее осуществление вызвало рост преступности, о чем писали губернаторы Буссе и Казакевич. Она же опорочила репутацию и Амурского края, и генерал-губернатора Восточной Сибири"  [39].
   Г. Бильдзукевич приводит интересное описание архитектурного облика казачьих станиц, характерного, вполне возможно, и для всего Забайкалья: "Дома в деревнях бревенчатые, крытые тесом или дранью, с двумя дворами. На переднем бывает амбар для поклажи имущества и навес, под которым стоят телеги и сани - на заднем держат скот, тут же обыкновенно строят большой сеновал или повет. Дома строятся под руководством местной архитектуры с высоким полузакрытым крыльцом и большими сенями, разделяющими дом на две половины; с правой расположена изба, а с левой горница"  [40]. И, конечно же, нельзя обойти вниманием свидетельства автора о быте, нравах и характере сибиряков-забайкальцев, тем более, что как в те времена, так и сейчас в обыденном сознании россиян, живущих по ту сторону Урала, преобладает представление о Сибири как дикой и в культурном отношении отсталой окраине. Итак, Г. Бильдзукевич пишет: "Это природное богатство, свобода и довольство в жизни не могли не отразиться в характере и нравах местных жителей - и сибирский поселянин несравненно стоит выше зауральской своей братии!… Здесь все дышит какою-то полною и неограниченною свободой - самобытностью - проникнуто сознанием силы и собственного достоинства!!… Хотя угрюмая и холодная природа Сибири как-то мрачно отразилась в душе сибиряка, с виду он молчалив, холоден, недоверчив - неохотник расточать нажитое им добро; но зато сибиряк до крайности гостеприимчив и в своем доме радушен. Не указывая на отдаленные места Сибири, где заезжего путника каждый почтет себе за счастие и радость принять в свой дом; но даже по большим дорогам, где так много бывает проезжих, всегда можно встретить истинное радушие и гостеприимство. … Чистота и опрятность в домах соблюдается с необычайной тщательностию, и во всем хозяйстве содержат самый строгий порядок. Сибиряки в особенности отличаются чистоплотностью. Эта чистота и опрятность сельской жизни производит самое приятное впечатление на путешественника, особенно как-то приятно дорогою отдохнуть в чистенькой деревенской избенке, проскакав сотню верст на трескучем морозе…"  [41].
   Шилкинский Завод - еще один населенный пункт Восточной Сибири, представленный на страницах "Живописного альбома". Именно здесь "в 1854 году… сооружена была первая военная экспедиция для отправки в устье Амура под личным начальством генерал-губернатора Восточной Сибири, генерал-адъютанта графа Муравьева-Амурского", что и предопределило быстрый рост и важную роль поселения как базового центра в продвижении на Амур  [42]. К рассказу о Шилкинском Заводе приложен его вид, выполненный Г. Бильдзукевичем с натуры. Иллюстрация фиксирует вид на поселок с противоположного берега реки, на которой изображены парусное грузовое судно и пароход (возможно, это знаменитые "Аргунь" или "Шилка"). Шилкинский Завод со всех сторон окружен горами, его архитектурный ансамбль формируют две церкви. Нет нужды подчеркивать, что этот вид, также как и многие другие иллюстрации альбома, является уникальным и, благодаря филигранной художественной точности, "фотографическим" источником по истории городов Сибири. Г. Бильдзукевич приводит следующие данные о Шилкинском Заводе: "Ныне… считают до 3000 жителей; находятся стекляной и кожевенный заводы; устроено моло для зимовки пароходов и огромные складочные магазины. В Шилкинском Заводе в 1854 и 55 годах выстроены были первые два в Восточной Сибири казенные пароходы "Аргунь" и "Шилка" - машины для них приготовлены были в Петровском железоделательном заводе"  [43]. Таким образом, автор как здесь, так и далее отмечает достаточно интенсивное для Восточной Сибири того времени судоходство по Шилке, предопределившее новое значение Шилкинского Завода уже как крупного речного порта.
