Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

• Шиловский М.В.
  Томский погром
  20-22 октября 1905 г.:
  хроника,
  комментарий,
  интерпретация

   Вновь обстоятельства и причины томского погрома 20-22 октября 1905 г. оказались в центре внимания горожан, различных политических формирований и сибирских газет в связи с проведением в Томске 17-28 августа 1909 г. судебного процесса над его участниками. Как установил Д. С. Баранов, разбирательство специально приурочили к летним каникулам, дабы не спровоцировать студенческих волнений [1]. Следственные действия производились специалистами Омской судебной палаты в течение 3,5 лет. Суд стал одним из крупнейших уголовных процессов в истории дореволюционного судопроизводства Сибири. Тем не менее, до сих пор он не стал объектом специального исследования, несмотря на защиту ряда кандидатских диссертаций в 2001-2009 гг., посвященных анализу судебной системы Западной Сибири начала ХХ в. (Чечелев С. В., Бтикеева М. А., Крестьянников Е. А., Глазунов Д. А., Бузмакова О. Г., Адоньева И. Г., Астахов А. В.). Фрагментарные сведения и оценочные суждения относительно его хода содержатся в рукописи диссертации Е. Л. Бузмакова [2], очерках истории Томска [3]. Сюда же можно добавить вывод Д. А. Глазунова о том, что "революция 1905-1907 гг. зафиксировала конфликты общества с государством, связанных прежде всего с собственностью и системой общественного (государственного) управления" [4].

Пётр Васильевич Вологодский

   Судебное расследование осуществляли судьи Томского окружного суда: граф М. А. Подгоричани-Петрович (председатель), Н. А. Троицкий и Дорохин. Обвинение поддерживали прокурор окружного суда Н. А. Русанов и товарищ прокурора Х. Д. Брюхатов. Адвокатами со стороны потерпевших и гражданских истцов выступал известный нам П. В. Вологодский, присяжный поверенный В. Д. Кононов и помощники присяжных поверенных М. Г. Гинзберг, А. А. Шиша, Н. Я. Левин, А. М. Михайловский. Интересы обвиняемых защищали присяжные поверенные С. В. Александровский, Н. Н. Новиков, П. В. Оленин и частный поверенный В. Т. Молотковский. Их участие в разбирательстве продолжалось до 20 августа, когда общим защитником для всех обвиняемых стал известный адвокат, член головного совета Союза русского народа (СРН) П. Ф. Булацель. К суду привлекалось 85 чел., из которых в судебное заседание не явилось 12 чел, в том числе четверо умерли до его начала [5]. В качестве свидетелей, помимо томских обывателей (мещан, лавочников, извозчиков), бывших и настоящих полицейских, из высокопоставленных лиц были вызваны и давали показания начальник губернского жандармского управления полковник Романов и бывший городской голова А. И. Макушин.

