|
|
Введение Раздел 1. "Спаслось немного, погибло много" §1. Разогрев. 13-19 октября §2. Взрыв. 20 октября §3. Затухание. 21-24 октября Раздел 2. Реакция общества и властей и интерпретации томского погрома §1.Непосредственная реакция (конец октября 1905 - начало 1906 г.) §2. Судебный процесс 1909 г. §3. Что же произошло 20-22 октября 1905 г. и почему? Авторская реконструкция и интерпретация Заключение Список сокращений |
§2. Взрыв. 20 октября
20 октября. В природно-климатическом отношении день был типичным для поздней осени. Земля уже была покрыта снегом. С крыш свисали сосульки, оставшиеся от последней распутицы. Температура держалась в пределах минус 10 градусов Цельсия [1]. Утром с 8.00, согласно обвинительному акту Томского окружного суда, "на Соборной площади у городского полицейского управления снова стали собираться кучки народа, по видимому, состоящие из рабочего люда и мелких торговцев, причем из их среды слышались возгласы, что надо бить евреев, поляков, студентов, железнодорожных служащих и забастовщиков" [2]. Согласно рассказу уже упомянутого анонимного очевидца: "20 октября с раннего утра на Воскресенской горе заметно было какое-то оживление, извозчики, стоящие на бирже у Хомяковского переулка предупреждали, что близ кузниц собирается толпа громил, запасается орудиями - разного рода ломами, молотками, железными полосами, ножами, и что у некоторых есть револьверы" [3]. Кроме того, в начале Почтамтской улицы, у дома Второва также начали собираться люди с возгласами: "Кто за царя? Нынче конец евреям и студентам. Идем бить евреев и студентов" [4]. "Среди обывателей, - фиксируется в хронике "Сибирской жизни", - носились слухи: с утра начнется погром: будут убивать евреев, студентов и железнодорожников" [5].
Дом Второва Одновременно с концентрацией погромщиков в доме А. И. Макушина (больной, температура +39 градусов) началось заседание городской думы, на котором присутствовало 20 гласных. Обсуждался вопрос "о дополнительной думе" или органе революционного самоуправления, избранного накануне 19 октября. Собравшиеся включать новоизбранных в свои ряды отказались, "так как согласие на дополнение Думы прежнего состава осложнило бы положение и повело бы к совершенно неизвестным и рискованным последствиям" [6]. Примерно в 8.30 утра к томскому мещанскому старосте С. Самгину-Косицыну в Мещанскую управу явился томский мещанин Федор Михайлович Петров и заявил, "что многие общественники жалуются на забастовки студентов и евреев, которые нигде не дают работать, от чего терпят страшную нужду, поэтому просят сделать собрание мещан, которые желают показать себя, что они к партии забастовщиков не присоединяются и государственного строя нарушать не желают, а намерены пройти по улице с флагом и портретом Государя Императора до Троицкого кафедрального собора, куда также были намерены попросить Его Преосвященство, Пресвятейшего Макария, для службы молебна за здравие Государя Императора, за дарованного им манифестом 17 октября свободу совести, слова, собраний и союзов, но от выполнения просьбы Петрова я отказался, а представил им при этом собраться самим, я же после этого отправился в рекрутское присутствие" [7]. Кто такой Ф. М. Петров, не известно. Среди привлеченных к суду по делу о погроме он не упоминается. Судя по информации мещанского старосты, человеком он был достаточно грамотным. Обращает на себя внимание, что молебен предполагалось провести за здравие императора и дарованные им свободы. По моему мнению, эти слова являются ключевыми, объясняющими факт самоорганизации томских мещан и обывателей и опровергающие версию целенаправленной подготовки погрома и погромщиков местными властями. Дело в том, что 20 октября исполнялась очередная (с 1894 г.) годовщина вступления на российский престол Николая II. Это был один из наиболее значимых официальных праздников в Российской империи начала ХХ века, и отмечался он соответствующим образом, в том числе проведением молебнов за здравие царствующей особы. Утром того же дня проявила себя на ниве миротворчества и губернская администрация. По приказу В. Н. Азанчеевского-Азанчеева отпечатали и стали распространять объявление следующего содержания: "Обращаюсь ко всему населению Томска с убедительной просьбой не посещать некоторое время собраний и не собираться большими группами на улицах - во избежание всяких столкновений, влекущих за собой человеческие жертвы. В Европейской России наступает успокоение. Именем Государя Императора прошу население успокоиться и вернуться к своей трудовой жизни для блага русского народа и дорогого отечества" [8]. Что касается правоохранителей, то все участники и очевидцы изучаемых событий констатируют отсутствие чинов полиции на улицах Томска 20 октября. Так, своем донесении инженер Трубецкой указывает: "…Полиция отсутствовала здесь [на Новособорной площади. - М. Ш.], как и во всем городе, с самого утра 20 октября" [9]. Причину этого И. В. Чернова первоначально объяснила "решением губернатора снять с 19 октября полицейские посты в городе". Позднее она уточнила, воспроизведя донесение В. Н. Азанчеевского-Азанчеева в МВД: "…Угнетенные, с одной стороны, мыслью о состоявшемся постановлении городской думы относительно прекращения отпуска средств от города на содержание полиции, с другой же стороны постоянно подвергаясь, будучи на постах, со стороны революционеров угрозам насилия, в случае дальнейшего исполнения своих обязанностей, нижние полицейские чины не только прекратили с 19 октября свою наружную службу, но и боялись даже показаться в форменной одежде на улице. Никакие увещевания со стороны непосредственного начальства не падать духом и нести спокойно службу успеха не имели, так сильна была паника" [10]. В 10.00 в Бесплатной библиотеке и в городском театре начинаются митинги [11] Около 9 часов утра [по сведениям полицмейстера - в 10.00] [12] С. Самгин-Косицын был в рекрутском присутствии, где пробыв недолго за неявкой рекрутов (призывников) вернулся в мещанскую управу [13]] у здания мещанской управы (ул. Магистратская 2), по сведениям пожарного 3-й части С. С. Жилина, наблюдавшего за происходящим из ворот части, расположенной рядом, собралась толпа [14] численностью от 50-60 (воспоминания В. Ф. Говердовского [15] до 200-300 (Дело о погроме… [16], воспоминания В. М. Броннера [17]). В рапортах полицмейстера и мещанского старосты по этому поводу сказано: "громадная толпа народа" [18]. По данным В. Бухарина численность собравшихся составляла 300 чел. [19] Толпа состояла преимущественно из чернорабочих и мелких торговцев [20] А. Шалаев добавил к ним мясников, ломовых извозчиков, переодетых полицейских, мещан [21]. "Она была крайне озлоблена на демонстрантов-забастовщиков, забравших за последнее время в свои руки господствующее положение в городе" [22]. 
