Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

• Сибирский плавильный котёл: социально-демографические процессы в Северной Азии XVI - начала ХХ века.

   Переселение, которое приходилось на вторую половину первого десятилетия ХХ в., сыграло важную роль в развитии сибирского общества. Однако до сих пор не до конца выявлены многие процессы, которые сопровождали это массовое явление. Правовая сфера, культура относятся к подобным проблемам. Тем не менее, на наш взгляд, следует упомянуть имена двух ученных, которые в той или иной мере соприкасались с указанным вопросом. Прежде всего, В.А. Зверев, который в ряде работ проанализировал специфику воспроизводства общественных отношений и сознания в крестьянской среде. Наибольший интерес для нас представляет антисоциальное девиантное поведение, которое являлось симптомом дезорганизации и деградации морали и общественных структур. К моменту революционных событий 1917 г. проблема антисоциального поведения так и не была снята, что свидетельствовало о кризисе традиционного образа жизни крестьян  [1]. Нельзя обойти вниманием диссертацию Д.М. Шиловского, где подробно рассматриваются динамика, структура преступности, ее региональные особенности, криминогенная обстановка, социальный облик осужденных и т.д. Д.М. Шиловский отмечает, что одним из факторов, обусловивших рост криминогенной ситуации в начале ХХ в., стало массовое переселение крестьян. Исследователь подчеркивает, что российское пореформенное общество относилось к переходному типу. Следовательно, разрушение старого сословного слоя означало усиление социальной мобильности и маргинализацию некоторых слоев общества  [2]. Добавим, что девиантное поведение, преступность позволяют более глубоко проанализировать сибирский социум, привлекая аксиологические дефиниции и категории - правовую культуру и общественное сознание.
   Исходное начало нашей статьи - преступления, подсудные окружным судам, т.е. незаконные деяния, за которые предусматривались наказания, связанные с лишением всех или некоторых прав. Д.М. Шиловский в своих исследованиях не дифференцирует преступность на мелкую и крупную. Тем не менее, номенклатура тяжких преступлений более статична по сравнению с мелкими правонарушениями. Кроме того, данная группа преступных деяний всегда порицалась общественным мнением  [3]. Важно отметить, что структура преступности позволяет судить не только об объекте противоправных деяний, но и, косвенно, об их целях.
   Приложение 2 показывает динамику разных видов преступлений, по которым производились следственные мероприятия. К антиобщественным и антигосударственным преступлениям (преступления против системы) мы отнесли следующие виды преступных деяний: религиозные преступления, нарушения порядка управления и благочиния, подлоги в правительственных актах, служебные проступки, нарушения различных уставов и прочее. Преступления против личности и семьи составили убийства, побои (нарушения телесной безопасности), преступления против женской чести, оскорбления, преступления против союза брачного и родственного. Наконец, в третью группу вошли преступления, направленные против собственности частных лиц: истребление чужого имущества (прежде всего поджоги), грабеж, кража, мошенничество, растраты, нарушения авторских прав и др.
   Судебная статистика, которая лежит в основе приложения 2, демонстрирует нам интересную картину. Динамика следствий по преступлениям против личности и собственности фактически определяла движение всех уголовных дел. Соотношение между этими преступлениями в период с 1898 по 1906 г. имело устойчивый характер и составляло 1:1,2, за исключением 1903 г. (1:0,99). Революционные события (в меньшей степени) и массовое переселение изменили пропорцию в пользу преступлений против личности - 1:0,7 в 1907 г. Нам представляется, что такое соотношение отражает реальное положение преступности в революционный период. Оговоримся, что подсудность некоторых дел (о телесных повреждениях) была изменена в 1906 г., и многие преступления перешли в компетенцию мировых судей. Кроме того, следует учитывать и введенное в 1906 г. чрезвычайное положение, которое частично было снято только в 1909 г. В следующие годы пропорция между незаконными деяниями, направленными против личности и собственности, постепенно выравнивалась, достигнув дореволюционного уровня в 1910 г. В 1913 г. и 1914 гг. она определялась как 1:1,4, а в 1915 г. - 1:1,7 в пользу преступлений против собственности.
   Сравнивая время войны и революции, можно увидеть, что общество по-разному реагировало на тяжелую жизнь, неудовлетворенность своим положением. Война и революция имеют разную природу. Революция представляет собой явление внутренней жизни, кризис общества, а война - это внешние, межгосударственные противоречия. Война позволяет обществу консолидироваться, забыть о классовых и личных противоречиях; в такие годы увеличивается роль отдельной личности. Революция, наоборот, усиливает противоречия в обществе. Конечно, дальнейшие события показали условность данных рассуждений, но это означает, что проблема должна получить более глубокое изучение. Для нас важным является то обстоятельство, которое показывает, что объект правонарушений изменился в течение десятилетия, а это позволяет говорить об изменении приоритетов в жизни общества, его сознании. При этом, отметим, если бы преступность развивалась теми же темпами, которые были характерны до 1905 г., то качественного скачка не произошло бы, потому что преступления против личности через пять лет превышали бы соответствующее значение преступных деяний, направленных на собственность, в 1,3 раза  [4].
   В России рубеж веков ознаменовался большими переменами в правосознания населения. Изменения были обусловлены появлением новых ценностных ориентаций. Повысилась роль богатства, возможность через богатство сразу и радикально изменить свою жизнь к лучшему  [5]. Города и уезды Западной Сибири не стали исключением в этом процессе. Проведение железной дороги, массовое переселение подготовили почву для таких перемен. Но мы имеем ввиду не своеобразный экспорт ценностей, хотя, безусловно, и это имело место, а изменение социальной и культурной среды. Прежде чем делать выводы в этом направлении, нам необходимо посмотреть на распределение следствий по отдельным районам Томской губернии, отраженное в приложении 1.
