|
|
Введение Раздел 1. "Спаслось немного, погибло много" §1. Разогрев. 13-19 октября §2. Взрыв. 20 октября §3. Затухание. 21-24 октября Раздел 2. Реакция общества и властей и интерпретации томского погрома §1.Непосредственная реакция (конец октября 1905 - начало 1906 г.) §2. Судебный процесс 1909 г. §3. Что же произошло 20-22 октября 1905 г. и почему? Авторская реконструкция и интерпретация Заключение Список сокращений |
Введение Как известно манифест 17 октября 1905 г. спровоцировал в Российской империи волну (657 случаев) погромных акций. Только на протяжении двух-трех недель в них погибло от 3,5 до 4 тыс. чел., а еще более 10 тыс. получили ранения. Для сравнения за весь период Первой русской революции жертвами террористов стали 6680 чел. [1] Имели место подобные акции и в ряде городов Сибири (Иркутск, Красноярск, Барнаул, Томск). Наиболее кровавые очертания приобрел погром в Томске 20-22 октября 1905 г., жертвами которого стали 66 погибших и 126 раненных.
Со второй половины 1990-х гг. в отношении в Томскому погрому наметились новые подходы. С "традиционалистских" позиций В. П. Зиновьев заявил, что в условиях утраты контроля над Томском губернатор В. Н. Азанчеевский-Азанчеев с благословления Макария организовал 20-22 октября погром [11]. Вслед за ним я основной причиной произошедшего рассматривал "политический момент противостояния революционной демократии и власти, использовавшей "патриотически" настроенных обывателей для подавления активности первых. Антисемитский момент проявился в двух случаях (Томск, Иркутск) и имел второстепенный характер. Активное участие в организации "черной сотни" приняли местная администрация (прежде всего правоохранительные органы) и духовенство. По сути дела, можно говорить о церковных приходах и братствах как центрах консолидации монархистов" [12]. В свою очередь А. П. Толочко пришел к выводу о том, что власти потворствовали черносотенцам, а сами октябрьские события свидетельствовали о наличии в регионе потенциальных сторонников помещичье-монархических партий и дали импульс для их организационного объединения. Он же указал на то, что поводом к открытым выступлениям монархистов стала очередная годовщина восшествия на престол Николая II (20 октября 1894 г.) [13]. Достаточно подробно обстоятельства погрома в Томске исследовали местные историки. И. В. Чернова считает, что "столкновение произошло не между войсками и гражданами или полицией и гражданами, а это был конфликт граждан различных убеждений, различных сословий, конфликт "отцов и детей". Полиция же не смогла разъединить противоборствующие стороны, а "действия милиционеров были неразумными и непоследовательными и привели только к ожесточению толпы" [14]. С. И. Исаков и Н. М. Дмитриенко в биографическом очерке епископа Макария, отмечают его монархические убеждения, причастность к организации в Томске отдела Союза русского народа, но во время рассматриваемых событий иерарх пытался увещевать толпу в плане прекращения погрома [15]. Наконец, Д. С. Баранов в серии публикаций и дипломной работе приходит к выводу о стихийном характере погрома [16]. В свою очередь, омский исследователь Е. В. Сторыгин констатирует, "что трагические события октября 1905 г. были именно конфликтом, который был предсказуем. Весь ход событий не только 1905 г., но и всего начала ХХ в. вел именно к этому. Когда-то должен был произойти этот огромный всплеск насилия, ненависти друг к другу" [17]. В своей последней по времени выхода публикации я, обобщая информацию о погромах в Омске, Томске, Барнауле, Красноярске, Иркутске, пришел к выводу о том, что "основной их причиной выступал политический момент противостояния либерально-революционной демократии и "патриотически" настроенных обывателей с целью подавления или пресечения активности первых". Сами эти акции носили стихийный характер и выражали реакцию традиционалистских слоев городского населения на попытки либерально-радикальных элементов ограничить или вообще ликвидировать самодержавие. Власти оказались не способными предотвратить и пресечь действия погромщиков, хотя в ряде случаев не скрывали симпатии к ним [18]. Отличается спецификой и источниковая база темы. Выявленные мной в Государственном архиве Новосибирской области комплекс документов, относящихся к событиям в Томске 20-22 октября 1905 г., а также материалы местных газет "Сибирская жизнь" и "Сибирский вестник" однозначно отражают позицию пострадавших во время погрома или идеологические установки времени написания воспоминаний. К тому же они использовались выборочно. Среди блока воспоминаний участников и очевидцев анализируемых событий следует особо выделить написанные бывшим городским головой А. И. Макушиным для томского Истпарта в 1925 г. мемуары, которые представляют машинописный текст с авторскими правками и его автографом в конце. Предваряя его, он пояснил: "Ниже написанное является почти всецело выдержками из памятных записей, набросанных мной в декабре 1905 года. Отсюда и получается форма дневника" [19].