Булацель Павел Фёдорович

   Подсудимые обвинялись в "публичном скопище", совершении группового и индивидуального насилия над разными лицами, похищении и повреждении чужого имущества на почве сословной и религиозной вражды, в том, что пользовались похищенными вещами, заведомо зная об их происхождении. Лишь шестеро обвинялись в поджоге здания управления службы пути и тяги Сибирской железной дороги, а И. В. Большаков - в нанесении телесных повреждений, повлекших смерть. Приговором Окружного суда 16 обвиняемых приговариваются к различных срокам пребывания в исправительном арестантском отделении и тюремному заключению (от одного месяца до 2-х лет), 47 обвиняемых были оправданы [6]. Член суда Н. А. Троицкий в письме на имя прокурора Омской судебной палаты признавался, что суд к обвиняемым отнесся крайне снисходительно [7].
   Представляет интерес сословный, профессиональный и возрастной состав подсудимых. Из 16 осужденных имеются данные на 14 чел., из которых 8 являлись мещанами (четверо томскими, по одному: мензелинский (Уфимская губ.), шадринский (Пермская губ.), колыванский и мариинский) и 6 - крестьянами (двое Томской губ., по одному Орловской, Пензенской, Киевской и Тобольской губ.). Их возраст колебался от 27-ми до 48-ми лет. По роду занятий имеются данные только на 6 чел. (лавочник, мелкий торговец, кузнец, ломовой извозчик, подрядчик, полицейский). Известно, что одна из ключевых фигур погрома - томский мещанин И. С. Богун, 45-ти лет, в Томске проживал 14 лет.
   Знакомство с опубликованными материалами процесса производят противоречивое впечатление. По сути дела, в нем не исследовались причины, обстоятельства и трагические последствия событий 20 октября, связанных с манифестацией правых, правомерность организации и действий вооруженной охраны, действия и бездействие должностных лиц, осада железнодорожного управления, не выявлялся материальный ущерб нанесенный железной дороге и т. д. Все гражданские иски, за исключением одного на сумму 3 тыс. руб., остались без удовлетворения. Основным аргументом обвинения и защиты являлись показания свидетелей. К обвинительному акту прилагались акты судебно-медицинской экспертизы и два экземпляра рукописной листовки, призывающей повторить погром 6 декабря 1905 г., но они не использовались в ходе судебного разбирательства, поскольку в следственном деле не было указано, где и при каких обстоятельствах они были обнаружены. Попытка П. В. Вологодского выяснить у свидетеля, жандармского полковника Романова, "не было-ли ужасное событие 1905 г. результатом попустительства властей", была пресечена председателем [8]. Последний настаивал, что "не следует обострять процесса"; ходатайство одного из защитников вызвать свидетеля обвинения А. И. Макушина было отклонено [9]. Основная часть подсудимых (10 из 16-ти) привлекалась и была осуждена по статье 269 (прим) Уложения о наказания уголовных и исправительных, предусматривающей наказания за преступления, вызванные мотивами религиозной и племенной розни между отдельными группами населения (погром).
   Я не буду касаться содержания судебного процесса и остановлюсь только на интерпретации событий 20-22 октября 1905 г. в его ходе разными сторонами. Версия обвинения была изложена прокурором Н. А. Русановым. Он полагал, "что преобладающий мотив действий лиц, участвовавших во всем происшедшем в октябре месяце был корыстный". По составу преступления рассматриваемые на суде события "называются томским погромом" и заключаются в том, "что одной частью населения совершенно нападение на другие группы; нападение сопровождалось похищением чужого имущества, пожаром, убийствами. Все эти действия лиц, составляющих толпу, - все эти кражи, грабежи, поджоги, убийства наказуемы по русским уголовным законам. И было бы парадоксом утверждать, как то делает подсудимый Богун, что все эти действия совершены в состоянии самообороны". Кроме того статья 269 (прим) позволяет трактовать произошедшее скопище не только по мотивам религиозным, племенным, экономическим, но и политическим [10]. Допрошенный в качестве свидетеля начальник ГЖУ Романов заявил, что никакой информации о подготовке манифестации 20 октября 1905 г. и последующего погрома у него не было, и только утром стало известно о предполагаемом "патриотическом шествии" [11].
   Позицию обвиняемых сформулировали упоминавшийся выше И. В. Богун и И. М. Трофимов ("Донской казак"). По их мнению, митинги и забастовки вызвали в народе противоположное движение, и "мы решили умереть, чем подчиниться" тому, что "было постановлено на митингах". Дополняя их, адвокат П. Ф. Булацель настаивал на том, чтобы квалифицировать погром как "проявление политической розни между разными группами населения". А погромщики - "это люди убеждений, - люди, которые могут умереть за свои убеждения" и, следовательно, должны быть оправданы [12].