   Неоценимо значение иллюстративного материала альбома, особенно выполненного с натуры, о чем уже неоднократно говорилось выше. Одним из самых высокохудожественных и исторически ценных из коллекции видов является изображение Екатерино-Николаевского золотого промысла на р. Каре, впадающей в Шилку в 15-ти верстах от Шилкинского завода. Кисть и карандаш Г. Бильдзукевича дают исчерпывающее и точное представление об архитектуре, облике и ландшафтном местоположении населенного пункта, что также важно при характеристике поселений. Вид открывается с въезда - на возвышенном месте расположены шлагбаум, ограда; далее - панорама улицы с административным зданием, украшенным колоннадой. Справа от здания - дома и церковь. Пейзаж не безлюден, а "населен" людьми. На первом плане - конный казак, чуть далее от него - два инородца, один пеший, другой верхом. Чуть ближе к въезду возле водовозной бочки Гектор Бильдзукевич изобразил себя с мольбертом, тростью и в шляпе, идущим к подъему на возвышенность, где расположен шлагбаум. Слева - река в низине, за ней и на заднем плане - сопки. Подобные неоценимые свидетельства доносят до нас неповторимый зримый образ эпохи, ее колорит и культурно-бытовую атмосферу, и, подчас, несут гораздо больше информации, чем многостраничные мемуары, письма и, тем более, статистические описания и таблицы.
   Горбиченская крепость (Горбица) - одна из важных ярмарок Восточной Сибири и старый пограничный пункт. Описывая сезонную торговлю в Горбице, Г. Бильдзукевич сообщает: "Ежегодно отряды китайского караула, отправляемые для охранения границ, являются в Горбицу и привозят с собой небольшой запас товаров для меновой торговли с нашими купцами; вследствие сего около Петрова дня в Горбиченской крепости бывает род небольшой ярмарки. В окрестностях Горбицы раз в год постоянно собираются лесные тунгусы на так называемые урочища или ярмарки для уплаты ясака и распродажи своей пушнины. На эти урочища приезжают русские купцы и скупают пушнину, выменивая ее на товар, преимущественно железные изделия, табак, порох, свинец, винтовки и прочее"  [44]. Как видим, структура товарообмена и в середине XIX в. оставалась достаточно традиционной.
   Характеризуя плотность населения Забайкалья в низовьях Шилки в середине 1850-х гг. Г. Бильдзукевич отмечает: "Горбиченская крепость - это последнее селение по Шилке и до впадения в Амур, на протяжении 300 верст берега Шилки еще пустынны и незаселенны. В минувшее время, зимою, переезд из Горбицы в Стрелку был самый томительный; не было ни одного зимовья, ни одной юрты для отдохновения, необходимо было ехать на одних и тех же лошадях и в 35-градусные морозы подвергаться ночлегам на открытом воздухе"  [45]. Любопытно описание подобной ночной остановки, являющееся достаточно ярким сюжетом в сибирских источниках, позволяющее почувствовать атмосферу эпохи и оценить повседневное мужество сибиряков: "Подобные путешествия в Сибири весьма обыкновенны, в особенности на севере - и не представляют, однако же, тех ужасов, какие мы привыкли воображать при воспоминании 35-ти и 40-градусных морозов. В таких путешествиях с приближением времени для отдыха, по возможности, стараются выбирать закрытые места от ветров; выпрягают лошадей и пускают их на волю подкрепить усталые силы сухою травой, которую они достают, разгребая снег ногою. Между тем разводят огонь и приготовляют пищу. Для ночлега разгребают в снегу яму, расстилают медвежьи шубы, дохи и кладут на них постели. Отужинав, раздеваются до рубашки, бросаются в постель, укрываются шубами, одеялами и в ногах разводят большой огонь. К утру же, когда пора вставать, путешественник быстро выскакивает из постели, одевается с неимоверной поспешностью и бросается к пылающему огню и кипящему чайнику! Так ездят в Сибири в Удьское, Колыму, Туруханск; так ездили из Горбицы в Стрелку!"  [46].
   Ситуация изменилась спустя буквально два-три года, причиной чему, как подчеркивает Г. Бильдзукевич, стало "открытие нового пути на Восток" и "приобретение Амура", когда на абсолютно безлюдном участке от Горбицы до Усть-Стрелки "по всему протяжению" выросли почтовые станции и казачьи станицы: "Радостное ура! войск, сопровождавших Его Сиятельство, раздалось среди берегов Амура - и роскошный, цветущий край Амура снова закипел жизнею! Снова ожил!…"  [47]. О том же сообщает И.П. Барсуков: "С половины лета 1858 года переселенцы успели устроить свои помещения, вспахали и засеяли озими и подняли пашни под яровой хлеб; заготовили корм для скота и значительное количество леса для будущих построек в станицах, вообще успели придать пустынным местам вид давнишней оседлости. Вдобавок сообщение зимою по Амуру не прекращалось, так что почты и курьеры нигде не имели задержки" [48]. Страницы "Живописного альбома" также доносят до нас поразительное описание перемен, по достоинству осмыслить и оценить которые могли, вероятно, даже далеко не все современники. Быстрый темп этих изменений мог уложиться только в рамки передового сознания и поражает даже сегодня: "Зимою по льду беспрерывно перебегают почтовые тройки; весною - вскроется река - пронесутся льды - и сотни барок покрывают ее воды, скользят пароходы по быстрым волнам, несутся парусные суда и лодки в далекий путь - и радостно звучат песни Амурских переселенцев!!… Какую оживленную тогда картину представляют эти пустынные берега, так внезапно пробудившиеся от глубокого сна!… И в какое изумление приходит очевидец, у которого эти дикие картины так еще свежи в памяти!!…"  [49]. Это важнейшее свидетельство эпохи позволяет оценить истинную масштабность перемен на востоке России, также оно дает возможность почувствовать, какое впечатление производили эти перемены на участников тех грандиозных событий. Это был настоящий прорыв во времени и пространстве, шаг вперед из тесного мирка феодальной эпохи - событие по своему значению в истории Сибири эпохи капитализма сравнимое разве что со строительством Транссиба.