Делопроизводственные документы властных структур (рапорты, донесения, телеграммы, отчеты и т.д.) так же страдают субъективизмом и отличаются стремлением составителей снять с себя ответственность за произошедшее. К тому же, такой важный носитель информации о повседневной жизни Томска - местные газеты "Сибирский вестник" и "Сибирская жизнь" в эти дни не выходили (с 16 по 25 октября 1905 г.). До настоящего времени не обнаружены протоколы судебного процесса над участниками погромных акций в октябре 1905 года, состоявшегося в Томске 17-28 августа 1909 г. О его ходе можно судить по отчетам из зала суда, публиковавшимся в либеральной "Сибирской жизни", черносотенной "Сибирской правде" и близких к последней по идейным позициям "Томских епархиальных ведомостях". Материалы из "Сибирской жизни" вместе с Обвинительным актом были опубликованы отдельной брошюрой [22]. Позиция сторон в освещении изучаемых событий и их интерпретации отличается крайним субъективизмом и откровенным искажением фактов. Вот как, например, характеризуют свидетелей защиты либералы: "За свидетелями обвинения движется целая толпа свидетелей защиты с их однообразными по тону и характеру, типичными для свидетелей защиты по погромным делам показаниями. Некоторые из них поражают своей противоречивостью, иные даже какой-то особой тупостью" [23]. А вот как правые характеризуют участников митингов и демонстраций в октябре 1905 г.: "Революционеры-манифестанты в виде студентов и девчонок в коричневых юбчонках, с красными лоскутами на палках, разгоняемые на улицах, нашли благосклонный приют в городской управе, где они в печах прятали свои эмблемы - красные лоскутки. В управе между тем стоял дым коромыслом. Служившие в то время, как выше сказано, студенты в присутственные часы при наличности заправил, бегали по всем канцеляриям управы, как исступленные, читали, или вернее, выкрикивали приходящим обывателям прокламации, изрыгали хулы на Государя" [24]. А вот как воспроизвели выступление на процессе одного из обвиняемых томского мещанина И. С. Богуна противоборствующие стороны. "Дело о погроме…": "Богун с циничной откровенностью высказался о том, как митинги и забастовки вызвали в народе противоположное движение - на защиту веры православной, которая будто-бы находилась в опасности, как во главе этого движения появились "Минины" и "мы решили умереть, чем подчиниться" тому, что было постановлено на митингах". Эта "речь" изобиловала всеми аксессуарами союзнического красноречия. И закончил ее Богун громовым голосом, с страстными жестами" [25]. "Сибирская правда": "Наше пропитание - дневной труд. Нам живется не так легко, как другим. И поэтому хочется, чтобы было получше. Началось движение. Мы слышим, что будет милиция вместо полиции и прочее. Нам говорят, что тогда будет нам и легче, и лучше. Мы поверили… Приглашают всех на митинг. Я пошел… Я думал, что услышу там что-нибудь хорошее, но мне показалось там прямо муторно. Безобразие одно. Только я вошел в театр, слышу кричат: "Долой самодержавие!" Что, думаю, тут такое? Прислушиваюсь и слышу, что Макушина предлагают на должность губернатора, а Броннера хотят выбрать городским головой. Потом слышу, говорят: "Нам здесь в театре тесно, надо перейти в собор. Макашка [епископ Макарий. - М. Ш.] нас, конечно, туда не пустит, но мы его проведем по городу за бороду при колокольном звоне" [26]. Для более глубокого понимания анализируемого события дадим краткую презентацию ситуации в Томске ко времени октября 1905 г. Итак, к началу ХХ в. он представлял быстрорастущий многофункциональный центр, численность населения которого выросла с 14 тыс. чел. в 1858 г. до 67,5 тыс. в 1904 г. (второе место в Сибири после Иркутска) [27]. Прирост населения осуществлялся прежде всего за счет переселенцев из Европейской России и местных крестьян. По свидетельству современника, "приток к Томску крестьянского населения находится в связи с отысканием ёработы и желанием поскорее приписаться в мещане, чтобы избавиться от платежей, повинностей и поборов, лежащих на крестьянине, последнее - заветная мечта всякого крестьянина, вкусившего прелестей городской жизни" [28]. Поэтому по данным на 1897 г. мещане составляли 44,2 %, а крестьяне 39,2 % и в итоге 83,5 % городского населения [29]. В Томске не было крупных промышленных предприятий, тем не менее численность наемных рабочих к 1905 г. составила 5328 чел., в том числе: фабрично-заводских - 1815, строительных - 1500, железнодорожников - 370 чел. [30] Кроме того наиболее крупными группами работающих по найму были в 1897 г.: прислуга (5062 чел.), занятые в торговле (1044 чел.). За 1866-1900 гг. количество только постоянных торговых заведений увеличилось в 2,5 раза (с 432 до 1084) [31]. Еще в 1892 г. в городе насчитывалось 1020 ремесленников, имевших примерно 49 специализаций (портные, сапожники, гончары, кирпичники, пряничники и т.д.) [32]. 
