Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

• Вибе П.П. Немецкие колонии в Сибири: социально-экономический аспект

   Аграрные мероприятия советской власти в Сибири в 1919-1921 гг. были попыткой разрешения того комплекса проблем, которые давно назрели в деревне и еще более усугубились в предшествующие военные и революционные годы. В обращении ВЦИК и Совнаркома к рабочим, крестьянам, инородческому населению и трудовому казачеству Сибири, подписанном М. И. Калининым и В. И. Лениным и опубликованном 16 августа 1919 г., содержались принципиальные указания большевиков в области землеустройства. В нем объявлялось о дополнительном наделении всех категорий сибирского крестьянства и казачества национализированной землей, находившейся ранее во владении казны, Кабинета, войскового запаса, казачьего офицерства и чиновничества. При этом ограничивать землепользование хозяйств, основанных только на личном труде, запрещалось [1].
   В дальнейшем аграрная политика советской власти в Сибири была конкретизирована в приказе № 1 Сибревкома по Сибирскому казачьему войску и в обращении Сибревкома к сибирскому трудовому сельскому населению. Купля-продажа земли запрещалась. Торговые сделки, заключенные в период правления белогвардейских правительств, признавались недействительными. Земли фактического пользования в пределах трудовой нормы объявлялись неприкосновенными и не подлежали переделу. Безземельных и малоземельных крестьян предлагалось наделить землей до трудовой нормы за счет неиспользуемых земель переселенческих участков, казенно-оброчных статей сельскохозяйственного пользования и национализированных советской властью кабинетских и частновладельческих земель. Трудящимся крестьянам, которые вели свои хозяйства на арендованной земле с применением наемного труда, временно, до проведения землеустройства, разрешалось арендовать и сдавать в аренду свои участки и нанимать рабочих. Хозяйства, основанные преимущественно на наемном труде, подлежали ограничению в землепользовании. Крупные частновладельческие имения предлагалось национализировать [2]. Именно они-то и стали первыми объектами социалистических аграрных преобразований в Сибири.
   Сразу же после ликвидации власти Российского правительства и продвижения фронта на восток от Омска большевики продолжили по отношению к фермерским хозяйствам, созданным на частновладельческой земле, политику периода "первой советской власти". Суть ее заключалась в национализации крупных имений и превращении их в советские хозяйства. Вопрос о размерах таких хозяйств не был четко определен, поэтому к ним относили не только действительно крупные хозяйства, имевшие по несколько тысяч десятин земли, большое количество скота и инвентаря и широко применявшие наемный труд, но и, зачастую, относительно средние по сибирским масштабам фермерские хозяйства, имевшие несколько сотен десятин земли. Особое внимание органы советской власти обращали на отдельно расположенные хозяйства, опасаясь их расхищения и самовольного захвата земли.
   В конце 1919 - 1920 гг. политика государства по отношению к крестьянству в значительной степени определялась "Положением о земле, о социалистическом землеустройстве и мерах перехода к социалистическому земледелию", принятым ВЦИК 14 февраля 1919 г. Оно предусматривало разностороннюю поддержку и помощь всевозможным коллективным формам землепользования - колхозам и совхозам. В "Положении" говорилось, что под советские хозяйства должны были отводиться имения с ценными многолетними культурами, с рациональными хозяйствами, со сложным техническим оборудованием, с развитыми специальными отраслями животноводства, с развитым техническо-промышленным делом и другие сельскохозяйственные предприятия и участки земли, имеющие "общегосударственное или особо важное местное значение". В советских хозяйствах должны были устраиваться в зависимости от конкретных условий показательные участки, районные опытные поля и станции, племенные рассадники, выставки, сельскохозяйственные курсы и даже библиотеки, музеи и театры [3].
   Наряду с совхозами "Положение" предусматривало и создание на базе имений сельскохозяйственных коммун "с целью ведения хозяйства на коммунистических началах в области производства и распределения". Коммуны могли наделяться инвентарем бывших частновладельческих хозяйств, если он не мог быть использован в ближайших советских хозяйствах. Если бывшее частновладельческое хозяйство не могло быть надлежащим образом обработано имеющимися наличными трудовыми силами, то предусматривалось объединение двух или нескольких коммун одного района [4].