Дом городской полиции и пожарное депо Забрав в управе портрет царя и национальный флаг, толпа переместилась к рядом стоящему зданию городского полицейского управления. Несмотря на увещания и просьбы помощника полицмейстера Кириллова и секретаря ГПУ Сивкова, толпа силою вошла в здание, взяла там еще один портрет царя и объявила, что она, враждебная революционерам, пройдет по улицам с патриотической манифестацией и пением народного гимна, "чтобы таким образом наглядно доказать свое не сочувствие последним". В 1909 г. на судебном процессе Сивков пояснил, что представители толпы, проведенные кем-то в здание полицейского управления через черный ход, "стали просить дать им Царский портрет". Чиновник обратился за советом по телефону к губернатору, но не дождавшись от него ответа, передал портрет и "все было устроено так, что как будто они сами взяли портрет Государя" [23]. После этого собравшиеся "с пением народного гимна, с криками "ура" направились по Базарной площади к Почтамтской улице, причем у некоторых из толпы замечались в руках палки" [24]. По пути в часовне Иверской божьей матери были взяты иконы и хоругви [25]. У дома Второва к толпе присоединились собравшиеся там обыватели. Столкнувшийся с манифестантами еще у мещанской управы С. Самгин-Косицын отправился к губернатору, доложил о происходящем и получил распоряжение, "чтобы народ по улице шел тихо и вообще не нарушал общественной тишины и спокойствия", а также получил несколько объявлений губернатора для раздачи горожанам. Снова мещанский староста догнал толпу уже у здания Общественного собрания [26]. В это время собравшиеся у городского головы гласные получают известие о толпе возле ГПУ, "выражавшей бурное негодование на забастовки, на закрытие магазинов, на разгон с площади торговцев". Гласные принимают решение срочно прекратить митинги в Бесплатной библиотеке и театре. Чтобы остановить толпу, А. И. Макушин своей рукой пишет 10 экз. объявления следующего содержания: "От Городской Думы. Забастовка прекращается. Магазины открываются. Просим успокоиться". На всех экземплярах моя подпись, гласные же, кажется, подписывались то на одном, то на другом экземпляре. Все экземпляры посылаются со служащим Городской Управы Кузьминым для раздачи в толпе. Гласные соглашаются ехать к торговцам и просить их открыть магазины" [27]. В 10.00 в здании городского самоуправления на Почтамтской улице началось первое и последнее заседания Комитета общественной безопасности по поводу создания городской дневной охраны (милиции) [28]. В "обвинительном акте…" начало мероприятия относится к 10.00 [29]. Принимается решение об организации правоохранительного органа из членов Добровольного пожарного общества и студентов [30]. Начинается раздача закупленного 19 октября оружия, патронов (по 4-5 на ствол) и нарукавных повязок. Некоторые, например Г. Шпилев, пришли со своим оружием [31]. Касаясь состава, Г.О. Демшин (1925) заметил: "Там была молодежь, была даже одна женщина, по фамилии Бубнова, по профессии фельдшер" [32]. Свою позицию анонимный доброволец аргументировал следующим образом: 20 октября он пошел в городскую управу, где толпа манифестантов к 13-30 уже убила студента Кадикова [33], Г. Н. Яропольского и неизвестного. "До этого я не хотел поступать в милицию, главным образом по недостатку времени, но тут понял, что положение слишком серьезно, что нужны все наличные силы, чтобы помешать зверству толпы. Я полагал, что достаточно будет выйти вооруженной городской милиции, чтобы хулиганы, не видя возможности дальше убивать безнаказанно, разошлись. Я зашел в городскую управу, и, записавшись, взял повязку. Револьвера не брал, так как у меня был свой. Через две минуты я уже присоединился к выстроившейся у двери управы милиции" [34]. В 10.00 начальник Сибирской железной дороги инженер В. А. Штукенберг "словесно просил через советника губернского правления Еремеева установить охрану здания Управления" [35]. А одновременно с созданием охраны в городской управе собрались служащие колбасных производств Томска для выработки своих экономических требований [36]. Несмотря на забастовку, в железнодорожном управлении началась выдача жалования, "за получением которого все службы пути и тяги собрались" [37]. 
Почтамтская улица (вдали справа - здание городской думы и управы) Приблизительно в 12.00 толпа-манифестация, двигавшаяся по Почтамтской, подошла к зданию городской управы. Перед этим ее участниками был убит студент, не снявший по их требованию шапки и плюнувший "по направлению портрета государя" [38]. Согласно информации губернатора "патриотическая манифестация приблизилась к Городской думе с намерением здесь взять портрет царя; двери оказались запертыми, на стук же толпы из окон последовали два револьверных выстрела, которыми двое из манифестантов были ранены. Один из толпы хотел взять портрет царя, пройдя через задний ход, но был ранен и немедленно вернулся обратно в толпу" [39]. Полицмейстер в рапорте от 28 октября 1905 г. отметил, что два сделанных из управы выстрела не причинили никому вреда, "но привели толпу в ярость и она, разбив в Управлении стекла, с криком двинулась вдоль по Почтамтской улице" [40]. Наконец, в "Обвинительном акте…" сообщается, что в момент нахождения толпы около муниципалитета из нее раздались голоса: "Мы голодаем, а они бунтуют, забастовки делают, нам есть нечего". При этом часть толпы повернула в Ямской переулок, и некоторые из манифестантов пытались войти в помещение управы. Тогда милиционерами, охранявшими вход, были произведены выстрелы, один из манифестантов (Бычков), оказался раненным в ухо. Одновременно оставшиеся на Почтамтской улице начали выбивать стекла в окнах здания и преследовать находившихся на улице студентов и других лиц, которые казались им подозрительными. "Настигая последних, толпа избивала их. Таким образом избит был молодой человек в сером форменном пальто, который до этого, спасаясь от толпы, забежал во двор городской думы, причем, избитый вскоре же умер" [41]. "Разъяренная толпа окружила управу, - комментирует ситуацию А. Яропольская, - ища главных виновников беспорядков - доктора Броннера и А. И. Макушина, как попустителя. За Броннера было обещано 10 тысяч рублей. Заколачивали всех похожих на Броннера (сам он вышел из управы навстречу разъяренной толпе, сел на лошадь и благополучно уехал в Заисточье)" [42]. В разгар этих событий из управы А. И. Макушину позвонил городской поверенный, член КОБа А. М. Головачев, сообщив о нападении черносотенцев и попросив прислать для охраны здания войска. "В виду категоричности требования телефонирую губернатору, - вспоминает городской голова, - он обещает помочь" [43]. Разъяренная отпором толпа двинулась дальше по Почтамтской в направлении Новособорной площади, продолжая избивать случайных прохожих. Увидев в воротах дома Орловой агента Северного страхового общества Н. Г. Яропольского, "некоторые из манифестантов набросились на него и несколькими ударами палок лишили его жизни, после чего обыскали карманы его одежды и похитили у него бумажник, записную книжку и пр. Около тех же ворот до смерти был избит рабочий колбасной фабрики Фильберта [Г. Г.] Гельман. Преследования и избиения толпой разных лиц происходили также и на улицах и в переулках, прилегающих к Почтамтской улице" [44]. Жена убитого эсера Н. Г. Яропольского уточнила, что на мужа и его спутника Д. Д. Вольфсона набросились у самых ворот городской управы, Вольфсону удалось убежать, а Яропольского "сначала ударили по голове поленом, отчего он упал без чувств, а потом, протащив его по земле вглубь подъезда, закололи ножом в сердце. Тут же убили ученика железнодорожного училища А. Шурыгина, пытавшегося заступиться за Яропольского и приказчика [Г. Г. Гельмана, мастера. - М. Ш.] из магазина Фильберта" [45]. По ходу движения погромщиков, по данным редакции "Сибирского вестника", они раздавали прокламации, а в них "приказ о не законности постановления Думы об организации городской охраны" [46] Возвратившийся со свидания с губернатором мещанский староста С. Самгин-Косицын встретил манифестантов, как уже говорилось выше, около здания Общественного собрания, "а затем с толпою этого народа вернулся к Преосвященному и, прибывши к дому [резиденции архиерея. - М. Ш.], я с несколькими общественниками вошел в оный и попросил Его Преосвященство отслужить молебен по поводу манифеста, на что он соглашаясь, попросил меня с толпою народа пойти в собор" [47]. В телеграмме полковника Романова также упоминается факт приглашения епископа отслужить молебен [48]. В рапортах полицмейстера и губернатора уточняется, что манифестанты просили архиерея отслужить молебен "о здравии императора" [49]. Казалось бы, мелочь, но, если вспомнить о годовщине вступления Николая II на престол, то можно с уверенностью утверждать о том, что и манифестация, и молебен приурочивались к торжественной дате. В. Н. Азанчеевский-Азанчеев уточнил: "При беседе с Преосвященным Макарием - в читальном зале архиерейского дома - многие мужчины и женщины плакали, жалуясь на происходящие забастовки, смуты и беспорядки" [50]. Сам архиерей по этому поводу писал: "О начавшейся манифестации и о намерениях народа я не знал. Поравнявшись с нашим архиерейским домом, манифестанты остановились, кланялись, снимали шапки, давая этим лишь знать, что желают видеть меня. Я подошедши к окну взаимно кланялся, как делалось это и в прошедшем годе" [51]. 