Панорама Томска с видом на толкучий рынок, Почтамтскую ул. и кафедральный собор Поскольку основным средством перевозки грузов и пассажиров в городе выступал тогда гужевой транспорт, в начале 1905 г. уплатили сборы на право заниматься промыслами 566 легковых извозчиков, 230 - ломовых и 20 водовозов (для сравнения: в 1892 г. их всех насчитывалось 426 [33]). Для содержания этой транспортной инфраструктуры нужна была целая армия ремесленников и кустарей: кузнецов, шорников, изготовителей телег, саней, содержателей постоялых дворов и т.д. Например ремесленников-шорников и седельников в 1885 г. в Томске насчитывалось 24 и 14 соответственно из всех 49 по губернии. Центрами экипажного производства являлись пригородные Нелюбинская и Спасская волости. В первой 308 семей занимались изготовлением дуг, саней, колес; причем обозных саней ежегодно производили по нескольку тысяч штук на десятки тысяч рублей [34]. На другом полюсе в рассматриваемое время быстро росла численность средних городских слоев "нового" типа, составив порядка 11 тыс. чел. Среди них существенное место занимали чиновники губернских и уездных структур, служащие управления Сибирской железной дороги (1,5 тыс. чел.). Томск являлся единственным в регионе вузовским центром, в нем работали университет и технологический институт, в которых к началу 1905 г. обучалось порядка 2 тыс. студентов. Кроме того, в 10-ти средних учебных заведениях (гимназиях, училищах, духовной семинарии) образование получало порядка 4 тыс. чел. В городе проживало около 4 тыс. евреев. Их доля среди местных купцов в 1904 г. составляла 28 %, в 1900 г. в Томске насчитывалось 170 еврейских лавок и магазинов [35]. Но их владельцы по городовому положению 1892 г. лишались избирательных прав при выборах гласных городской думы. Так, собственность 179 "лиц иудейского звания" в 1904 г. оценивалась в 825,5 тыс. руб., а уплачиваемый ими городской оценочный сбор составлял 8225 руб. На этом основании городская управа считала возможным, при условии получения специального разрешения (поскольку Томск не входил в список мест, дозволенных для постоянного проживания евреев), внести в избирательные списки 119 домовладельцев, стоимость имущества которых составляла в сумме 793230 руб., а также 42 чел., выбирающих промысловые свидетельства соответствующих разрядов. Но такого разрешения не последовало [36]. Общественно-политические взгляды "новых" средних слоев отличались радикализмом. Наиболее массовые группы их (врачи, учителя, студенты), активно участвуя в просветительской деятельности, главным препятствием в этой сфере считали "экономическую необеспеченность" и одобряли деятельность радикалов, активно помогая им. Преподаватели и учащиеся активно включились в общественно-политическую и культурную жизнь города. В 1896 г. прошла первая сходка студентов университета, в 1899 г. состоялась их забастовка, в 1903 г. студенты организовали первую в Томске демонстрацию, сопровождавшуюся масштабными столкновениями с полицией. Даже большевик В. Д. Виленский-Сибиряков позднее (1925 г.) признавал высокую общественно-политическую активность профессуры томских вузов в рассматриваемое время [37]. А вот как охарактеризовал позицию профессоров технологического института попечитель учебного округа Л. И. Лаврентьев: "В смутное время 1904 и 1905 гг. профессора института, нисколько не стесняясь, стали на сторону революции (за исключением, быть может, одного или двух: вполне ручаться могу только за одного)" [38]. 