   Уже в декабре 1919 г. подотдел охраны культурных имений земельного отдела Омского ревкома затребовал информацию от своих уполномоченных о состоянии имений и их дальнейших перспективах. К весне 1920 г. в Омской губернии земельные органы обследовали и взяли на учет 257 крупных фермерских хозяйств общей площадью в 350 тыс. десятин. Но почти половина из них были признаны трудовыми и полутрудовыми и не подверглись национализации, а принадлежавшие им сельскохозяйственные угодья никак не ограничивались [5]. Опись хозяйств выявила безрадостную картину. Особенно пострадали селения, расположенные в непосредственной близости к Транссибирской магистрали, так как отступающие колчаковские войска и наступавшая красная армия проводили среди местного населения бесконечные реквизиции.
   Сильно пострадало имение Я. И. Ремпенинга. Были угнаны около сорока чистокровных племенных лошадей, а взамен оставлено 20 "никуда не годных лошадей". Зарезали до восьмидесяти племенных овец, всех поросят и всю птицу. Был расхищен фураж, инвентарь, продукты питания. Причем в отчете уполномоченного Лебедева особо отмечалось, что соседние селения в расхищении имения участия не принимали [6]. Это явно свидетельствует о том, что подобные факты имели место в других случаях.
   Имение Ф. Ф. Штумпфа, развал которого начался еще при совказдепе в период "первой советской власти", так и не смогло восстановиться. Лишившись арендованной им раньше у Сибирского казачьего войска земли, владелец переводил свое хозяйство на купчую землю. Эта перестройка совпала по времени с военными действиями. В результате новые постройки остались незавершенными, весь скот (лошади, коровы, волы) был согнан в одно стадо. Из-за болезней, плохого ухода и корма усилился падеж крупного рогатого скота. В ноябре 1919 г. при отступлении белых, с которыми ушел и сам Ф. Ф. Штумпф, его имение было сильно разграблено местным населением. Сразу после восстановления советской власти агентами губернской продовольственной комиссии в имении был произведен массовый убой оставшегося скота. Расхищение имущества Ф. Ф. Штумпфа, в том числе и личных вещей, продолжалось и в начале 1920 г., хотя в то время жалкие остатки бывшего образцового сельскохозяйственного предприятия имели уже статус советского хозяйства [7].
   В имени Ф. И. Исаака были угнано 46 лошадей, 12 голов рогатого скота, 12 штук овец. Причем среди этого скота были и хорошие племенные экземпляры. Уполномоченный сообщал, что хлеб, принадлежавший этому хозяйству, в момент обследования "расхищается до невозможности" [8]. Пострадало и хозяйство братьев Г. И. и Я. И. Шварцев, из которого "увели всех лошадей, кроме калек" [9].
   Война нанесла урон и фермерским хозяйствам в Бородинской волости. По данным волостного ревкома, во время отступления белых в Чучкино пострадало 25, в Трусовке - 15, в Бородинке - 10 хозяйств и т. д. [10] Забирали в первую очередь лошадей, сани, упряжь, одежду.
   Признавая "полное разорение крупных хозяйств <...> проходящими войсками", уполномоченный имения И. П. Изаака "Райское" Гефель вместе с тем отмечал, что "сохранение имения как культурного хозяйства желательно, т. к. и окрестное население интересуется улучшением своих хозяйств" [11]. Очень оптимистично был настроен управляющий имением Я. И. Ремпенинга Лебедев: "Имение Ремпенинг в будущем может сыграть роль культурного рассадника племенного скота, так как имеются вполне приспособленные помещения - конюшни для лошадей, коров и овец, имеется в наличии племенной рогатый скот и племенные лошади трехлетки. Достаточное количество сельскохозяйственных орудий даст возможность устроить опытные поля или станцию.
   Таким образом, в будущем на имение Ремпенинг надо смотреть как на цветущий оазис среди некультурного, примитивного сельского хозяйства" [12]. Из хозяйства братьев Шварцев, по оценке уполномоченного, также вполне можно было сделать "культурный рассадник" [13].