   Развернутые версии произошедшего предложили адвокаты, представляющие интересы гражданских истцов. Выступавший первым из них М. Г. Гинзберг, отметил, что с раннего утра 20 октября 1905 г. в разных частях Томска начали собираться погромщики, которые компактной массой сконцентрировались возле городского полицейского управления. "Как волна, нахлынула толпа манифестантов на городскую думу, и уже в следующий момент отхлынула назад, оставив за собой трупы людей, невинно погибших". Далее манифестанты с пением "Спаси, Господи" на устах, "но со злобой в душе" пошли к собору, а за ними на выручку людей двинулась городская охрана. А далее новые избиения и жертвы. "Говорят, что предлагали выдать оружие и выйти из управления под охраной солдат. Но разве можно было выходить, если поверившие и вышедшие были убиты. А в то же время под охраной солдат были выведены служащие службы телеграфа" [13]. Адвокат давал понять: при желании власти имели возможность защитить осажденных.
   Более пространное объяснение предложил Н. Я. Левин. По его мнению, обвиняемые И. С. Богун и И. М. Трофимов сознательно лгали толпе 21 октября 1905 г. о получении разрешения на погром от губернатора, "желая авторитетом начальства санкционировать творимые ими злодеяния". В действиях погромщиков не было проявлений религиозной и племенной (национальной) вражды, поскольку антисемитизма, "этого специального продукта черты оседлости, Сибирь не знает". "Преобладающая масса среди подсудимых чернорабочие. Это та социальная категория, которая в экономике носит название люмпен-пролетариата. Без традиций в прошлом, без идеала в будущем, наименее сознательная, мало просвещенная, не имеющая определенной и постоянной работы, эта часть населения наиболее склонна к разного рода эксцессам". Поэтому октябрьские события носят чисто политических характер, "а корыстный мотив является лишь сопутствующим моментом". Погромная акция направлялась не только против евреев, но против студентов, которые в России являются "эмблемой политической неблагонадежности - и в этом разгадка всего" [14].
   Последним высказался П. В. Вологодский, который, указав на то, что его фамилия "значилась в числе лиц, которых возбужденная толпа требовала от губернатора на площади 20 октября для саморасправы", но говорить он будет безо всякой тенденциозности, с целью объяснения событий двадцатых чисел октября 1905 г. "Погром в Томске историки "общественного движения в России в начале ХХ века" называют "интеллигентски-еврейским". По внешнему своему выражению он и был действительно таковым, но по внутренним своим мотивам он не был вызван религиозной и племенной рознью еврейского и христианского населения в Томске. Так называемый еврейский вопрос никогда не имел в Сибири того острого значения, какое он имеет в Европейской России, в черте еврейской оседлости". Целый комплекс причин "выработали и совершенно своеобразный тип чисто сибирского еврея. По своему облику, по говору, по привычкам одеваться и держать себя, по образу жизни он мало чем отличался от коренного сибиряка. Он также несколько индифферентен к религии, как индифферентен и сибиряк. Я родился в глухой сибирской деревне и вырос в большом трактовом селе, где евреи были и землепашцами, занимались ямщиной и мелкой торговлей и вели с христианами обычное знакомство и справляли вместе с ними деревенские празднества". Причину погрома надо искать в явлениях другого рода. "Широкая волна новой жизни нахлынула неожиданно на темный и невежественный народ, и безотчетный страх перед новыми явлениями жизни овладел, как всегда в этих случаях…" [15].
   Таким образом, адвокаты квалифицировали погром как политическую акцию, осуществленную люмпенами, загнанными модернизационными процессами в тупик, против носителей прогрессивных устремлений и участников освободительного движения при попустительстве местной администрации.
   Можно согласиться с Д. С. Барановым, что результатами судебного процесса остались неудовлетворенны и "правые", и "левые" [16]. Черносотенная "Сибирская правда" и либеральная "Сибирская жизнь" синхронно заявили о наказании мелких сошек и отсутствии на скамье подсудимых истинных организаторов погромной акции (революционеры в лице евреев, поляков, студентов, железнодорожников - у "союзников", властные структуры, архиерей, купцы - у радикалов и либералов). "Сибирская жизнь" сетовала на неоправданную мягкость приговора, продиктованную политической ситуацией, а не тяжестью совершенных преступлений.

назад

дальше