Архиерейский дом Пока толпа двигалась по Почтамтской в здании городского самоуправления, завершилось формирование дневной городской охраны. По сведениям Демшина, И. Шписмана и неизвестного дружинника, произошло это в 13.00-13.30 [52]. В источниках личного происхождения и донесениях представителей властных структур в определении его численности имеются существенные разногласия. Полицмейстер П. В. Никольский определяет ее в 80 чел. [53], губернатор В. Н. Азанчеевский-Азанчеев, дружинник И. Шписман - в 50-60 чел. [54], дружинник Г. Шпилев - в 70 чел. [55], В. Бухарин - в 60 чел. [56], зав. отделением управления Сибирской железной дороги, князь Трубецкой - 50 чел. [57], А. К. Баулин - до 50 чел. [58] Учитывая, что городская управа закупила для формирования 54 револьвера и часть будущих дружинников пришла со своим оружием, общую численность Г.О. можно определить примерно в 60 чел. Радикалы оттеснили либералов в процессе организации формирования. Планировавшийся городскими властями в качестве руководителя его П. И. Иванов в должность не вступил. Г.О. возглавил студент Мордвинов (по версии И. Шписмана [59]) или студент университета А. А. Нордвик. Дружинники (охранники, милиционеры) не имели элементарной подготовки и четкого представления о функциях и порядке действий Г.О. И. Шписман по этому поводу заявляет: "Так как в это время предполагался митинг в городском театре, то городская охрана решила пройти по улице в полном составе к помещению, где предполагался митинг, чтобы охранить от нападения черной сотни" [60]. Примерно в том же духе описывает ситуацию в письме от 30 октября 1905 г. Г. Шпилев: "Мы же, записавшиеся [в] милиционеры, решили пойти на защиту избиваемого народа; и вот, кто был с оружием, у кого было свое, а кто получил (у меня, например, револьвер свой) вышли из Управы, выстроились в ряды и пошли туда, куда удалились черносотенцы" [61]. "Я помню, - свидетельствует И. Шписман, - что обсуждения плана действий только что сформированной ГО не было. Последующие события сами диктовали этот план… Было ясно, что надо выйти городской охране на улицу города немедленно, дабы показать как населению, так и только что прошедшим хулиганам, что охрана общественной безопасности взята в новые руки. В городском театре в направлении которого ушла толпа манифестантов, предполагался митинг, и городская охрана, поставив себе целью обезопасить его участников от черной сотни, направилась туда по Почтамтской улице. Это было в 2-3 часа дня. До железнодорожного здания [Управление пути и тяги Сибирской ж. д. - М. Ш.], расположенного против нового собора, колонна Г.О. с повязками на руках и с револьверами, спрятанными под шубами в рукавах и карманах, дошли благополучно" [62]. Появление Г.О. в 14.00 у здания управления фиксирует и инженер Трубецкой [63]. Это же время (14.00) называется и в письме неизвестного [64]. Перед появлением толпы на Новособорной площади по свидетельству чиновника К. Вальтера (от 4 ноября 1905 г.) здесь "в разных местах, а именно у пивной Райзелигмана и угла клиники, около театра, около галантерейного магазина Гадалова находились небольшие группы ничем не занятой и спокойно разговаривающей между собой публики, впечатление получалось такое, что публика, как это бывало в предшествующие дни, ожидала митингов… После этого прошло несколько минут, когда в отдалении, приблизительно возле магазина Ливена и Усачева показалась большая толпа, послышались крики "ура!" и какое-то пение. Стало видно, что несут русский флаг и портреты; я твердо помню, что толпа манифестантов была не спокойна, возбуждение сказывалось в криках, размахивании руками, подкидыванием в воздух шапок, виделись дубинки и палки" [65]. Полицмейстер фиксирует появление Г.О. на площади сразу же после толпы манифестантов. Он обратил внимание на белые широкие ленты на рукавах охранников, с "красными на них нашивками, очень похожими издалека на знаки Общества "Красного креста". Введенная этими знаками в заблуждение толпа шумно приветствовала отряд криками "Ура!", "Да здравствует Россия!" и пр." [66]. Примерно в таком же духе описывает эпизод губернатор: "Едва только часть манифестантов вошла в собор (около 2 часов дня), оставив портрет Государя на паперти, как со стороны Почтамтской улицы показалась двигавшаяся стройными рядами по направлению к Соборной площади колонна в составе 50-60 человек, среди которых 5-7 были в форме добровольного пожарного общества, а остальные в различной статской одежде, но все были при белых, надетых на рукав или папаху, повязках Г.О. (Городская Охрана). Когда колонна приблизилась к Соборной площади, некоторые из входивших в состав ее лиц, поправляли что-то в наручных карманах, другие же накидывали себе на шею револьверные шнуры синего цвета. Заметив колонну, толпа с криками "Да здравствует Россия!" начала подходить к ней" [67]. 
Театр Королёва рисунок П. М. Кошарова На Новособорной площади толпа манифестантов разделилась на две части. "Пройдя на площадь одна часть толпы с портретами Государя Императора повернула к собору, а другая часть через площадь прошла на улицу Московский тракт, где возле здания управления службы тяги Сиб. жел. дор. и театра Королева стоял народ" [68]. Здесь, согласно рапорту П. В. Никольского, толпа начала кидать камни в окна театра, "после чего оттуда раздалось несколько выстрелов. В это время в толпу вошел помощник полицмейстера Кириллов, ездивший из Городского полицейского управления в Губернаторский дом для доклада Вашему Превосходительству, и усиленными увещеваниями успел отвлечь толпу от театра к собору, чтобы слушать молебен. Едва только он с толпой успел перейти улицу, как позади толпы на площади появился вышеупомянутый отряд революционной банды (милиции)" [69]. Итак, первые выстрелы на Новособорной площади прозвучали из городского театра. Кто же стрелял? На этот вопрос ответил один из руководителей местных социал-демократов В. Д. Виленский-Сибиряков: "Несколько десятков наших дружинников собрались у университета. Здесь узнали, что к театру отправилась эсеровская дружина, а так же, что в Городской Думе тоже идет запись и вооружение дружинников… Начальники дружин [социал-демократической и эсеровской. - М. Ш.] столковавшись решили объединить свои силы и окружить черную сотню, перерезав ей путь к университету. Мы рассыпались цепью и стали окружать площадь со стороны университета" [70]. В рукописи статьи В. Гумы-Щергова (1928), написанной на базе "архива Истпарта и воспоминаний отдельных товарищей", по этому поводу сказано: "Неподалеку от Управления - в городском театре происходил митинг, охраняемый эсеровской дружиной и небольшим отрядом милиции из добровольцев-студентов и членов соц. дем. комитета" [71]. Часть манифестантов проследовала в Троицкий собор, "где, по видимому Преосвященный Макарий хотел было при выходе сказать речь, - свидетельствует С. Самгин-Косицын, - но в это время на улице раздались выстрелы, как должно полагать из револьверов, тогда некоторые из шедшей толпы закричали "наших бьют" и стали выбегать из церкви. При этих словах Преосвященному никакой речи сказать не удалось" [72]. Некий Григорий Петров утверждает, что "никакого молебствия в кафедральном соборе не было. Просили о молебне епископа, но он не служил, Сообщаю это, как лицо, там присутствовавшее" [73] На Новособорной площади манифестанты продолжили избиение "революционеров". Упомянутый выше К. Вальтер свидетельствует: "Тут же, т. е. приблизительно около пивной, я заметил первый случай кулачной расправы. Я вышел с А. А. Захаровым [чиновник губернского управления - М. Ш.] на Садовую улицу; когда мы подошли к бульвару (против Клиники) мы заметили бегущего нам навстречу от угла Клиники молодого человека в партикулярном платье и студенческих брюках, за ним гнались и наносили ему удары кулаками в голову и спину три субъекта, два хулигана в обычных костюмах и один солдат без оружия (на его погонах, помнится, значилась цифра "7", а за ней две или три буквы, большая одна и одна (или больше) малых). А. А. Захаров обругал хулиганов и приказал им оставить избиваемого, они же преследовали его до изгороди против фасада губернского Управления; когда избиваемый упал, они, крикнув нам "Это ведь оратор" и лишь когда мы подошли вплотную, оставили его. Избиваемый (студент-технолог Браницкий) поднялся, я крикнул ему "бегите в Губернское Управление", сам побежал за ним и проводил его в Тюремное Отделение. Прошло несколько минут, пока я успокаивал г. Браницкого. Затем мы подошли к окну. В это время в воздухе уже мелькали дубинки, били преимущественно против ближнего угла железнодорожного Управления. Через несколько минут в отдалении показалась небольшая стройно и спокойно идущая толпа с повязками на руках. Среди хулиганов стало заметно волнение, они приостановились. Когда милиционеры подошли приблизительно до середины площади, хулиганы окружили их и началась свалка. Я безусловно помню, что действия хулиганов носили агрессивный характер, помню, что ряды милиционеров разомкнулись, один из них взмахнул рукой и упал; послышались со стороны милиционеров какие-то крики; свалка продолжалась; помню, что теперь городская милиция выстроилась шеренгой, грянул гулко разнесшийся залп, хулиганы бросились бежать наискось через площадь по направлению к кирхе, кажется, когда они бежали было дано еще несколько выстрелов, залпа же помню не было. Упавших от залпа было трое, двое поднялись сами, третий некоторое время лежал на улице и его кто-то поднял. Милиция направилась к театру; смогла ли она дойти туда - я не знаю; вновь я ее увидел у крыльца ЖДУ [Управление Сибирской ж.д. - М. Ш.], около него, если стоять к нему лицом то немного она для чего выстроилась шеренгой, а затем, когда приблизились солдаты и казаки, сбились в плотное каре под крыльцом около него" [74]. Официальные источники предлагают свою версию эпизода. В телеграмме полковника Романова (ГЖУ) от 21 октября 1905 г. сообщается: "При входе в собор часть [толпы - М. Ш.] пошла к театру, где собирался митинг, стала ломать двери. Выскочившая толпа молодых людей, некоторые [с] повязками на руках сделала три залпа [из] револьверов, последствия: два убитых, шесть раненных. После этого стрелявшие забежали [в] здание железнодорожного Управления, где находились в это время служащие" [75]. Полицмейстер П. В. Никольский в рапорте от 28 октября сообщил, что манифестанты, приняв дружинников за медиков, стали радостно приветствовать их. "В ответ на это отряд повернулся к толпе и начал стрелять пачками, выпустив в толпу не менее двухсот выстрелов, которыми было несколько манифестантов убито и ранено до 15 человек. Оправившись от первого испуга, толпа бросилась на милиционеров, которые, спасаясь от натиска громадной массы, вместе с некоторыми случайно оказавшимися на тротуаре лицами, бросились к зданию Управления службы тяги и скрылись за дверями здания" [76]. Губернатор 16 ноября 1905 г. информировал: "Колонна, дойдя до входа в помещение Управления Сибирской железной дороги, остановилась, быстро развернулась лицом к собору и открыла стрельбу по толпе. Последняя, услышав выстрелы и увидев, что несколько человек раненных упало, бросилась бежать через площадь по направлению к лютеранской кирхе. Вскоре, однако, толпа оправилась от первого испуга и с яростью, всей своей массой бросилась на открывшую стрельбу колонну, которая вместе с другими лицами, случайно находившимися на тротуаре, скрылись в помещении службы тяги Управления Сибирской железной дороги" [77]. Нетрудно заметить, что фактуру произошедшего и даже некоторые предложения В. Н. Азанчеевский-Азанчеев заимствовал из рапорта полицмейстера. С другой стороны, изложенная в губернаторском отчете версия о поведении манифестантов после стрельбы охранников-милиционеров (побежали по площади в направлении лютеранской кирхи) совпадает со свидетельством К. Вальтера. А вот у полицмейстера этот эпизод в рапорте отсутствует. 