   Следует отметить, что перспективы бывших частновладельческих хозяйств в Сибири оценивались неоднозначно. Так, например, теоретики советской аграрной политики полагали, что "...частные владения Сибири, судя и по истории их насаждения, в сущности, те же крестьянские владения, только приобретенные в собственность". В отличие от Европейской России, они не имели таких исторических корней, как крепостное право и обезземеливание крестьянства. Поэтому сибиряк склонен был рассматривать эти владения "как "трудовую" собственность, родственную и действительно сходную с его захватным, "заимочным" хозяйством". Считая уничтожение частновладельческих хозяйств делом, не подлежащим обсуждению, авторы книги "Земельный вопрос в Сибири" призывали вместе с тем "соблюдать некоторую осторожность" в вопросе об их дальнейшем использовании. Они считали, что насаждение в бывших частных владениях советских хозяйств или коммун было бы не совсем целесообразным, т. к. в силу разбросанности населенных пунктов в Сибири "показательная сторона таких хозяйств для населения отпадала бы". Кроме того, многие частновладельческие хозяйства по своей оснащенности ничуть не отличались от любого зажиточного крестьянского хозяйства и были далеки "от того капиталистического типа сельскохозяйственных экономий, который бы заслуживал серьезного внимания и выдержанного принципиального отношения". Из этого следовало, что ограничениям должны были подлежать лишь действительно крупные хозяйства, обрабатывающие землю главным образом наемным трудом. А частновладельческие хозяйства, близкие к норме среднего трудового землепользования, должны были оставаться в пользовании владельцев [14].
   В обращении же Сибревкома "К Сибирскому трудовому сельскому населению" была сформулирована программа действий советской власти в отношении предпринимательских хозяйств, отличавшаяся революционной прямолинейностью и пролетарской непримиримостью: "Нужно создать из бесполезных и часто вредных для деревни хозяйств деревенской буржуазии и кулачества школы трудового хозяйства. Там должны быть питомники племенного скота, склады общественных машин, рассадники улучшенных семян, школа обработки земли и ухода за нею, кузницы, мастерские - все это должно быть общественным, кооперативным, всегда доступным трудовому хозяйству.
   Это будут Советские хозяйства-школы. Это будут хозяйства на товарищеских артельных началах, создаваемые совершенно добровольно, без всякого принуждения и запугивания. Это трудовые кооперативы. Но кооперативы без богатеев и кулаков, которые нередко раньше в кооперативах распоряжались. Теперь будут распоряжаться сами труженики. Будут делать общее дело, ставить общественное хозяйство" [15]. Эти программные установки и предопределили судьбу частного немецкого предпринимательства в сельском хозяйстве Сибири в конце 1919-1920 гг.
   В соответствии с ними имущество бывших крупных немецких хозяйств, подавляющее большинство которых находилось в Омской губернии, было конфисковано и признано государственной собственностью. Никаких расчетов с их прежними владельцами не производилось [16]. Имения были объявлены советскими хозяйствами и находились под контролем управления совхозами Омской губернии. Такова была участь хозяйств Ф. Ф. Штумпфа, Я. И. Ремпенинга, И. П. Изаака, братьев Г. И. и Я. И. Шварцев, Ф. И. Исаака и других в Омском уезде, а также хозяйства И. Ф. Вибе в Ишимском уезде. Советские органы возлагали на эти хозяйства большие надежды. Так, в январе 1920 г. Омское губернское отделение животноводства обратилось в управление совхозами с ходатайством передать ему имения Ф. Ф. Штумпфа, Я. И. Ремпенинга и Г. Ф. Янцена, так как в них было намечено устройство молочных ферм для обеспечения Омска молоком [17]. В имении Ф. И. Исаака планировалось устроить детскую колонию [18]. К весне 1920 г. бывшие предпринимательские хозяйства находились в плачевном состоянии. По оценке самих представителей советской власти, они были не готовы к посевной, не видно было "хозяйского глаза" [19].