Группа профессоров Томского технологического института (в центре - Николай Висарионович Некрасов) Центрами концентрации либералов стали городская дума и неполитические общественные формирования. На выборах 1902 г. гласными городской думы стали не только местные предприниматели, но и представители "новых" средних городских слоев, а городское самоуправление впервые после купцов возглавил врач А. И. Макушин. Не случайно черносотенцы впоследствии (1909 г.) назвали этот состав думы "интеллигентным". С другой стороны, накануне 1905 г. в Томске действовало около 30 неполитических общественных формирований разной направленности (научно-просветительские, филантропические, досуговые). Крупнейшее в регионе Общество попечения о начальном образовании насчитывало в 1905 г. 500 членов [39]. Помимо названного объединения интеллигенция активно сотрудничала в Обществе естествоиспытателей при Томском университете, Обществе содействия физическому развитию, Юридическом обществе при Томском университете, местном отделении Императорского Русского технического общества и т.д. Центрами притяжения радикальной оппозиции становятся нелегальные организации РСДРП (250 чел. к началу 1905 г.) и ПСР (150 чел.), имевшие свои типографии. К тому же, летом 1903 г. эсеры взяли под свой контроль легальную газету "Сибирский вестник". По социальному составу в формированиях преобладали студенты, служащие, интеллигенты. Так вспоминает член комитета РСДРП В. И. Тихов: "Среди нас могли быть и рабочие, но это не был основной элемент, у нас больше был элемент разночинцев, с участием молодежи и железнодорожников. Из железнодорожного управления было порядочно людей, типографские рабочие, железнодорожные рабочие и студенчество" [40]. О намерениях радикалов можно судить хотя бы по листовке от имени РСДРП, но подписанной Комитетом кассы студентов-технологов от 28 октября 1904 г.: "Только полная ликвидация настоящего государственного порядка путем созыва всенародного Учредительного собрания на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права и немедленное прекращение войны создадут благоприятную почву для развития всех прогрессивных сил страны и классовой борьбы пролетариата за свои социалистические идеалы" [41]. Центрами концентрации консервативных слоев городского социума являлись: мещанское общество (староста С. Самгин-Косицын), купеческое общество (староста купец 2-й гильдии И. Д. Сычев). В 1905 г. в городе возникает "Кружок русских людей", о котором практически ничего не известно, кроме того, что он официально прекратил существование в начале ноября того же года на том основании "что с введением конституции деятельность союза утрачивает смысл". В его листовке "К русским людям", отпечатанной в типографии Томского Епархиального братства, провозглашалось: "Мы твердо убеждены, что только в единодушии и непосредственном общении Царя со свободной Церковью и свободным народом в лице земских соборов или государственной думы, состоящей из избранных народом подлинных его представителей, - заключается действительное спасение России от всех неустройств, хищений и неправд, а отнюдь не в замене системы бюрократической олигархии родственною ей в своем существе системой конституционной" [42]. Радикализация настроений городского социума во многом была связана с поражением в Русско-японской войне. Ее начало сопровождалось бурной манифестацией томичей 1 февраля 1904 г., о которой "Сибирская жизнь" сообщала: "Беспрерывное "ура" и звуки национального гимна гремели в воздухе. Предметом шумных оваций были офицеры местного батальона; манифестанты подхватили их на руки и подолгу качали. Особенно большая группа манифестантов собралась во втором часу дня около дома городского управления. Когда на балконе городского дома показали портрет Государя, вынесенный членами управы, грянуло могучее "ура" толпы в несколько тысяч человек, масса шапок полетела в воздух. От управы манифестанты пошли к солдатским казармам, их сопровождал военный оркестр исполнявший "Боже царя храни", "Коль славен". На каждом перекрестке к толпе присоединялись новые и новые манифестанты" [43]. 