Лютеранская кирха Наконец, один из руководителей Сибирской железной дороги, инженер, князь Трубецкой в дополнение к своей телеграмме от 21 октября доносил в МПС не раньше 23 октября (последняя по времени упоминаемая в донесении дата) о манифестации 20 октября, фиксируя уже известные действия погромщиков и полное бездействие полиции. Около 14.00 часов дня толпа появилась на Новособорной площади и большая ее часть сосредоточилась возле собора и в нем, "но выходящие служащие около здания [Управления ж.д. - М. Ш.] подвергались избиению. Так был избит архитектор по новым работам Оржешко". В это время на площадь вошел отряд "человек около 50 городской милиции с повязками на левых руках, имеющими знаки ГО № 54 и герб города Томска в центре надписи (городская охрана и номер милиционера), вооруженной револьверами". Милиционеры построились на углу Почтамтской улицы и Московского тракта. На них набросилась часть толпы с палками. Подпустив их шагов на пять, милиционеры открыли огонь, "после чего толпа была рассеяна, и остались на месте около 5 человек, лежавших на земле. Часть толпы, бывшая на паперти собора, укрылась с портретом Государя в собор. Когда все несколько успокоилось, толпа опять стала собираться на площади, а часть толпы с портретом, выйдя из собора, стала удаляться в противоположную сторону от здания службы пути тяги. Видя это, одни из бывших в Управлении служащих стали расходиться, другие же, полагая, что все кончилось, в ожидании получки жалованья, которое обещали прислать, остались. Милиция же расположилась кучкой на улице против подъезда Управления. Многие из вышедших служащих были, между тем, избиты и даже убиты толпой на крайних углах площади, так как полиция и здесь отсутствовала" [78]. Корреспондент "Сибирской жизни", укрывшийся под псевдонимом "Горацио" добавляет: "На площади толпа начала избивать всех, кто в студенческой форме и кто походил на студента" [79] Теперь посмотрим на свидетельства самих дружинников (охранников, милиционеров). Демшин указывает, что дружина столкнулась с черносотенцами у здания железнодорожного управления. Манифестанты начали их избивать, а те стрелять вверх [80]. В. Д. Виленский-Сибиряков утверждает, что инцидент начался со случайного выстрела, спровоцировавшего беспорядочную стрельбу. "Черносотенцы немного растерялись и сдали под нашим напором. Но не надолго" [81]. И. Шписман (1925): "До железнодорожного здания, расположенного против нового собора, колонна Г.О. с повязками на руках и с револьверами, спрятанными в рукавах и карманах, дошла благополучно. Здесь на углу упомянутого здания к колонне вплотную подошла толпа возбужденная, ревущая, размахивающая кулаками, палками и нанесла несколько ударов впереди стоящим. Я был крайним со стороны собора в третьем ряду колонны и также получил удар палкой по плечу. Только тогда Г.О. повытаскивала снаряженные до того момента револьверы, передние ряды дали несколько выстрелов, напротив их поверх толпы. Этот момент я помню хорошо. Толпа тот час же отхлынула на почтительное расстояние, убитых среди них я не видел. Были упавшие, тут же поднявшиеся, полагаю, что падение их было вызвано стремительным бегством под выстрелами, испугом и давкой" [82]. 
Театр Королёва и Управление Сибирской железной дороги В письме дружинника Г. Шпилева случившееся воспроизводится следующим образом: "Дойдя до Управления Сибирской железной дороги, мы остановились, окруженные толпой черносотенцев… Мы просили толпу не напирать - прямо умоляли ее (лица все были зверские, пьяные). Тогда они вдруг начали стрелять и первыми ранили студента Коренева. И кроме того махали палками и лезли со всех сторон. В ответ на их выстрелы, мы открыли пальбу; четверо человек сразу упали, а вся толпа кинулась от нас - кто куда. После этого мы подошли к театру Королева… Оттуда начал выходить народ и благодарить нас. Оказывается, что в театре уже собралась публика и вот туда ворвались черносотенцы и начали избивать.., но узнав о нашем приближении бросили, а когда мы начали стрелять, разбежались. Мы же, выйдя на Почтамтскую, хотели идти обратно в Управу…" [83]. Неизвестный дружинник вспоминает, что колонна Г.О. остановилась у здания управления. "С яростными криками черная сотня бросилась на нас. Я стоял в четвертом ряду и всего видеть не мог. Но я видел, как один милиционер от удара хулигана вылетел из строя, как другой, будучи ударен, застонал от боли, как третий - с совершенно разбитой половиной черепа был подхвачен двумя товарищами и выведен под руки, я видел, как засверкали ножи в руках хулиганов. В этот момент раздались из толпы милиционеров выстрелы, причем часть стреляла в толпу, а другая - в воздух. Насколько я заметил, в толпу стреляли только из переднего ряда. Хулиганы бросились бежать. Выстрелы прекратились. Но, отбежав шагов на сорок, хулиганы остановились и начали стрелять в нас (в это время был ранен пулей один милиционер)… Тогда мы снова выстрелили и толпа разбежалась. На снегу осталось двое из черной сотни, из которых один ушел сам, другой был отведен милиционерами в больницу". Далее дружинники проследовали к театру, но там было пусто. "Тогда мы пошли обратно, решив ходить по улицам до тех пор, пока не будет водворено спокойствие. Нападения хулиганов мы больше не ожидали, да его и не было бы" [84]. Наконец, очевидец событий В. Бухарин (1935 г.) кратко резюмировал: "И вот на них [дружинников. - М. Ш.] толпа сделала нападение, один из "патриотов" ударил колом студента-милиционера… С целью разогнать этих "патриотов"-хулиганов милиционеры дали залп из своих "смитов" и толпа разбежалась" [85]. Таким образом, столкновение дружинников с черносотенцами около театра и железнодорожного управления спровоцировало дальнейшую эскалацию конфликта, переросшего в трагедию. Ее возможно не было, если бы войска не появились на Новособорной площади в момент, когда милиционеры стрельбой рассеяли манифестантов, и они начали разбегаться с площади. Это предположение подтверждают показания свидетеля Бружиса на процессе в 1909 г.: "В скором времени из казарм стали выходить на площадь войска. Разбежавшиеся от залпа милиционеров стали вновь собираться кучками и кричать: "идем, войска за нас" [86]. В обобщенном виде происходившее на Новособорной площади реконструируется в "Обвинительном акте…": "По удостоверению одних из свидетелей события, милиционеры, дойдя до поворота на ул. "Московский тракт", выстроились шеренгой около здания управления службы тяги фронтом к собору и сделали из револьверов залп в толпу. По удостоверению других же свидетелей, на милиционеров стала наступать толпа, загородив им путь к театру, затем многие из этой толпы, вооруженные кольями, палками и револьверами, набросились на милиционеров и начали уже некоторых из них избивать, вследствие чего милиционеры, защищаясь, принуждены были произвести в толпу несколько выстрелов. После того, как милиционеры открыли огонь по толпе, из среды ее попадало 5-6 человек и толпа бросилась бежать от милиционеров в разные стороны. Двое из упавших - Черников и Марков - продолжали лежать, и так как они были ранены, то их отправили в больницу; остальные же упавшие вскоре сами поднялись и присоединились к толпе. Затем милиционеры пришли к театру и, не найдя в нем публики, решили идти обратно в думу" [87]. В это время к происходящим событиям вновь подключился городской голова А. И. Макушин. Вездесущий посыльный управы Кузьмин по телефону информирует его о столкновении со стрельбой. По заявлению милиционеров "губернатор заявил, что городской милиции он не признает и приказал ее расстрелять" Городской голова для объяснения отправляется к В. Н. Азанчевскому-Азанчееву. "Во дворе меня встретил молодой человек в простой одежде, торопливо заявивший, что он послан предупредить меня, что черносотенцами решено убить меня и чтобы я спасался… Прошу сына, провожавшего меня, передать о слышанном матери и прошу вместе с тем всем немедленно уйти из дома". По пути к резиденции начальника губернии А. И. Макушин встречает служащего управы Сивкова, который показал ему обращение к горожанам от имени КОБа и спросил разрешение на ее печатание и распространение. "Отвечаю: подождите до вечера, тогда скажу" [88]. К сожалению, содержание обращения или хотя бы его основные мысли мемуарист не воспроизводит. На площади же, в изложении "Обвинительного акта…" по распоряжению губернатора прибыла рота солдат под командованием штабс-капитана Осепъянца, расположившаяся за оградой собора и "приготовившись к стрельбе по направлению к зданию службы тяги". Вслед за ней прибыла сотня казаков, вставшая в начале Почтамтской улицы фронтом к площади. Позднее сюда прибыло еще 6 рот солдат [89]. Один из дружинников в связи с этим подчеркнул: "Мы [Г.О. - М. Ш.] полагали, что пришла помощь милиции. Мы услышали крики толпы (как я узнал потом, что толпа хулиганов приветствовала казаков и те ответили ей "ура!"… Мы были поражены, увидев, что и солдаты направили ружья в нашу сторону". Тогда начальник дружины А. А. Нордвик "пошел переговорить с казачьим офицером. Скоро он вернулся и передал нам от имени офицера, что губернатор не желает признать нас городской милицией, что мы должны немедленно разойтись". И тогда дружинники вошли в здание железнодорожного управления [90]