   Национализации и преобразованию в совхозы были подвергнуты и средние по масштабам фермерские хозяйства, которых было немало на казачьих землях и в Бородинской волости Омского уезда. Так, уполномоченный Омского губернского управления советских хозяйств Калачев, в ведении которого находились хозяйства, расположенные на землях станиц Атаманской, Захламинской и Мельничной, обследовав в декабре 1919 г. весь район, отмечал, что хозяйств, подобных имению Ф. И. Исаака, он не обнаружил. Хозяйства, находящиеся в меннонитских поселках Чукреевка, Чунаевка, Ребровка, им не были подвергнуты учету, т. к. размеры их были невелики, а опасность расхищения - маловероятной. Кроме того, "комбинация" этих участков в советское хозяйство, по мнению уполномоченного, была возможна лишь после проведения землеустроительных работ.
   Большее опасение уполномоченного Калачева вызывали отдельно расположенные хозяйства, которые с началом весенних полевых работ могли стать объектами посягательства со стороны жителей Куломзино. Упомянутые им предпринимательские хозяйства имели от ста до двухсотпятидесяти и несколько больше десятин земли, от двух до шести рабочих (главным образом военнопленных) и хороший инвентарь. При этом их владельцы не только управляли своими хозяйствами, но и сами работали в них. Особое внимание уполномоченного привлекли три меннонитских хозяйства: И. Ф. Матиса (337 десятин), Г. Ф. Янцена (562 десятины) и С. Дик (457 десятин), которые, по его мнению, следовало "считать хозяйствами относительно крупными". В связи с этим в имениях были взяты на учет скот и инвентарь, а также запасы хлеба и кормов. В своей хозяйственной деятельности владельцы пока были свободны, но обязаны были "все продукты хозяйства сдавать в губпродком, получая квитанции". По словам уполномоченного Калачева, "при легкой комбинации этих хозяйств получилось бы довольно крупное и чрезвычайно богатое советское хозяйство вблизи города" [20].
   В начале января 1920 г. было описано хозяйство известного в Сибири предпринимателя Р. Г. Шпехта, находящееся в Бородинской волости в сорока верстах от Омска. На момент переписи в имении было всего лишь семь постоянных рабочих, занятых главным образом на конюшне и скотном дворе. По мнению уполномоченного по учету национализированных имений Чвырина, во всех отраслях этого хозяйства была "видна умелая постановка дела". Общая площадь земли составляла 600 десятин, из которых под пашней находилось 200, под лесом - 50, под сенокосом и выгоном - 350 десятин. В имении были хорошие чистокровные лошади и ценный крупный рогатый скот.
   Уполномоченный предлагал оставить бывшего владельца имения заведующим хозяйством "как опытного хозяина", но временно - "до определенного выяснения формы землеустройства данного хозяйства". Желая максимально использовать опыт и труд бывшего владельца на благо советской власти, Чвырин "из тактических соображений" не стал пока проводить опись имущества в квартире Р. Г. Шпехта. Но зато он создал в имении рабочий комитет, в который вошло пятеро из семи рабочих [21].
   Спустя несколько дней Р. Г. Шпехт вместе с другим фермером П. Д. Зейфертом, прекрасно понимая какие перспективы ожидают их хозяйства, обратились с докладом в отделение животноводства Омского губернского земельного отдела, в котором изложили свой проект создания крупных скотоводческих центров в Бородинской волости. Проанализировав ситуацию после окончания в крае гражданской войны, авторы проекта подвергли серьезной критике деятельность советских хозяйств, созданных в бывших частных имениях: "Думают лишь о сегодняшнем дне - завтра не существует. Мы не видели не только каких-либо приготовлений к недалекой уже весне и лету, но даже не слышали и каких-либо планов о дальнейшей работе. Жизнь здесь идет по инерции по старым рельсам". В большинстве случаев советскими хозяйствами заведовали бывшие приказчики, которые "не привыкли и не умеют самостоятельно вести дело". Р. Г. Шпехт и П. Д. Зейферт не без основания предсказывали вероятность сильного неурожая в 1921 г. в Западной Сибири. Поэтому недосев и недобор сена в советских хозяйствах в 1920 г. грозили сельскохозяйственной катастрофой в районе. "Нынешний 1920 г., - писали они, - является последней возможностью сделать при дружной согласованной работе необходимые запасы". Подводя итог, авторы пришли к выводу, что работы советских хозяйств без общего руководства и единого плана идут "разрозненно и, пожалуй, даже беспорядочно" [22].