Сражение под Мукденом: плакат военных лет Эйфория прошла очень быстро. Уже за первые два месяца войны цены на продукты первой необходимости в Томске подскочили на 25-50 %. Горожане и муниципалитет должны были обеспечивать содержание раненых, освободить общественные строения под госпитали, казармы, содержание военнопленных, изыскивать пособия для семей призванных в армию и т.д. Активно собирали средства на эти цели. По подсчетам Э. А. Воробьевой с февраля 1904 по апрель 1905 г. их аккумулировали на общую сумму 97903 руб. [44]. Однако, вместо победных реляций с театра военных действий шел поток информации о непрерывных поражениях и отступлениях, которые в тылу напрямую связывали с "полной несостоятельностью нашего государственного строя" [45]. "Если где знакомиться с язвами нашей родины, так это на войне, - утверждалось в передовой статье "Сибирской жизни". - Невежество армии, хищения, беспорядки и отсутствие веры в наше дело - вот картина положения вещей" [46]. На этом фоне растет популярность социалистических идей. "Много нехорошего видело русское население во время русско-японской войны, и оно потеряло свою веру в то, что правительство может хорошо управлять страной. Нередко люди, даже патриотически настроенные, не знали что делать, и бросались в крайности, хватаясь хотя бы за тот же социализм", - так объяснял данное обстоятельство видный сибирский предприниматель И. В. Кулаев [47]. В 1905 году ситуация еще больше радикализировалась под воздействием информации о происходящих в стране революционных выступлениях [48]. Митинг-банкет 12 января; демонстрация, переросшая в столкновение с полицией и казаками 18 января; студенческие сходки; общегородская забастовка в июле, накаляли политическую обстановку. Не случайно в "Обвинительном акте" по поводу погрома, составленном в 1909 г., отсчет событий начинается с последнего месяца лета: "В августе месяце 1905 г. в Томске среди студентов и железнодорожных служащих начали устраиваться митинги и сходки политического характера. Принимая все более крупные размеры, эти митинги и сходки захватывали широкие слои населения, в том числе и простой рабочий люд" [49]. Еще одним важным фактором, оказавшим существенное влияние на весь ход событий в Томске в 1905 г. и события 20-22 октября, в частности, являлось состояние и эффективность деятельности органов местного государственного управления, прежде всего губернской администрации и силовых структур. В этой сфере можно согласиться с выводом С. В. Любичанковского о том, "что революция 1905 года несла в себе огромный антибюрократический запал", и именно тогда начался необратимый кризис, "который подрывал и делал неэффективным как работу губернской администрации, так и всей вертикали власти в стране" [50]. В этой связи следует отметить о перемещении по службе двух ключевых фигур местной администрации. 4 ноября 1904 г. томский губернатор генерал-майор К. С. Старынкевич получил новое назначение и вскоре выбыл к новому месту службы. 23 декабря на эту должность назначается харьковский вице-губернатор, статский советник и камергер В. Н. Азанчеевский-Азанчеев, но только в начале апреля 1905 г. прибывший в Томск и вступивший в исполнение обязанностей [51]. Местные СМИ сообщили обывателям, что он из дворян Московской губернии, работал предводителем дворянства одного из уездов, а затем примерно год пробыл в должности вице-губернатора в Харькове [52]. Обнаруженный Д. С. Барановым формулярный список должностного лица дополняет эти сведения. Всеволод Николаевич родился в апреле 1864 г. и имел к моменту вступления в должность 38 лет. Окончил юридический факультет Московского университета и начал работать в Московской судебной палате. В 1890 г. избран предводителем дворянства в Карачевском уезде (Карачев - город с населением 15 тыс. чел.) Орловской губернии и параллельно председателем уездной земской управы. С декабря 1902 саратовский вице-губернатор, а с 1903 - харьковский. В феврале 1901 г. пожалован в статские советники, в августе 1904 - в камергеры двора его императорского величества [53]. Таким образом, новый начальник губернии не имел навыков управления крупным территориально-административным образованием, да еще в условиях экстремальной ситуации Русско-японской войны и начавшейся революции. Его назначение свидетельствовало о кадровом дефиците управленцев подобного уровня и падении престижа органов губернской администрации. Кстати, в 1905 г. 23 профессора Томского университета имели классный чин статского советника, 10 - действительного статского советника (в 1905 г. в статские советники были произведены 4 чел., в действительные статские советники - 6) [54].