Близкая к воспроизведенной выше канве событий интерпретация фиксируется в рапортах полицмейстера и губернатора. Но первый умалчивает о состоявшихся переговорах коменданта с руководителем дружины и заявляет, что охранники под напором толпы скрылись в здании железнодорожного управления. Манифестанты окружили его и "потребовали выдачи революционеров. В ответ на это из окон раздались револьверные выстрелы" [94]. Совершенно в ином ракурсе пишет о произошедшем В. Н. Азанчеевский-Азанчеев: "Спустя некоторое время к месту происшествия прибыла одна рота солдат, которой было приказано занять ограду собора против здания Управления железной дороги. Не успела еще рота расположиться внутри соборной ограды, как из здания Управления железной дороги раздались выстрелы в солдат. Находившийся в паперти народ в ужасе требовал, чтобы солдаты отвечали на выстрелы огнем, о том же просили и сами солдаты, осыпаемые выстрелами из окон Управления. Но воинским начальником стрелять солдатам разрешено не было, для успокоения же разъяренной толпы было приказано дать один краткий сигнал к действию оружием". Затем сообщается о прибытии казаков, по которым милиционеры также стреляли из окон управления. Тогда командир роты приказал сделать несколько одиночных выстрелов по зданию. Уже после этого появился парламентер и состоялись уже известные переговоры. Требования были отклонены, а парламентера толпа начала избивать. К 15.00 к управлению прибыло четыре роты во главе с командиром батальона подполковником Ястребовым, "получившие мое распоряжение задержать всех скрывшихся в здании и отправить в губернский тюремный замок". Толпа увеличилась до нескольких тысяч, и "войска посильно оберегали здание театра и Управление от всяких посягательств" [95]. Как видим, глава губернии из понятных соображений исказил последовательность событий и дополнил их фрагментами, которых на самом деле не было. Можно с большей долей вероятности утверждать, что дружинники не стреляли по военнослужащим, да и не могли этого сделать. Дело в том, что бельгийские дешевые короткоствольные револьверы "Бульдог", которыми в основном были вооружены охранники (54 единицы их закупила городская управа), более известные как "почтовые револьверы" (для почтовой стражи) калибром 7,62-8 мм имели сравнительно небольшую убойную дальность стрельбы - до 50 метров [96]. А расстояние между зданием железнодорожного управления и оградой Троицкого собора превышало 100 метров. Хотелось бы обратить внимание еще на одну деталь из фрагмента рапорта высшего должностного лица территории. Речь идет о "кратком сигнале к действию оружием". Дело в том, что согласно тогдашним "Правилам о призыве войск для содействия гражданским властям", включенных в виде приложения в Устав гарнизонной службы российской армии, перед использованием воинскими подразделениями для пресечения массовых беспорядков огнестрельного оружия необходимо было трижды ударить в барабаны или протрубить в горн [97]. Тем временем, "часу в третьем", А. И. Макушин беспрепятственно добрался до губернаторской резиденции: "Встречает сурово, не сразу подает руку. Говорит: вот что наделала Ваша милиция. Люди шли мирно, милиция набросилась и вызвала погром. Кто разрешил Вам милицию? Отвечаю: Дума постановила, а Вы согласились. - Я не разрешал Вам вооружения. - Отвечаю: о вооружении записано в копии думского постановления, имеющейся у Вас. - Все окружение губернатора, а их было порядочное количество, видимо разделяла его мнение, что погром действительно вызвала дневная охрана. - Чувствую себя в тяжелом положении говорю: потом разберемся кто виноват, а теперь я приехал по заявлению городских охранников, что Вы городскую охрану не признаете и приказали ее расстрелять. - Неправда. Я только сказал, чтобы они спасались, иначе их расстреляют. Но успокойтесь! Ваша охрана уже сдается войскам и будет уведена, куда следует" [98]. 
Томск. Губернаторский дом и здание присутственных мест На Новособорной площади эпицентром событий становится здание управления Сибирской железной дороги. "Посильно оберегавшие" его военные, блокировали возможность отступления за его пределы дружинников, которые, согласно донесению инженера Трубецкого "бросились к двери здания Управления, надеясь уйти через черный ход во двор этого здания и скрыться. Но у ворот двора уже стоял военный караул, который не пропускал не только их, но и служащих, которые не успели уйти. Всем пришлось вернуться и укрыться в здании Управления" [99]. Властями в этом случае была допущена вторая грубейшая ошибка, способствовавшая трагической развязки событий 20 октября. Запертые в помещении дружинники, сыграли роль "красной тряпки" для уже озверевшей толпы. К тому же, как будет показано ниже, вели они себя неадекватно в сложившейся ситуации и еще больше провоцировали толпу на экстремистские действия. Манифестанты, не встречая противодействия со стороны военных, прорвали оцепление, и начали разбивать стекла в здании, пытаясь ворваться в его первый этаж, парадный и черный вход в который был забаррикадирован охранниками. Оказавшиеся в управлении перешли на второй этаж. Одновременно погромщики ворвались в пивную М. О. Рейхзелигмана, занимавшую половину первого этажа здания, и разгромили ее [100]. Наблюдавший происходящее из окон губернского правления К. Вальтер, свидетельствует: "…Казаки разъезжали среди толпы, но не теснили и не разгоняли ее; они то останавливались между клиникой и Рейхзелигманом, то отъезжали, вступали в разговоры с хулиганами; хулиганы, вооруженные палками (один поломанным комнатным карнизом), спокойно пробегали мимо казаков к месту побоища. Часть войск разместилась вдоль фасада Железнодорожного Управления; что она здесь делала я не мог видеть; стояли войска вдоль самого тротуара; на последнем и позади их была толпа. Началось битье стекол, занимались этим преимущественно подростки, били стекла кусками льда или комьями снега, а в окна верхних этажей запускали дубинки. Я не видел, чтобы за все это время кто либо унимал хулиганов, еще больше удивила меня бездеятельность войска, когда хулиганы не толпою, а в одиночку и не торопясь стали выбивать и крушить рамы нижнего этажа, влезать в здание, выходить из него с имуществом Рейхзелигмана и с делами Управления" [101]. О настроениях собравшихся на площади А. Соколов отмечает: "В толпе говорили, что "студенты на место царя хотели избрать жиденка"; говорили, что "разрешено грабить три дня всех жидов"; говорили, что "надо избить всех студентов, так как они подписали подложный манифест"; солдаты говорили, что "студенты не пускают поездов", мешают солдатам возвращаться из запаса домой" [102]. Отсутствуют сведения о количестве присутствующих на площади. В "Обвинительном акте…" на сей счет невразумительно сказано: "Возрастая в числе, толпа народа собравшаяся на площади, достигла нескольких тысяч человек" [103]. Черносотенная "Сибирская правда" в 1909 г. утверждала о присутствии на Новособорной площади пяти тысяч человек [104]. Осажденные в здании управления по телефону взывали о помощи. И. о. начальника дороги инженер В. А. Штукенберг, в свою очередь, между 14.00 и 17.00 в присутствии инженеров Бошняка и Чернявского неоднократно по телефону просил губернатора "спасти служащих Сибирской дороги, на что получал каждый раз успокоительные уверения, что толпа будет разогнана" [105]. О том, что происходило внутри здания, свидетельствуют очевидцы. Один из дружинников по "горячим" следам вспоминал: "Все вооруженные поместились на втором этаже, а не вооруженные и женщины перешли в третий этаж. Человек десять солдат ввели в нижний этаж. Мы совершенно успокоились за нашу участь, видя в этом желание охранять нас и понимая, что достаточно даже этой горсточки солдат, чтобы ни один хулиган не подошел к зданию. Но через некоторое время к нам явились военные и заявили, чтобы вышли женщины, - их не тронут. Немедленно сообщили об этом женщинам на 3 этаж, но, явившаяся от них, заявила: "если приходиться умирать, то мы умираем вместе со всеми". После этого обратились к милиционерам с требованием сдать оружие и под конвоем отправиться в тюрьму". Дружинники предложили сохранить у них оружия до прибытия в тюрьму для самообороны, но это предложение не приняли. К тому же железнодорожные служащие "считали свое положение без нас опаснее, чем при нас. Они умоляли не покидать их, не веря в защиту их войсками. Один только инж. Клионовский согласился выйти, надеясь на данное обещание, но через две минуты его внесли к нам наверх два солдата с разбитой головой и всего залитого кровью. Больше никто не хотел довериться и выходить, так как понимали, что при желании достаточно одного холостого выстрела со стороны войск в толпу, чтобы хулиганы, способные только на убийство беззащитных и храбрые только в этих случаях, немедленно разбежались" [106].