   Р. Г. Шпехт и П. Д. Зейферт доказывали, что в Бородинской волости в силу ее природных особенностей зерновое хозяйство малопригодно. Вместе с тем она идеальна для скотоводства, для создания рентабельных питомников. Этому способствовало наличие в волости большого количества расположенных неподалеку друг от друга национализированных хозяйств, имевших неплохое оборудование. При объединении и создании единого управления они могли превратиться в мощные скотоводческие центры. По мнению авторов проекта, в Бородинской волости можно было бы "расквартировать" до шестисотпятидесяти голов крупного рогатого скота в национализированных имениях Марковских, Зейферта, Штефана, Липатникова и др.
   Предприниматели предлагали объединить национализированные хозяйства в две группы - западную и восточную. Западная группа, с хозяйственными центрами в бывших имениях Шпехта и Марковских и общей площадью 4612 десятин земли, могла стать базой для молочного скотоводства. Восточная же, с хозяйственными центрами в бывших имениях Липатникова (с конным заводом) и Зейферта и общей площадью 5010 десятин земли, была более предпочтительна для развития коневодства. Причем авторы предлагали создать здесь питомник чистокровных орловских рысаков, который на тот момент, учитывая последствия гражданской войны в европейской части страны, "был бы единственным не только в России, но во всем мире". Для объединения усилий западной и восточной групп предлагалось создать общий хозяйственный центр [23]. Эти предложения вполне соответствовали позиции Сибревкома, изложенной в обращении "К Сибирскому трудовому сельскому населению".
   Следует отметить, что уездный агроном в своем сопроводительном письме к проекту предлагал обязательно привлечь к его реализации самих авторов, характеризуя их как людей, хорошо знавших местные условия и пользующихся доверием у населения. Думается, что этот проект был вполне реалистичен. Учитывая опыт авторов, особенно Р. Г. Шпехта, предприимчивость и желание бывших владельцев имений сохранить свои хозяйства в новых условиях, в Бородинской волости при поддержке советской власти мог быть создан дей-ствительно крупный центр сибирского скотоводства.
   Но проект Р. Г. Шпехта и П. Д. Зейферта так и остался нереализованным. Возможно, что одной из причин невнимания к нему явилась критика авторами молодых и беспомощных советских хозяйств. Главной же причиной, на наш взгляд, было желание советской власти, насаждавшей новые социалистические порядки в деревне, отстранить любым путем бывших предпринимателей от принадлежавших им ранее средств производства. Заведующий Омским губернским управлением советских хозяйств Гудович тогда же, в январе 1920 г., призывал соблюдать большую осторожность в вопросе об образовании сельскохозяйственных артелей и коммун, т. к. прежние владельцы частных имений, по его наблюдениям, стремились "закрепить за собой так или иначе землю", а потому пытались "создать искусственно объединения в виде артелей и даже коммун" [24]. Учитывая эту позицию губернского руководителя совхозов, становится понятной бесперспективность и последней попытки Р. Г. Шпехта сохранить свое хозяйство. После неудачи с вышеупомянутым проектом, он в марте 1920 г. обратился с заявлением уже к уполномоченному Наркомземом при Сибревкоме. В нем Р. Г. Шпехт сообщал, что на протяжении двадцати лет созданный им питомник породистого рогатого скота и лошадей обслуживал окружающее население. Желая продолжить эту деятельность, он, ссылаясь на постановление Сибревкома о племенном животноводстве, просил разрешить ему под контролем губернского отделения животноводства вести свое хозяйство самостоятельно. В крайнем случае он соглашался организовать небольшую трудовую артель, подобно той, которая была им создана еще в 1918 г. К заявлению прилагался договор о ведении коллективного земледельческо-скотоводческого хозяйства, подписанный одиннадцатью участниками [25]. Однако все старания бывшего предпринимателя оказались тщетны. На базе его хозяйства был образован совхоз. А сам Р. Г. Шпехт, для которого его имение было единственным источником доходов, вынужден был найти себе применение в качестве заведующего кокчетавским конным заводом в десяти верстах от Исилькуля [26].