   Цифровые источники показывают, что в городах чаще, чем в деревне, совершались преступления против собственности. Социологи полагают, что в городах с населением, превышающим 20-30 тыс., создаются возможности для радикального изменения характера межличностных отношений. Переход от первичных к вторичным контактам, от связи общины к связям общества составляли квинтэссенцию трансформации этих отношений  [6]. Ученые отмечают, что такие изменения приводили к тому, что в образе жизни стали преобладать черты буржуазного урбанизма, т.е. вещных моментов в отношении между людьми. Большинство контактов между горожанами носит быстротечный и поверхностный характер и является скорее средством достижения целей, а не полноценными удовлетворительными взаимоотношениями  [7]. Материализация общественной жизни означает, что человеческие отношения осуществляются не прямо, а посредством вещей, товаров и продуктов труда. Это ведет к ослаблению родственных и соседских связей, уменьшению социальной роли семьи, падению значения традиций в общественной и личной жизни, ослаблению социального контроля над поведением личности, поверхностному анонимному, случайному характеру межличностных контактов. Наоборот, чем меньше город и чем разреженнее он заселен, чем больше разнообразия наблюдалось в его деятельности, тем больше личностный характер приобретали общественные отношения между его обитателями, будь то отношения зависимости, эксплуатации, обмена  [8].
   В Томске во втором десятилетии XX в. на одно преступление против порядка управления приходилось 1 преступление против личности и 4 - против собственности. По сравнению с началом XX в., последние выросли в 1,5 раза. Такая же картина характерна для Барнаула и Новониколаевска, где приблизительно на три преступления против собственности приходилось по одному на оставшиеся две категории. Но интенсивность роста краж здесь была выше по сравнению с Томском. Так, в Барнауле в течение 10 лет они выросли в 7, а в Новониколаевске - в 6-9 раз. Эти два города (Барнаул и Новониколаевск), где население перешагнуло 30-тысячный рубеж, наиболее ярко демонстрируют характер изменений в преступности. В Бийске удельный вес преступлений против личности был выше, и пропорция принимает вид в среднем 1:2:3. В остальных городах преступления против собственности частных лиц встречались значительно реже.
   В крупных городах максимальное значение преступлений против собственности наблюдалось в 1913 г., т.е. в год экономического роста, а в малых (с населением менее 10000 человек) - на год позже. Таким образом, в малых городских поселениях описываемый процесс несколько запаздывал. Еще в начале XX столетия общественность заметила, что в придорожных поселках криминогенная ситуация более обострена, чем в других районах. Действительно, поселения, имевшие железнодорожные станции, принимали переселенцев, притягивали разный люд своими возможностями в материальном плане. Поэтому именно здесь преступлений против собственности было зарегистрировано больше, чем в городах, расположенных вне Транссибирской артерии. При сравнении таких городов, как Татарск, Каинск, Мариинск, Боготол, с одной стороны, и Кузнецк, Бийск - с другой, оказывается, что в первой группе максимальное значение преступлений против собственности намного превышало аналогичные показатели во второй.
   В отличие от города, в деревне были сильны общинные связи, что препятствовало росту преступности. Община выполняла функцию контроля и сдерживала людей с преступными наклонностями. Тем не менее, количество преступлений в деревне росло, и одновременно изменялась структура преступности, которая приближалась к городской. Удельный вес преступлений против собственности вырос на 3-4 % по всем уездам, за исключением Мариинского и Каинского. В 1911 г. на территории данных уездов были образованы города, ситуацию в которых мы рассмотрели отдельно. Большие изменения в структуре преступности произошли в Бийском, Томском, Барнаульском, Змеиногрском уездах (в них число экономических преступлений увеличилось в 3-6 раз относительно 1901 г.), т.е. в тех районах, где находились крупные городские центры, или в которые прибыло больше переселенцев. Данный вопрос, на наш взгляд, заслуживает более детального изучения с привлечением подробных материалов конца XIX - начала XX в. Однако уже приведенные данные могут четко демонстрировать связь преступности с переселенческим движением.
   Пик переселенческого движения падает на 1909 г., а преступности - на 1914 г. Если бы преступность обуславливалась исключительно материальной стороной, необходимостью создания материальной базы, то ее развитие происходило бы синхронно с переселенческим движением. Обратим внимание на Кузнецкий уезд. Этот регион был удален от потока переселенцев и имел отличную структуру преступности. Здесь преступления против собственности, даже в годы экономического подъема, не превышали 30 %, что сильно его отличает от других регионов. В Барнаульском, Томском, Бийском и Змеиногорском уездах структура преступлений была ближе к городской. Изменение быта, удаленность от привычных условий и знакомого круга людей, тяжелое материальное положение - все это способствовало переосмыслению жизненных приоритетов. Следовательно, не само переселение влияло на преступность, и соответственно, на количество уголовных дел, а изменение ценностей, сознания и социальные условия, которые вытекали из этого процесса.
   Таким образом, массовое переселение в начале XX в. значительно повлияло на развитие региона. Общество Западной Сибири под его воздействием меняло свою структуру, перестраивало связи между своими членами, стало ориентироваться на новые ценности. Наибольшие перемены произошли в городах, которые становились центрами формирования буржуазных отношений.