Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

• Шиловский М.В.
  Томский погром
  20-22 октября 1905 г.:
  хроника,
  комментарий,
  интерпретация

   21 октября.
   "В час ночи пришел губернатор и сказал, - вспоминает находившийся в его резиденции городской голова А. И. Макушин, - что толпа разошлась и что теперь начинается второе действие. Из Тайги идет поезд с вооруженными забастовщиками, будут громить его и мне незачем испытывать это удовольствие". Алексея Ивановича разместили рядом в камере арестантских рот. "Наутро Сушкевич - начальник арестантских рот сообщает, что губернатор настрого приказал без его разрешения меня не выпускать" [1]. Данное обстоятельство в последующем по разному интерпретировалось мемуаристами. А. Сазонова утверждала: "Городской голова Макушин А. И. должен был просить губернатора Азанчеевского-Азанчеева, что его заперли в тюрьму на время погрома". А. Шалаев (1924 г.) свидетельствует: "Сам Макушин в это время был арестован, кажется, по его личной просьбе" [2].
   Утром 21-го "в городе царило самое напряженное состояние. Каждый боялся за свою жизнь, за свое имущество" [3]. Были разгромлены и ограблены уцелевшие после пожара железнодорожные службы, находившиеся в отдельном здании во дворе управления. Утащили "все медные части телеграфных аппаратов и литографических машин". Как отмечал инженер Трубецкой? все это осуществлялось "при полном отсутствии охраны, о которой Управление настоятельно просило губернатора" [4]. В изложении "Обвинительного акта…", рапортов полицмейстера и губернатора с утра 21 октября центральные улицы Томска заполнились толпами народа, "преимущественно из рабочего люда" и "везде слышались враждебные речи против забастовщиков, которые силой склоняли весь рабочий люд к забастовке" [5]. В Троицком кафедральном соборе состоялась литургия "по случаю дня восшествия на престол Государя Императора" [6]. "В половине обедни принесли портреты Государя, - вспоминал анонимный очевидец, - ночевавшие, как говорят в губернаторском доме". Выйдя на паперть, он услышал от собравшихся: "Преосвященный и губернатор после обедни велели бить евреев" [7].
   "Вскоре после окончания литургии, - сообщается в рапорте полицмейстера, - на той же площади около собора собралась толпа в несколько тысяч человек; все без исключения были в сильном возбуждении по поводу кровавых событий последнего дня и относили это к вине революционеров и усиленной еврейской агитации. Озлобление против революционеров было так сильно, что толпа готова была растерзать всякого заподозренного в неблагонамеренности. Так, один студент, у которого при обыске были найдены прокламации и револьвер, тут же был убит толпою, а вслед за этим была также избита одна барышня, которая вслух выразила сочувствие и негодование толпе. Дальнейших убийств около собора не было…, и поэтому злоба толпы обратилась на евреев, так как все главные агитаторы на митингах, которые также посещал и чернорабочий люд, были из евреев" [8].
   В связи с этим пассажем, следует обратить внимание на два обстоятельства. Во-первых, в отличие от событий 20 октября, когда гнев толпы был обращен против студентов и железнодорожных служащих (людей в партикулярной форменной одежде), 21-го четко разыгрывается антисемитская установка. Не случайно, по свидетельству очевидца, один из участников погрома В. Федоров, прийдя домой 20 октября, заявил: "Завтра евреев разносить будут" [9]. Во-вторых, указывается и источник этих настроений, - личные впечатления простолюдинов от митингов, на которых "верховодили" евреи. Тем самым власти как бы снимали с себя обвинение в насаждении антисемитских настроений.