Дружинник И. Шписман, в свою очередь, в 1925 г. пояснял: "Я находился у парадного входа и следил за переговорами. Г.О. не соглашалось на предложения. Настроение толпы и воинских частей не предвещало ничего хорошего. Наблюдая за площадью из окон здания, я видел казаков, грозящих кулаками по направлению окон здания, а в эти последние летели камни, не давая подойти к ним, и только спрятавшись за простенок, можно было выглянуть на улицу. Стекла были выбиты во всех 3-х этажах. Опасения Г.О. не замедлили подтвердиться. Инженер Клионовский - начальник службы тяги, пожилой, одетый в форму человек и еще кто-то вышли из парадного хода, доверившись только что сделанным обещаниям безопасности. Не помню, остался ли в живых второй, но Клеоновский весь окровавленный, с большим трудом был втащен обратно в здание и под руки переведен во второй этаж, где я ему сделал перевязку разбитой головы" [погиб в здании] [107]. "Кем-то" был инженер М. И. Шварц, вышедший в сопровождении офицера и убитый на площади [108]. Примерно в таком же духе описывают ситуацию и другие осажденные, причем В. Бухарин добавил, что в отчаянии дружинники стреляли из окон в толпу, и "это лишь больше разъяряет ее" [109]. В письме Герасима Шпилева уточняется, что дружинники стреляли дважды, только когда погромщики пытались ворваться на второй этаж [110]. В рапорте полицмейстера от 28 октября 1905 г. утверждается, что "толпа немедленно окружила здание и потребовала выдачи революционеров. В ответ на это из окон раздались револьверные выстрелы. Толпа разрасталась все более, а находившиеся в здании революционеры, несмотря ни на какие уговоры полиции, тюремного инспектора и военных офицеров упорно отказывались выйти из здания под охраной солдат, опасаясь насилия со стороны толпы" [111]. О том, что, по его терминологии "мятежники", стреляли из окон заявил и С. Самгин-Косицын, сразу после этого отправившийся домой [112]. Находившийся в это время в резиденции губернатора А. И. Макушин вспоминает: "Хочу уезжать, но губернатор останавливает меня словами: Я Вас арестую. - На мое недоумение отвечает, что собственно говоря, не арестует, но очень советует покуда не выезжать, так как негодование толпы против меня громадно и меня несомненно разорвут. - Остаюсь, лошадь отсылаю домой и по телефону советую жене немедленной уйти с детьми только не к брату (П. И. Макушину), а к кому-нибудь из знакомых. Сижу вместе с другими. Приходят все скверные вести: никто из железнодорожного управления не выходит… К губернатору приходят манифестанты. Кто-то из них говорит, что портрет [императора. - М. Ш.] они не украли, а взяли в мещанской управе и, что вообще они не какие-то грабители. Портрет губернатор оставляет у себя" [113]. В. Н. Азанчеевский-Азанчеев по этому поводу замечает: "В это время к губернаторскому дому подошла с портретом Государя часть толпы, к которой я обращался со словами успокоения и которая, оставив портрет в доме губернатора, разошлась" [114]. 
Губернаторский дом Тем временем события на площади вступили в решающую стадию. Разъяренная толпа осаждала здание железнодорожного управления. По телефону находящиеся в нем "вели разговоры со своими близкими и административными лицами города". Последние обещали предотвратить поджог и расправу. По информации инженера Трубецкого, имели место "еще случаи беспрепятственного выхода некоторых служащих при помощи хитрости и заявлений о солидарности с толпой почти до 4-х часов дня, но остальные, видя печальные примеры с теми, кто соглашался уйти, предпочитали остаться, надеясь на сравнительную безопасность от толпы в каменном здании, получая, вместе с тем, по телефону успокоительные уверения, основанные на обещании томского губернатора разогнать толпу" [115]. Солдаты продолжали периодически стрелять по окнам. Как вспоминает один из дружинников, "их пули ударялись о металлические ступеньки лестницы, это заставило меня сесть на пол…" [116]. Железнодорожное начальство в лице инженеров Твардовского и Антипова "дважды были у губернатора, в первый раз получили ответ, что ничего сделать нельзя и только во второй раз вместе с помощником начальника движения В. Т. Звонковым им удалось получить конвой из 29 ч[еловек]., с которым В. Т. Звонков вывел находившихся в службе движения служащих". Под охраной военнослужащих были выведены служащие железнодорожного телеграфа и пенсионной железнодорожной кассы, находившиеся в отдельных зданиях во дворе управления дороги. Уже после всего этого кошмара служащие через газету выразили благодарность штабс-капитану Осипьянцу и "достойным своего честного командира солдатам 9-й роты за спасение ими наших товарищей" [117]. И. о. начальника дороги В. А. Штукенберг, по собственному признанию, "при всем своем желании выйти из дома не мог, так как около дома Кухтерина, где я живу у самых ворот избивали людей" [118]. Около 17.00, когда начало темнеть (продолжительность светового дня 20 октября - 10 часов, и 17.00 того времени соответствует 18.00 часам нынешнего "декретного"), у погромщиков возник замысел поджечь здания театра и управления. "На мысль о поджоге, - предполагает инженер Трубецкой, - должно быть, навел толпу разведенный ею же на улице Московский тракт против Управления службы пути и тяги костер, так как было около 10 градусов мороза. Тотчас же сложили костер из мебели, вынутой из здания театра, облили его целой бочкой керосина и костер запылал, охватывая помещение первого этажа… В этот момент поджога раздавшийся торжественный благовест ко всенощной не остановил, однако, толпу. Узнав о поджоге, исполняющий обязанности начальника дороги инженер Штукенберг немедленно потребовал по телефону пожарную команду, сообщив о пожаре губернатору и надеясь спасти людей, зная, что потолок первого этажа был из сводов на рельсовых балках", поэтому "огонь около полутора часов был только на нижнем этаже" [119]. Из других источников известно, что здание управления подожгли с угла нижнего этажа, где помещалась пивная. Для поджога использовали мебель из театра, делопроизводственные бумаги, обливая их керосином, а также просмоленные бочки из под пива [120]. Несколько иную версию поджога предлагает "Обвинительное заключение…": "Между тем часть толпы, которая находилась около театра Королевой и пивной М. О. Рейхзелигмана, сложила из дров и остатков мебели костер и зажгла его, после чего многие из толпы начали брать из костра горевшие дрова и с ними вбегать в помещение названной пивной и театра" [121]. Примерно в 16.00 (согласно указанию в рапорте) губернатор в сопровождении начальника ГЖУ полковника Романова, советника губернского правления М. Н. Еремеева, начальника гарнизона генерала Ризенкампфа, военного коменданта города полковника Когана отправился к месту происшествия. Он "обещал, что всех находящихся в здании Управления посадят в тюрьму и начнется следствие". Но толпа все больше входила в ярость и "…я лишь случайно избежал удара по голове дубиной, когда лично начал отбивать у толпы избиваемого ею какого-то молодого человека, по виду студента и принимать меры к предотвращению разгрома университетской клиники". Толпа потребовала выдачи для самосуда двух братьев А. И. и П. И. Макушиных, врачей В. М. Броннера и А. И. Березницкого, присяжных поверенных Р. Л. Вейсмана и П. В. Вологодского, инженера В. А. Штукенберга, гласного городской думы и журналиста А. Н. Шипицына, "угрожали прокурору суда Беляеву и председателю суда Витте". В глазах обывателей эти лица ассоциировались со всеобщей забастовкой и митинговой страдой в Томске. Губернатору удалось отвлечь к своей резиденции часть манифестантов, после чего они разошлись по домам [122]. Наблюдавший за происходящим из окон губернского управления К. Вальтер поясняет: "Затем я увидел, как часть толпы направилась к губернаторскому дому, вернулась оттуда с начальником губернии и с некоторыми другими лицами администрации" [123]. Если сообщенное чиновником соответствовало действительности, то на месте событий В. Н. Азанчеевский-Азанчеев оказался не по своей воле.