   По поводу перспектив будущего расселения по Амуру, "последовавшего в 1855 году", Г. Бильдзукевич высказывает самые оптимистические прогнозы: "ни с чем не сравнимые" плодородные земли, сказочная природа, удобства для хлебопашества, месторождения каменного угля, "все условия для развития судоходства в громадных размерах"  [50]. В 1855-1858 гг., как видно из "Живописного альбома", порядок переселения был достаточно упорядоченный и строгий: от Усть-Стрелки до Хингана селились конные казаки, далее до Хабаровки и по Уссури - пешие батальоны, затем до Николаевского порта - государственные крестьяне и "все сословия свободных хлебопашцев"  [51]. Первичное заселение Приамурья, учитывая его огромную территорию, завершилось в необычайно короткий срок, создав мощную основу для освоения края; подобный результат можно считать исключительно следствием организаторской политики переселений  [52]. В 1858 г. Г. Бильдзукевич, непосредственный участник тех исторических событий констатировал: "Русские селения расположены меж собою в самом незначительном расстоянии; численность их с каждым годом постепенно возрастает, и в хозяйственном отношении эти новые поселения при содействии местного управления сделали значительные успехи. - Конечно, к тому немало содействуют естественные богатства края и вообще все условия, способствующие к развитию в больших размерах как сельского хозяйства, так и промышленности"  [53].
   "Главным правительственным местом на среднем Амуре" становится новый город - Благовещенск, которому в восточном геополитическом пространстве отводится ключевое место: "Столь выгодное положение Благовещенска почти на половине течения Амура, сопредельное с населенным севером Китая, близость к внутренним его провинциям, обладающими драгоценнейшими произведениями мира - дают возможность этому городу занять одно из важнейших мест в торговой и промышленной деятельности не только Амурского края, но и всей Восточной Сибири!"  [54]. Хочется обратить внимание на то, что в массовом сознании конца 1850-х гг. еще не существовало понятия "Дальний Восток": все восточные территории вплоть до Тихого океана были, конечно же, Сибирью. Развитие и освоение этих территорий также пока не мыслилось в особых административных границах.
   Говоря о присоединении Амура, П.И. Барсуков отмечает подъем общественной жизни: "Оно… будило… мысли о государственном значении Сибири"  [55]. Восточная Сибирь на глазах изумленных очевидцев превращалась в новую Америку, с приобретением Амура открывались гигантские политические и экономические перспективы, которые не могли не сказаться на российской жизни в целом. Впрочем, Г. Бильдзукевич оценивает эти возможности еще более высоко: "Амур усваивает себе название "великого торгового пути", который должен произвести немало переворотов в политической системе мира"  [56].
   Итак, ценность "Живописного альбома", пока еще практически не востребованного в исследовательской практике, несомненна. Стоит обратить внимание и на такой факт, что в череде польских воспоминаний и очерков о Сибири, исходящих, как правило, от лица политических ссыльных, сочинение Г. Бильдзукевича, государственного чиновника, занимает отдельное место. Это обстоятельство, несколько смещающее акценты в традиционных подходах к характеристике "польского вопроса" в XIX в., также показательно в плане перспектив освещения такой важной темы, как значение Сибири в истории и культуре польского народа. Для выходцев из западных губерний Сибирь постепенно становится страной новых возможностей, поприщем гражданской деятельности и инициативы, которая формировала из них горячих патриотов. "Единственной было моей мечтой в Сибири посвятить себя службе на Амуре", - записал Г. Бильдзукевич в посвящении к своему "Живописному альбому". Эти искренние слова предопределили идейную основу рассмотренного нами уникального источника, созданного по велению сердца человеком, вложившим свою посильную лепту в освоение Приамурья. Остается только выразить пожелание, чтобы иллюстрированный "Живописный альбом", наконец, как и желал его создатель, увидел свет и стал доступен широкому кругу историков, архитекторов, краеведов и всех интересующихся историей Сибири.