Николай II

   Затем громадная масса народа двинулась к резиденции губернатора, где с балкона он и епископ Макарий "больше часа уговаривали толпу успокоиться, разойтись и обратиться к мирным занятиям". Эти увещания, однако, мало подействовали на озлобленную толпу и около 13.00 она "с портретом Государя Императора, четырьмя национальными флагами, при пении народного гимна и с криками "ура", отправилась на Почтамтскую улицу" [10]. Начался погром еврейских магазинов на этой улице, а так же на набережной Ушаковки. Как вспоминал очевидец, "Приносили портрет Государя и говорили: "Наш царь пришел смотреть ваш товар!" И магазин разбивали Душой акции были солдаты и казаки, они брали самое ценное [11]. По свидетельству губернатора и полицмейстера в самом начале погрома убили еврея, "бросившего камень в портрет Царя" [12].
   В "Обвинительном акте…" этот сюжет уточняется: "Так как толпа продолжала шуметь [перед резиденцией губернатора - М. Ш.], то губернатор предложил ей избрать из своей среды депутатов и отправить их к нему в дом для переговоров. После этого к губернатору явилось около 15 депутатов. Как на причины, вызвавшие беспорядки, депутаты указали губернатору на политические митинги, на которых произносились возмутительные речи; на забастовки, имевшие своим последствием прекращение в городе торговли и лишившие бедный класс населения заработка. Далее депутаты передали губернатору о возмущении, которое вызвали в народе милиционеры своей стрельбой по толпе, и просили выдать городского голову Макушина, врача Броннера и др[угих]. лиц, как главных виновников всего происшедшего. На это губернатор объявил депутатам, что виновные будут наказаны, и о них будет произведено строгое расследование; в свою очередь, губернатор просил депутатов воздействовать на толпу и не делать из мирной манифестации беспорядков. Этим закончились переговоры и депутаты, взяв из дома губернатора принесенный накануне толпой портрет Государя, удалились. Сообщив затем толпе о результате своих переговоров с губернатором, депутаты вместе с нею, при пении народного гимна, направились на Почтамтскую ул." [13]. Таким образом, все произошедшее днем 21 октября 1905 г. не являлось результатом непредсказуемых действий разгневанной деяниями революционеров и евреев толпы. Все начиналась как официально разрешенная манифестация, которая должна была пройти по тому же маршруту, что и 20 октября, только в обратном порядке.
   Иную версию событий на Новособорной площади в первой половине 21 октября предложил в своих воспоминаниях 1920-х гг. П. Тузовский. "Среди толпы появляется стул, - сообщает он, - на него залез высокий здоровый мужчина с бритым лицом, по видимому - переодетый полицейский или жандарм, и произносит короткую погромную речь, призывающую бить и громить жидов и политику. Толпа ему в ответ кричит "ура" и бросает вверх шапки. Оратор вынимает из кармана список и по нему перечисляет лиц, которых следует громить. В первую очередь следует идти к А. И. Макушину, так как его жиды и политики избрали президентом города… Перечисляя следующих, он называет громко: Фуксмана, Дистлера, Рейхзелигмана, Заславского и др. Толпа в знак одобрения после произнесения каждой фамилии кричит "ура" и бросает шапки. Затем (по бумажке) предлагает толпе послать делегатов к епископу Макарию. Предположение принято и вскоре избранные делегаты направились к архиерейскому дому. Через полчаса на площадь явилась карета с Макарием. Толпа встретила его криками "ура" и с непокрытыми головами. Карета остановилась у парадного подъезда. Когда Макарий вошел в дом, то вскоре было объявлено, что губернатор с Макарием выйдут на балкон, обращенный к площади". Так это и произошло, но, что они говорили собравшимся мемуарист не слышал. "В толпе говорили, что губернатор и Макарий разрешают идти по городу с иконами и портретами царя под охраной казаков" [14].
   Версия о переодетых жандармах и полицейских (их верная примета - бритые лица) пошла гулять по историческим исследованиям. Что касается военнослужащих, то в "Обвинительном акте…: по этому поводу зафиксировано: "Рота вооруженных солдат стояла, а толпа хулиганов беспрепятственно грабила чужое имущество. И не только это, больше: когда один солдат начал прикладом ружья разгонять толпу, начальник запретил ему применять оружие" [15]. Вообще, в отдельных случаях, когда правоохранители проявляли настойчивость, им удавалось пресечь грабежи. Так, помощник полицмейстера с двумя казаками отправился на подвергшийся разгрому завод Фуксмана. "И эти два казака много наделали. Они разогнали всю толпу" [16].