   Не удалось сохранить свои хозяйства и другим бывшим частновладельцам. В той же Бородинской волости в марте 1920 г. уполномоченным Чвыриным было описано еще одно хозяйство, принадлежавшее ранее И. П. Зименсу. В хозяйстве было 800 десятин земли, из них под пашней - 120, под сенокосом - 300, под лесом - 200, под кустарником и пастбищем - 180 десятин. Сам владелец большей частью жил в имении, но в момент описи вместе с семьей находился в меннонитской колонии Маргенау. Хозяйство вел его зять - Д. Ф. Гиберт, поступивший на службу в 1919 г. Часть земли сдавалась испольщикам с правом пользования сельскохозяйственным инвентарем владельца. Арендаторы в количестве семи семей были немцами-переселенцами, прибывшими в Сибирь в период Первой мировой войны. Две семьи проживали в имении с 1914 - 1915 гг., а остальные - с 1917 - 1919 гг. Воспользовавшись ситуацией, они заявили уполномоченному о своем желании образовать в бывшем хозяйстве И. П. Зименса трудовую артель на 1920 г. с передачей им инвентаря владельца: "У нас мало живого и мертвого инвентаря, а на этом участке он имеется" [27]. 1 мая 1920 г. такая временная артель на один сельскохозяйственный год была создана. Артельщики обязались сдавать "все излишки продуктов и кормов губпродукту по твердым ценам". Из имевшихся ста шестидесяти десятин пашни они должны были произвести посев на ста двадцати десятинах, а остальную землю вспахать не менее трех раз за лето. По окончании сельскохозяйственных работ весь инвентарь и скот следовало вернуть подотделу губернского управления совхозами, причем при возвращении "советских" лошадей необходимо было предоставить бесплатно корм на весь зимний период. Оставшийся после передачи артели инвентарь И. П. Зименса был отправлен Чвыриным в другие советские хозяйства [28]. Хозяйничанье в имении временщиков, лишь недавно поселившихся в нем, и разбазаривание инвентаря и скота неминуемо привело к общему упадку хозяйства.
   Судьба бывших владельцев немецких предпринимательских хозяйств сложилась по-разному. Некоторые из них в первые месяцы после национализации хозяйств временно исполняли обязанности управляющих. Но вскоре бывшие владельцы были уволены и выселены из своих имений. Фактически они и их семьи остались без всяких средств к существованию.
   Одной из наиболее острых проблем, с которой столкнулась советская власть в Сибири в 1920 - 1921 гг., было землеустройство неприписанного, безземельного и малоземельного крестьянства. Национализация немногочисленных фермерских хозяйств безусловно не могла разрешить эту проблему. Поэтому основным источником при землеустройстве стали свободные надельные земли, оставшиеся после обеспечения потребительской нормой местного приписанного населения. Имели место случаи принудительного ограничения землепользования зажиточных хозяйств, межселенного и межволостного перераспределения земель, в результате которого излишки, имевшиеся в старожильческих селениях или казачьих станицах, передавались переселенческой бедноте. Весной 1920 г. в двух крупнейших сибирских губерниях, где проживала основная масса немецкого населения, - Омской и Алтайской - фактическое обеспечение землей крестьян увеличилось примерно на 700 тыс. десятин [29].
   В Омской губернии землеустроительные работы начались с казачьих земель, где было много арендаторов и испольщиков. Здесь земельные отношения оказались наиболее запутанными. Именно поэтому Омский губземотдел включил эти земли в первую очередь в план работ по сплошному землеустройству и приступил к ним уже в 1920 г. Из обзора о землепользовании и землеустройстве в Омской губернии видно, что "работы проводились до второй половины летнего периода. Но результаты были сведены к нулю хлынувшей в это время сюда волной переселенцев. <...> Они стремились именно на эти земли благодаря их ценности и неимением готового для приема переселенцев колонизационного фонда в губернии вообще. В результате к началу 1921 г. здесь земельные отношения оказались еще больше запутаны, чем это было до 1920 г. Пришлось начинать в 1921 г. все снова" [30].