В сложившихся условиях власти и правоохранители оказались не готовыми к пресечению массовых протестных выступлений, что наглядно проявилось в ходе разгона демонстрации 18 января 1905 г. [56]. Вся последующая профилактическая деятельность администрации с точки зрения предотвращения митингов и прочих "сборищ" свелась к изданию и распространению через газеты и в виде листовок серии обязательных постановлений губернатора от 19 января, 19 марта и 19 июля, воспрещающих "всякие не вызываемые необходимостью и нарушающие тишину и спокойствия сборища" на улицах, в общественных собраниях, театрах, частных дворах и квартирах не только в городе, но и за пределами городской черты. Ослушникам грозил арест на три месяца или денежный штраф в 500 руб. [57] С другой стороны, радикалы использовали факт расправы над демонстрантами для массированной дискредитации структур местного государственного управления и правоохранительных органов, нагнетая атмосферу напряженности в городском социуме. Основу гарнизона Томска в 1905 г. составляли 10 рот 4-го запасного батальона 8-го Томского пехотного полка (около 2,5 тыс. военнослужащих), размещенных в казармах военного городка, находившегося в центре города за городским садом. Основную часть его личного состава составляли призванные в армию новобранцы и резервисты, которые в связи с окончанием в августе 1905 г. Русско-японской войны дожидались демобилизации и не отличались служебным рвением. 83 % призывников 1904 г. составляли крестьяне. Текучесть военнослужащих, связанная с войной, по компетентному заключению К. А. Чернова, "вызвала понижение уровня дисциплины, что неоднократно отмечало в своих приказах командование гарнизона. В приказах начальника гарнизона за 1904 г. неоднократно отмечалось появление "праздношатающихся" военнослужащих на улицах города в нетрезвом виде, нарушение формы одежды, "не отдание чести старшему по званию начальнику" и т. д." [58]. В июле 1904 г. для поддержания порядка в Томск на смену подразделения отправившегося на войну Сибирского казачьего войска прибыла сотня Красноярского казачьего дивизиона в составе двух офицеров и 140 нижних чинов под командованием есаула А. М. Белоусова [59]. Кроме того в состав гарнизона входили управления губернского и уездного воинских начальников, губернское жандармское управление, конвойная команда, военный лазарет [60]. Военнослужащие с начала революции постоянно подвергались воздействию со стороны радикалов (распространение листовок, устная пропаганда). В частности, жандармы инкриминировали одному из видных деятелей местного комитета РСДРП присяжному поверенному М. И. Преловскому ведение "преступной агитации среди нижних чинов местного гарнизона" [61]. Однако, по мнению К. А. Чернова, "революционная агитация в частях гарнизона не имела успеха" [62]. Место, на котором разворачивались события 20-22 октября 1905 г., представляет собой прямоугольник размером примерно 400 на 1500 метров в центральной части Томска, отграниченный с севера Базарной площадью и Обрубом. Здесь на Магистратской улице располагалось Мещанское собрание, на Базарной площади - городское полицейское управление (ГПУ) и пожарное депо. Собственно на Базарной площади располагалось два рынка - толкучий и обыкновенный базар. Это было самое оживленное и одновременно самое неблагоустроенное место города. Корреспондент "Сибирского вестника" еще в середине августа 1905 г. пророчески предупреждал: "Кроме того в неторговое время на базарной площади группируется значительное количество публики нетрезвой, действуя возбуждающим образом на такую массу легко могут повести к погрому. Известно, что во многих русских городах погром всегда начинался от толкучего рынка" [63]. На углу Почтамтской улицы (Ленина) и Благовещенского переулка (Батенькова) в 1904 г. завершилось строительство дома А. Ф. Второва с универсальным магазином и гостиницей. С запада район отграничивается Почтамтской улицей до Новособорной площади с расположенными на ней (на втором этаже здания, завещанного городу купцом 1-й гильдии Ф. Х. Пушниковым) городской думой и управой, общественным собранием и архиерейским домом. С востока границей служит ул. Садовая, являющаяся продолжением Почтамтской, с юга - Новособорная площадь. Поскольку основные события развертывались на ней, остановимся на ее топографии. В центре располагался открытый в 1900 г. грандиозный (вместимостью 2,4 тыс. чел.) Троицкий кафедральный собор (разобран в 1930-1934 гг.), обнесенный невысокой (в половину человеческого роста) каменной оградой. С юга площадь отграничивали здания губернского управления, резиденция начальника губернии и лютеранская кирха; с востока - городской сад. Непосредственно за ним располагались казармы 4-го запасного батальона. С севера на нее выходили фасады мужской гимназии, губернского казначейства, доходный дом Гадалова с галантерейным магазином на первом этаже. На западной стороне площади располагались трехэтажное здание служб пути и тяги Сибирской железной дороги, во флигелях во дворе - железнодорожный телеграф и железнодорожная пенсионная касса. За ним в сторону р. Томи на ул. Московский тракт, начинающейся от Новособорной площади, находился построенный в 1886 г. купцом 1-й гильдии Е. И. Королёвым городской театр с залом на 1 тыс. зрителей, в обиходе называемый "королёвским". В юго-западном углу, где Почтамтская улица переходила в Садовую, располагался корпус университетской клиники. 