епископ Макарий (Парвицкий) в бытность его (с 1912 г.) митрополитом Московским и Коломенским

   Неудачной оказалась попытка епископа Макария лично остановить разграбление магазинов. "На мои убеждения грабившие отвечали молчанием, - свидетельствует он сам; - когда я становился у одного окна, преграждая путь для выносящих чрез него похищаемые вещи, они отходили к другому окну и тащили через него; когда я подходил к этому окну, они подходили к дверям, несли мимо меня похищенное" [17]. Эту информацию подтверждает один из священников Томской епархии [18].
   В "Обвинительном акте…" перечисляются отдельные активные участники событий 20-21 октября 1905 г. Так, ломовой извозчик И. Богун заявил: "Мы били, убивали жидов, поляков, студентов и будем их бить, убивать и грабить. Нам позволено, воля дана нам. Сам архиерей благословил убивать и грабить студентов и жидов". Чернорабочий М. Васильев и кузнец Ф. Жихарев участвовали в поджоге здания железнодорожного управления, а 21-го последний, вооруженный ломом, громил магазины. Торговец из пивной лавки И. М. Трофимов, по кличке "Донской казак", просил 21 октября у губернатора царский портрет, "чтобы пройтись с ним по городу", а затем заявил: "Нам разрешили и мы три будем гулять". Именно он в этот день возглавил шествие погромщиков и толпа громила именно те еврейские магазины, на которые он указывал. Один из свидетелей показал: "Слышал разговор, что руководителем толпы избран "донской казак" Трофимов" [19]. Другой свидетель Ипполитов подтвердил, что последний выступал как вождь толпы и "говорил что-то губернатору, а потом обернувшись, громко сказал толпе: "нам разрешили и мы три дня будем гулять" [20].
   Галантерейный магазин Б. Фуксмана понес убытков на 50 тыс. руб., из него похитили 600 ящиков мыла. Наибольший урон нанесли мануфактурному магазину наследников Нафтуллы Заславского - 150 тыс. руб. Всего же ущерб от разгрома еврейских магазинов и лавок в этот день составил 330550 руб. [21] К разграблению подключились крестьяне подгородних селений. Имущество везли возами. В последующем многое из награбленного изъяли во время обысков не только в Томске, но и в пригородных деревнях. Так, 4 ноября 1905 г. во время обыска у крестьянина И. Миргородского обнаружили две пуховых подушки, три стула, куль муки завода Горохова и два куля муки завода Фуксмана. Присутствовавшая при обыске жена Миргородского Васса объяснила, что "все отобранные у ее мужа вещи он принес в ночь на 22 октября, когда громили и разграбливали еврейские лавки и квартиры" [22]. Обвиняемый по делу о погроме Варламов в 1909 г. на суде показал, что "и грабить в еврейских лавках нечего было, так как за несколько времени до погрома и русские, и евреи, ввиду все развивающегося революционного движения, повывезли свои товары из лавочек в более безопасные места. Носились слухи, что революционеры сожгут лавки, тем более, что в России происходили такие погромы" [23].
   В погромных действиях безусловно активное участие принимали криминальные элементы томского дна, реалистично описанные как раз в рассматриваемое время, в первом сибирском детективном романе В. В. Курицына "Томские трущобы" [24]. Во второй половине 1905 года они получили существенное пополнение в лице так называемых "сахалинцев". Потеряв по Портсмутскому мирному договору южную часть Сахалина, царское правительство приняло решение об освобождении размещенных на острове около 10 тыс. ссыльнопоселенцев и 8 тыс. крестьян из ссыльных [25]. Их вывезли на "материк" и разрешили следовать домой. Мизерное пособие быстро кончилось и "сахалинцы" большими группами осели в сибирских городах вдоль Транссибирской железнодорожной магистрали, в том числе в Томске, обостряя и без того высокую криминогенную обстановку.
   В 15.00 толпа с флагами под предводительством городового А. Фертяка начала разгром дома городского головы А. И. Макушина на Воскресенской горе. Его хозяина обвинили в том, что "он хотел быть их (т. е. студентов) царем, а другие прямо называли: это их генерал" [26]. Во время судебного процесса над погромщиками в 1909 г. пострадавший, с оговоркой "не видел, а слышал, но считает достоверным", показал, что 20 октября 1905 г. по приказу губернатора к его дому был поставлен военный караул, который к жене "относился очень дружелюбно, но - в тоже время - настойчиво предлагал ей удалиться из дома, куда-нибудь уехать. Когда к дому 21 октября явилась толпа, караул отошел в сторону и погромщикам не противодействовал". В погроме участвовало сравнительно немного, но толпа на улице была многолюдной. "Опустошение состояло в следующем: поломали все окна, двери, ставни, мебель, попортили печи, одним словом, сделали дом нежилым. Книги были разорваны на клочки, повыбросаны на улицу. Остальное имущество, не вывезенное, оказалось расхищенным. Была попытка поджога служб" [27]. Донося в МВД о итогах событий 21 октября, губернатор резюмировал: "И в этот день тысячная толпа разгромила дом Городского Головы и почти все еврейские магазины. Человеческих жертв за 21 октябрь - семь" [28].
   Вечером сидящему в арестантских ротах А. И. Макушину сообщили о разгроме дома. "Жгучее чувство обиды" стало его первой реакцией на известие, "хотя, - пеишет он, - я допускал ужасную возможность, что меня проклинают не только черносотенцы, но и семьи всех пострадавших" [29]. Алексей Иванович пишет формальное заявление об отказе от должности, приложив к нему письмо, объясняющее причины предпринятой акции:

страничка из справочника по I Государственной Думе

   "В Томскую Городскую Думу
   Отказываюсь от должности, я должен привести причину. Причина - удручение, подавленное состояние, трудно передаваемое в письме, от тех чудовищных обвинений, которые мне предъявлены толпой 20 октября. Г. г. гласные знают хорошо мою деятельность, и я настойчиво прошу Думу высказаться по всем обвинениям, предъявленным ко мне. Объявлял ли я себя Томским Губернатором. Я ли инициатор вооружения дневной охраны города! Напротив, не спорил ли я долго и упорно, что на первых порах охрану дневную нужно не вооружать. Не указывал ли я, как и другие гласные, что цель охраны общественная, не партийная. Высказывались даже, что ближайшим образом охрана будет противиться насильственному запиранию магазинов и срыванию работающих с их работы. Прошу разобрать и все другие обвинения, которые я, быть может, и не слыхал, и свое решение занести в протокол. Да, наконец, не клевета ли, что охрана оказалась партийной. Можно ли вообще обвинять меня в разжигании страстей, в разжигании вражды классовой и партийной. Не ясно ли было всегда, гг. гласные, что партийная нетерпимость мне всегда была антипатична. Придавленный, удрученный всеми ужасами происходившими и чудовищной враждой, предъявленной ко мне значительной группой томских жителей, для которых я работал как вол 22 года, я в настоящее время ничего писать не в силах и ограничиваюсь в заключение выражением моих душевнейших искренних пожеланий блестящих успехов в развитии городского благоустройства.
   Больно до слез расставаться с дорогим делом и с теми широкими и интересными планами, которые управой намечены, но я нахожусь в ужасе и оцепенении от людской злобы. Толпе Бог простит, она невежественна, но стыдно и грешно тем, кто орудует за этой толпой" [30].
   22 октября.
   По информации полицмейстера "утром на базаре в масленых рядах толпа начала было снова громить еврейские лавки, но была остановлена прибывшим военным патрулем… Затем мало по малу в городе стало спокойно" [31]. Зато поползли слухи. Как вспоминает А. И. Макушин, 22 и 23 октября его стращали погромом тюрьмы из-за убийства сыном Бориса Фуксмана двух грабителей и из-за убийства неизвестного двумя евреями. Вместе с тем, 22-го тюремный инспектор сообщил слух, что забастовщики идут с бомбами на казармы [32].
   Несмотря на успокоение, сразу два очевидца анализируемых событий утверждают, что в течение недели в городе нельзя было показаться в интеллигентном костюме и форменной студенческой одежде из-за угрозы расправы [33]. 28 октября 1905 г. В. Н. Азанчеевский-Азанчеев телеграфировал в МВД: "С двадцать четвертого по двадцать восьмое октября Томске все спокойно. Похороны лиц убитых во время беспорядков происходят совершенно тихо при участии одних только родственников. Единичные аресты лиц, проявивших революционную деятельность. Я занят умиротворением отдельных партий" [34]. 24 октября полицмейстер предъявил А. И. Макушину, продолжавшему сидеть в арестантских ротах, постановление об аресте по приказу губернатора. 30 октября прокурор Омской судебной палаты Соболев заявил, что городского голову посадили, согласно информации губернатора, по его же просьбе и вечером того же дня его освободили [35].