  [1]  Giller A. Opisanie Zabajkalskiej krajny w Syberii. T. 1-3. Lipsk, 1867.
  [2]  ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 4. Д. 110. Л. 2.
  [3]  См., напр.: История реки Амура, составленная из обнародованных источников с планом р. Амура. Спб., 1859; Маак Р. Путешествие на Амур, совершенное по распоряжению Сибирского Отдела Русского Географического Общества в 1855 г. СПб., 1859.
  [4]  Петряев Е.Д. Краеведы и литераторы Забайкалья. Биобиблиографический указатель. Дореволюционный период. Второе исправленное и дополненное издание. Чита. 1981. С. 15.
  [5]  ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 4. Д. 110. Л. 1 об.-2.
  [6]  Барсуков И.П. Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский по его письмам, официальным документам, рассказам современников и печатным источникам. (Материалы для биографии). М., 1891. С. 545.
  [7]  ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 4. Д. 110. Л. 1.
  [8]  Там же.
  [9]  Статистические таблицы Российской Империи за 1856 год, составленные и изданные по распоряжению министра внутренних дел статистическим отделом Центрального статистического комитета. СПб., 1858. С. 180.
  [10]  Энциклопедия Забайкалья: Читинская область: В 2 т. Т. 1: Общий очерк. Новосибирск, 2002. С. 166.
  [11]  ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 4. Д. 110. Л. 6-6 об.
  [12]  Там же. Л. 6.
  [13]  Там же. Л. 6 об.
  [14]  Там же. Л. 8.
  [15]  Я. Волчук. Знания о Сибири в школах Королевства Польского в период между восстаниями // Сибирь в истории и культуре польского народа. М., 2002. С. 106.
  [16]  ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 4. Д. 110. Л. 8.
  [17]  Матханова Н.П. Генерал-губернаторы Восточной Сибири середины XIX века. Новосибирск, 1998. С. 191-192.
  [18]  Фишер И.Е. Сибирская история с самого открытия Сибири до завоевания сей земли российским оружием. СПб., 1774. С. 558-629.
  [19]  ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 4. Д. 110. Л. 9.
  [20]  Энциклопедия Забайкалья: Читинская область: В 2 т. Т. 1. С. 183.
  [21]  ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 4. Д. 110. Л. 9 об.
  [22]  Там же. Л. 10.
  [23]  (Баккаревич М.) Статистическое обозрение Сибири, составленное на основании сведений, почерпнутых из актов правительства и других достоверных источников. СПб., 1810. С. 336.
  [24]  ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 4. Д. 110. Л. 10.
  [25]  (Баккаревич М.) Статистическое обозрение Сибири… С. 335.
  [26]  Архив Географического общества Российской Федерации. Ф. 55. Оп. 1. Д. 49. Л. 130 об. - 131.
  [27]  ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 4. Д. 110. Л. 10.
  [28]  Статистические таблицы о состоянии городов Российской Империи. СПб., 1852.
  [29]  Энциклопедия Забайкалья: Читинская область: В 2 т. Т. 1. С. 166.
  [30]  ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 4. Д. 110. Л. 10 об.
  [31]  Там же. Л. 10.
  [32]  Там же. Л. 7.
  [33]  Там же. Л. 11 об.
  [34]  Там же.
  [35]  Там же. Л. 11 об. - 12, 13.
  [36]  Там же. Л. 21.
  [37]  Линден А.М. Записки // Граф Н.Н. Муравьев-Амурский в воспоминаниях современников. Новосибирск, 1998. С. 145; Матханова Н.П. Генерал-губернаторы Восточной Сибири середины XIX века. С. 193.
  [38]  ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 4. Д. 110. Л. 12.
  [39]  Матханова Н.П. Генерал-губернаторы Восточной Сибири середины XIX века. С. 194.
  [40]  ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 4. Д. 110. Л. 12 об.
  [41]  Там же. Л. 12-12 об.
  [42]  Там же. Л. 17.
  [43]  Там же. Л. 17.
  [44]  Там же. Л. 20-20 об.
  [45]  Там же. Л. 20 об.
  [46]  Там же. Л. 20 об. - 21.
  [47]  Там же. Л. 36.
  [48]  Барсуков И.П. Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский… С. 525.
  [49]  ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 4. Д. 110. Л. 21.
  [50]  Там же. Л. 36 об.
  [51]  Там же. Л. 41 об.
  [52]  Барсуков И.П. Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский… С. 523-524.
  [53]  ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 4. Д. 110. Л. 43.
  [54]  Там же. Л. 39.
  [55]  Барсуков И.П. Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский… С. 545.
  [56]  ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 4. Д. 110. Л. 36 об.