Еще одна характерная деталь анализируемых событий связана с активным использованием ее участниками телефонной связи. Впервые телефон появился в городе в 1886 г., в 1894 г. открывается государственная телефонная сеть на 115 номеров [64]. В 1900 г. она обслуживала 328 абонентов, в 1910 - 688 [65]. К 1905 г. число абонентов составляло не менее 500, и связью были охвачены основные административные и общественные учреждения (городская управа, мещанское собрание, библиотеки, учебные заведения), а также квартиры чиновников, купцов, городского головы, инженеров и т.д. В рамках всероссийской октябрьской политической стачки 13 октября 1905 г. в Томске первыми начали забастовку служащие управления Сибирской железной дороги, которые 14-го в здании управления провели митинг [66]. 15 октября забастовали большая часть предприятий и учреждений города [67]. Руководящую роль в эскалации общественной активности играли либералы. Активизировались и радикалы. По свидетельству В. Д. Виленского-Сибирякова социал-демократов волновал вопрос вооружения: "Мы решили создать вооруженный отряд. Для чего, для каких целей об этом в первый момент как-то не говорилось, а просто все желали вооружиться и быть готовыми…" [68]. Согласно воспоминаниям В. Бухарина (1935 г.) уже на митинге 16 октября начали собирать деньги на оружие [69]. Заметим, что вплоть до сентября 1905 г. такое желание не проявлялось. Согласно кассовым отчетам комитета Сибирского союза РСДРП, находившегося тогда в городе, за январь-август 1905 г. из многочисленных трат, только 12 руб. социал-демократы израсходовали на покупку одного револьвера [70]. Характерной чертой октябрьской забастовки стали агрессивно-наступательные действия радикалов и либералов по ее расширению. Служащих из управления дороги выдворяли, в том числе используя химическую обструкцию - "подкладывалась колбочка с вонючим газом и поневоле должны были протестовать" [71]. Об этом же свидетельствует А. Шалаев: "Началась всеобщая забастовка. Рабочие и приказчики ходили по магазинам и предприятиям, снимая колеблющихся" [72]. Эту особенность в рапорте отметил полицмейстер П. В. Никольский: "14 октября забастовщики, разделившись на небольшие группы ходили по разным магазинам и требовали немедленного прекращения торговли с целью всеобщей забастовки, причем, не желавшим подчиняться этому требованию угрожали разгромом их имущества" [73]. Подобная практика не всегда встречала поддержку. Как вспоминал в декабре 1925 г. Шаламов, во время "снятия" неожиданный отпор был дан в кузнечных рядах на Белом озере. Кузнецы "напали на нашу группу и начали избивать всем, что было в руках" [74]. По свидетельству городского головы А. И. Макушина ломовые извозчики избили снимавших в магазинах приказчиков и "какого-то студента" [75]. Подобная агрессивная практика формировала слой недовольных действиями забастовщиков, особенно среди тех, кто жил за счет торговли, извоза, оказания сервисных услуг и т. д., лишая их повседневного заработка, что, на мой взгляд, сыграло важную роль в последующих событиях. "В народе, в особенности в среде мелких торговцев и рабочих замечалось недовольство по поводу забастовок", - фиксировалось в обвинительном акте окружного суда [76].
[1] Обнинский В. Полгода русской революции // Сб. материалов к истории русской революции (октябрь 1905 - апрель 1906 г.), вып. 1, М., 1906. С. 12, 42; Гейфман А. Революционный террор в России, 1894-1917. М., 1997. С. 31; Будницкий О. В. Российские евреи между красными и белыми (1917-1920). М., 2005. С. 57.
|