   Начался подсчет жертв, написание рапортов и донесений, "разбор полетов" и изображение произошедшего в выгодном для каждого из участников конфликта свете. В процессе проведения судебно-анатомических экспертиз доктором А. А. Грациановым, по свидетельству А. Яропольской, "заносятся в протокол вскрытия фактические причины смерти, указывая у многих погибших пулевые и штыковые раны. Это послужило поводом убрать его от вскрытия и отставление от должности в 24 часа" [36]. Тем не менее, в "Обвинительном заключении…" по этому поводу пояснялось: "При производстве по этому делу предварительного следствия лица, пострадавшие во время беспорядков, были подвергнуты судебно-медицинскому освидетельствованию, причем у большинства потерпевших были констатированы разнохарактерные повреждения, причиненные по большей части тупым твердым орудием; некоторые из числа пострадавших имели и пулевые ранения" [37].
   Постепенно жизнь возвращалась в прежнее русло. В начале декабря полицмейстер информировал: "…После событий 20-21 октября всякие народные собрания, митинги и т. п. в гор. Томске сразу прекратились и в обществе наступило тревожное затишье. Везде и всюду втихомолку отдельными группами обсуждали комментировали пережитые события. Состояние во всех классах общества было удручающее, обычная жизнь как будто бы замерла, многие опасались даже ходить по улицам. Увеселительные заведения, театры, вечера, собрания почти никем не посещались и поэтому несколько дней были закрыты. Но такое настроение в обществе продолжалось не более 12-15 дней. Около 10 ноября заметно стало, что типографские рабочие и крайние партии революционеров и социал-демократов вновь стали понемногу группироваться, тайно собирались по вечерам на сходки в частных домах, но вели себя крайне тактично, сдержанно" [38].
   Продолжился подсчет пострадавших от погрома. Окончательные данные, собранные Д. С. Барановым, дали следующие результаты: умершие и погребенные - 57 чел., без вести пропавшие - 12 чел. [39] Всего 69 чел. В "Обвинительном акте…" число погибших 20 и 21 октября 1905 г. на Новособорной площади и в различных районах города определяется в 56 чел., "причем большинство убитых, как это установлено судебно-медицинским вскрытием, умерло от разрушения костей черепа и вещества мозга, на некоторых же трупах кроме сего были обнаружены пулевые ранения" [40]. В. П. Зиновьевым установлены фамилии 38 погибших, захороненных на кладбищах Томска [41]. Можно предположить, что часть жертв погрома погребли безимянными, часть похоронили на кладбищах пригородных селений, часть родственники увезли для погребения за пределы города. Так или иначе, окончательный подсчет пострадавших от погрома не завершен. Из 69 убитых, умерших от ран и пропавших без вести установочные данные сохранились на 66 чел. Из этого количества железнодорожные служащие составили 38 чел.(59 %), студенты - 8 (12,1 %), прочие - 20 чел., в том числе 4 мещанина и 2 крестьянина. Таким образом, основную часть пострадавших от погрома 20-22 октября 1905 г. составили железнодорожные служащие, не имевшие никакого отношения к политическому противостоянию, развернувшемуся на томских улицах в эти дни.

назад

дальше