Тем временем, в изложении "Обвинительного акта…": "Находившиеся в здании управления сл[ужбы]. тяги начали стрелять по толпе и войскам. В виду этого войска были отодвинуты от здания и вместе с тем 2-й роте приказано было открыть огонь по зданию. Через несколько времени пожар в здании управления сл[ужбы]. тяги стал распространяться далее и начал переходить во второй этаж. Из страха быть сожженными, одни из бывших в сгоревшем здании бросились к забаррикадированным входным дверям и, разобрав заграждения, стали выбегать на площадь и на двор, выходивший к театру Королевой. И здесь искавшие спасения от огня подверглись избиению толпы. Другие выпрыгивали из окон второго этажа наружу или спускались по водосточным трубам, но по спасавшимся стреляли, а затем на них набрасывалась толпа [и] избивала их" [125]. Факт стрельбы по осажденным военнослужащими подтверждается очевидцами, находившимися в здании дружинниками [126] и официальными лицами, правда, с разной интерпретацией. Инженер Трубецкой: "В присутствие, мало того, что бездействовавших, не отгонявших толпу, но и оказывавших помощь толпе нижних чинов, спасавшиеся из огня по трубам и прыжками из окон, немедленно были убиваемы на месте рассвирепевшей толпой, страшно их уродовавшею и грабившею донага. Солдаты расстреливали спасавшихся на крыше" [127]. Анонимный корреспондент "Сибирского вестника" также констатировал, что солдаты бездействовали, а затем "увлеклись стрельбой в осажденных, метко подстреливая появлявшихся на крыше горящего здания" [128]. Губернатор в рапорте о произошедшем от 16 ноября 1905 г., в свою очередь, утверждал: "Вдруг из Управления раздались выстрелы, войска под этим огнем мгновенно передвинулись через улицу и площадь к соборной ограде и с места остановки дали без команды, по своей инициативе, один залп. После этого по распоряжению воинских властей, роты, чтобы солдаты не стреляли, были собранны в колонны" [129]. В изданных в 1917 г. воспоминаниях Г. С. Рассохина поясняется, что военнослужащие стреляли по находившимся на крыше горящего здания, поскольку милиционеры решили использовать остаток патронов для стрельбы в толпу и войска, чем и вызвали ответный огонь [130]. Возникает резонный вопрос, почему боеприпасы не были использованы для прорыва осажденных из горящего здания? 
русская пехота начала XX века Что касается морально-психологического состояния военнослужащих, то В. Н. Азанчеевский-Азанчеев в своем рапорте этого вопроса касается дважды. "Считаю нужным установить здесь, - пишет он, - что настроение нижних чинов, находившихся в наряде, было всецело на стороне толпы и поэтому офицеры не имели никакой возможности принудить их действовать решительно для усмирения народного восстания и прекращения буйства". Завершая изложение событий, начальник губернии констатирует: "Как пехота, так и казаки действовали, по моему убеждению, вяло и нерешительно, как потому, что были утомлены постоянными нарядами в предшествующее время, так и потому, что солдаты сами заметно склонялись на сторону толпы" [131]. Закономерно встает вопрос, а пытались ли власти использовать вооруженную силу для наведения порядка и спасения осажденных? Хочу напомнить, что в момент появления военных на площади неизвестным воинским начальником (по всей видимости, командиром прибывшей роты) было приказано "дать один короткий сигнал к действию" [132], предшествующий применению оружия, для успокоения толпы. Для этого, как я уже пояснял выше, необходимо было трижды ударить в барабан или протрубить в горн. Упомянутыми мной "Правилами о призыве войск для содействия гражданским властям" предусматривалось, что приказ на использование оружия старшему воинскому начальнику привлеченной части отдает высшее должностное лицо гражданской администрации, присутствующее на месте происшествия. В данном случае губернатор В. Н. Азанчеевский-Азанчеев начальнику гарнизона Томска генерал-майору Ризенкампфу, а тот, в свою очередь, командиру батальона подполковнику Ястребову. Вот как комментирует эту ситуацию К. А. Чернов: "Необходимо отметить, что в силу субординации военные … не могли отдать решительных команд на применение военной силы без согласия присутствовавшего на месте событий губернатора. Войска были вызваны на площадь по распоряжению В. Н. Азанчеевского-Азанчеева и прибыли в его подчинение. Именно губернатор должен был отдать приказ на применение военной силы" [133]. В воспоминаниях В. Бухарина (1935 г.) сообщается: "Генерал-майор Ризенкампф незадолго перед поджогом сл[ужбы] тяги пробрался внутрь здания и пытался вывести оттуда осажденных и с этой целью даже оттеснил толпу от входов, но, не будучи уполномоченным на решительные меры, отправился к губернатору просить о передаче ему командования, но ему было отказано… Власть военному начальнику была передана только на третий день после погрома" [134]. Ни один из источников по истории томского погрома 20-22 октября 1905 г. не упоминает о применении войсками на Новособорной площади в разгар событий упомянутых выше сигналов. Когда же в местных газетах после трагических событий в адрес военных стали высказываться обвинения в бездействии [135], в редакцию "Сибирского вестника" 11 ноября 1905 г. явился генерал Ризенкампф и любезно согласился дать интервью. На вопрос, кто распоряжался на площади 20 октября, он ответил: "Распорядительная власть войсковыми частями весь день 20 октября всецело принадлежала начальнику губернии. Господин губернатор попросил его - Ризенкампфа дать роту солдат и казаков, что и было исполнено. Непосредственное фактическое командование войсками, присутствовавшими на площади 20 октября, принадлежало коменданту г. Томска г. Когану… Что касается непонятного бездействия коменданта во время пожара, то генерал никаких разъяснений по этому дать не мог". Непонятно: почему в присутствие начальника гарнизона его подчиненный (комендант) не выполняет своих должностных обязанностей, и вышестоящая инстанция на данное обстоятельство никак не реагирует? "Далее генерал Ризенкампф сообщил редакции, что он незадолго перед поджогом здания тяги пробрался внутрь здания и попытался вывести оттуда осажденных и с этой целью оттеснил толпу от выходов, но не будучи уполномоченным на решительные меры, отправился к губернатору просить о немедленной передаче ему права командования, что ему на этот раз не удалось, и только на следующий день он и барон Брунов уговорили губернатора передать власть военному начальнику" [136]. Заключительная часть интервью и стала источником информации для В. Бухарина. В ответ на разъяснения генерала в "Сибирской жизни" публикуется открытое письмо к нему бывшего офицера, служащего Сибирской железной дороги Данилова, который обвинил Ризенкампфа в стремлении свалить ответственность за личное бездействие на губернатора. "Я бывший офицер, - писал он, - и вам ни меня, да и никого не удастся убедить, что понятие о воинской чести и дисциплине заглушают в офицере голос совести" [137]. 
Пожарные конца XIX века (Иркутск) В связи с начавшимся пожаром на площадь прибыли пожарные, но их не допустили к месту возгорания. Один из пожарников С. С. Жилин вспоминал в 1925 г.: "Когда мы приехали к пожару, то толпа сразу на нас набросилась и стала нам угрожать, что ежеле вы будите лезть тушить, то вас всех перебьем. Нам волей неволей пришлось повернуть на Нечаевскую улицу и пройти кругом городского сада и все обозы. Пожарные стояли у дома губернатора и в это время пожар принимал большие размеры", но тушить его не дают, перерезают рукава "и только стоявший рядом банк позволили" [здание железнодорожной пенсионной кассы. - М. Ш.]. "А во дворе фотографии Яковлева одного студента казаки поймали и у живого отрезали язык за то, что он стал их просить, чтобы его оставили живого" [138]. Его коллега, член Добровольного пожарного общества С. М. Сибирцев добавляет: "Когда сменился с караула, пошел домой, но услыхал набат каланчи, я, как дружинник, пошел на пожар, где горело желез. дор[ожное]. управление. Но когда прибыл туда пожарные команды не были допущены до тушения пожара, где я находился около пожарного обоза и наблюдал как расстреливали людей, показавшихся из горевшего здания и добивали людей ножками от биллиардных столов. Когда пожар стал грозить сберегательной кассе, тогда дано было распоряжение отстаивать кассу. Где я принял мое участие к отстаиванию кассы" [139].
Губернатор также засвидетельствовал факт не допущения пожарных к горящему зданию и то, что лишь после увещевания полицмейстера и советника губернского правления М. Н. Еремеева пропустили тушить помещение соседней пенсионной кассы [140]. По данным корреспондента "Сибирской жизни" перерезали 8 пожарных рукавов [141]. На судебном процессе над погромщиками в августе 1909 г. свидетель С. Куклин, брандмейстер Добровольного пожарного общества показал, что не разрешил пожарным частям начать тушение горящего здания полицмейстер В. П. Никольский [142]. Заведующий городским водопроводом Я. А. Ратциг в интервью сообщил, что после начала пожара он отдал приказ машинисту увеличить подачу воды для его тушения. "Но через 5-10 минут машинист звонит мне, что солдаты, поставленные для охраны на водонапорную башню, не допустили усилить струю воды и направить ее в противопожарные краны". Губернатор в ответ на его запрос грубо осадил: "Не суйтесь, где вас не спрашивают. Я без вас сделал надлежащие распоряжения" [143]. Пожар в здании железнодорожного управления начался в 18.00, к 20.00 он охватил все здание и, согласно информации В. Гума-Шергова, толпа отступила от его стен [144]. Согласно воспоминаниям всех очевидцев и свидетельств официальных лиц, включая полицмейстера и губернатора [145], все, кто пытался покинуть горящее здание, беспощадно убивались и подвергались ограблению. "Огонь, - отмечает инженер Трубецкой, - дошедший до третьего этажа и крыши, вызвал гибель всех находившихся там, из которых одни в отчаянии стреляли в толпу, другие оканчивали самоубийством или гибли со страшными воплями" [146]. Неизвестный автор письма от 29 октября 1905 г. свидетельствовал: "Толпа спасшую[ся] жертву немедленно терзала, били дубинами, железками, гирями, а также наносили удары ножами, кинжалами" [147]. "Выбегавших забивали дубинами, кололи штыками и застреливали из винтовок, - вспоминает А. Яропольская. - Попавшие за цепь [солдатское оцепление. - М. Ш.] считались спасенными и то не всегда. Один мой знакомый Д. Д. Вольфсон был убит на углу дома Гадалова. Он вдвоем с учительницей приходской школы вырвался из горящего здания и пробежали за цепь, но был встречен новой толпой хулиганов, которые отняли у них положительно все и отпустили, но Д. Д. не вытерпел и сказал им что-то. Труп его представлял бесформенную массу. Таких было много" [148]. В. Ф. Говердовский: "Трупы убитых были обезображены до неузнаваемости и обобраны до нитки, кроме того у некоторых трупов у рук были обрезаны пальцы, на которых были золотые кольца" [149]. Подобного рода примеры можно продолжать. Отдельным лицам удавалось спастись. Так, дружинник И. Шписман "счастливо выскочил из окна здания на крышу бывшего тогда крыльца, а оттуда на тротуар, бежал вдоль горящего здания, освещаемый его заревом, вновь пули стрелявших солдат ударялись рядом о стенки здания и соседний забор, принудив меня лечь на землю, чтобы не быть убитым" [150]. Дружинник Г. Шпилев в письме от 30 октября 1905 г. повествует: "Наши из окна, которое как раз над дверью [во двор. - М. Ш.], стали стрелять - черносотенцы отбежали, а как только появлялись, наши стреляли и они опять убегали - так делали до тех пор, пока все вышли. После всех выходил я с Чистяковым… Мы, когда выскакивали из дверей, бежали за театр. За ним есть ворота, выходящие на улицу на Московский тракт, но в воротах стояли черносотенцы… Решили мы пробиваться и бросились кучей к воротам. Черносотенцы бросились на нас, но мы стали отстреливаться и побежали вдоль улицы. Черносотенцы догоняли, били, неслись со всех сторон, кричали: "Лови, держи, бей их". Казаки и солдаты открыли стрельбу по нам и тут некоторых убили, а некоторые спаслись… Тут же убили и нашего командира А. Нордвика. Но кто попадался в руки черносотенцев - того терзали, превращали в мясо" [151]. "Были попытки об оказании помощи и студенчеством и группой спасшихся милиционеров и боевиков из "пятерок", - замечает В. Бухарин. - В тот момент, когда загорелся 2-й этаж группа проживающих студентов на Черепичной улице и прилегающих к ней организовалась в группу, вооружившись револьверами и охотничьими ружьями, подошла от клиники и дала залп в толпу, окружившую горящее здание, она разбежалась и дали возможность нескольким человекам выскочить из горящего здания и спастись" [152]. Согласно донесениям инженера Трубецкого и губернатора В. Н. Азанчеевского-Азанчеева, "еще в 10 часов вечера спасался кое-кто из сидевших в некоторых отделениях подвального этажа, но к 11 часам из окон вырывалось только пламя и скоро рухнула крыша. Тогда были допущены пожарные и в полночь огонь стал утихать" [153]. "К утру следующего дня здания управления сл[лужбы]. тяги и театра Королевой представляли из себя одни закоптелые каменные стены, между которыми лежали груды тлеющего мусора и торчали согнутые железные балки" - констатировалось в "Обвинительном заключении…" [154]. Подводя итоги событий 21 октября 1905 г. перепуганный начальник губкрнского жандармского управления, полковник Романов, телеграфировал в МВД: "Началась стрельба [в] войска и из окон горевшего здания стали выскакивать бывшие там, но всякого толпа убивала. Спаслись немногие, погибло много. Точное число пока не известно. Толпа высказала намерение дальнейших покушений [на] лиц, участвовавших, руководивших последними митингами… Положение угрожающее. Войска для таких случаев совершенно недостаточно" [155]. Начали считать погибших и пострадавших. Согласно информации полицмейстера П. В. Никольского 20 октября в больницы Томска доставили 8 трупов и 56 раненных, "из коих 23 человека в тот же день умерло" [156]. Только в 7-й госпиталь на Нечаевской улице доставили "пострадавших от народных волнений 32 человека, из коих трое оказались мертвыми и трое скончались вскоре после прибытия" [157]. 27 октября в газете "Сибирский вестник" перечисляется 115 фамилий пострадавших, в том числе 55 убитых и один обгоревший [158]. 28 октября полковник Романов доносил в МВД: убитых и умерших в больнице - 54, раненых - 73, пропавших без вести - 8. "Вероятно есть сгоревшие дотла" [159]. Естественно, больше всего пострадало железнодорожников. 30 октября 1905 г. В. А. Штукенберг сообщил фамилии убитых в МПС: инженеры И. Ф. Клионовский и М. У. Шварц; техники: Д. Д. Вольфсон и В. П. Лапшин; десятники: А. Маранджанц, Н. Павлов, П. Субботин; чертежник Н. Зисман; конторщики: Н. Апрелков, В. Андреев, И. И. Маркевич, К. Николаев, А. Перелешин, К. Девельдеева, А. Аржанников, В. Бессонов, Г. Вербицкий, В. Визговт, Никифоров, В. Софронов, А. Стоитс, Б. Тиранчевский, Н. Широков, П. Ульянова, В. Кадиков, С. Лебедев, И. Дмух, К. Маклаков, В. Трещев; счетовод П. Шумков; артельщик И. Мартынов; сторож Д. Кузьмин. Всего выявлено пострадавших 110, в том числе убитых 33, раненных 70, без вести пропавших (сгоревших) 7. Кроме того в больницы доставлено еще 15 трупов, "неопознанных из-за изуродования". Помимо железнодорожников, убито 7 и ранено 60 посторонних [160].
[1] Революционное движение в 1905-1907 гг. в Томской губернии. Сб.документов. Томск, 1955. С. 69.
|