   Наличие в Сибири нескольких сотен тысяч неприписанных переселенцев и беженцев, не обеспеченных землей, нашло отражение в специальном постановлении Сибревкома от 18 августа 1920 г. "О временном земельном устройстве неприписного населения" [31]. Но неразбериха в земельных отношениях и бездействие либо попустительство советских органов вели к новым земельным захватам, обострению имевшихся противоречий. Особенно много подобных "недоразумений" было на казачьих землях. Этому способствовало:
   1) отсутствие точных границ землепользования местного населения и зачисленных переселенцев, особенно там, где переселенцы зачислялись на излишки земель, состоящих в пользовании местного населения;
   2) зачисление переселенцев на свободные войсковые и офицерские участки, в которых нуждались малоземельные селения десятиверстной полосы;
   3) неясность условий водообеспечения как существовавших селений, так и свободных участков, зачисленных за переселенцами;
   4) претензии переселенцев, заселенных на излишки земель уже существовавших селений, на все земли и постройки, находившихся в этих селениях и хуторах хозяйств [32].
   Показательной в этом отношении была история с колонией Новополь, основанной в 1908 г. в Омском уезде на казачьих землях меннонитами из Таврической губернии. Купив участок земли в 680 десятин, они создали на нем образцовое хозяйство с племенным животноводством. После окончания гражданской войны колония Новополь наравне с другими частновладельческими участками была взята на учет Омским губземотделом. Но после обращения меннонитов в Омское губернское управление советских хозяйств заведующий Гудович лично расследовал дело и причислил хозяйства по возникновению к чисто трудовым, а в момент обследования к полутрудовым. Учитывая также то, что коллегией Омского губернского земельного отдела было решено не национализировать участки, в которых единоличные владения не превышали двухсот десятин, участок Новополь был снят с учета. Меннонитам же Гудович предложил сформировать трудовую артель. Однако они решили дождаться возвращения совладельцев участка, временно отсутствующих в связи с событиями гражданской войны. Обработав коллективно без применения наемного труда свой участок, совладельцы подготовили в 1920 г. поле в 75 десятин черного пара, трижды вспахав его. При этом меннониты в полном объеме выполнили наложенную на них продразверстку.
   Но в начале 1921 г. группа лиц, состоявшая частью из представителей местного окрестного населения, а частью из переселенцев, пользуясь временным отсутствием некоторых членов Новопольской общины и слабостью советских земельных органов, с оружием в руках завладела всем имуществом меннонитов, их скотом, инвентарем, семенами, продуктами питания и т. д. После этого самозванцы зарегистрировали в Омском губернском земельном отделе свою земледельческую артель "Красное эхо", "с предоставлением ей права использовать на меннонитском участке те земли, которые не будут обработаны меннонитами".
   На самом же деле члены артели "Красное эхо" фактически поселились в меннонитских домах, стали расхищать их имущество, продавать и резать племенной скот. Они захватили построенную меннонитами школу, растащили заготовленные для постройки больницы материалы, а приехавшего врача прогнали. В результате меннониты вынуждены были найти себе приют в соседних меннонитских общинах, тщетно отстаивая свои права на Новопольский участок в местном исполкоме и других органах советской власти. Вскоре артель "Красное эхо" распалась, и тогда губернское земельное управление передало все "ее права" и "имущество" соседней коммуне "Красный труд". Видя, что на месте решить свою проблему не удастся, представители колонии Новополь весной 1922 г. обратились непосредственно в кооперативный отдел Наркомзема, который после рассмотрения дела дал предписание "возвратить имущество законным владельцам". Тогда губернский земельный отдел своим постановлением признал хозяйство меннонитов "некультурным" и окончательно закрепил землю за коммуной "Красный труд".
   Следует подчеркнуть, что губернский земельный отдел такими действиями объективно противоречил своему же циркуляру от 16 апреля 1921 г., которым водворение переселенцев на участки, зачисленные в десятиверстной казачьей полосе, воспрещалось до окончания землеустроительных работ. В этом же циркуляре говорилось, что все постройки и сооружения, воздвигнутые трудовым населением, "составляют его собственность и всякие претензии переселенцев и коллективов на эти постройки являются незаконными". Даже временное расквартирование переселенцев должно было производиться только по указанию исполкомов. Незаконными были и "требования некоторых коммун и артелей освободить участки, принадлежащие трудовым хозяйствам". Национализация и реквизиция имущества и построек могли производиться только по постановлению губернского земельного отдела [33].
   События вокруг меннонитской колонии Новополь получили широкий общественный резонанс. За ними следили меннониты в разных районах России. Совладельцы участка обращались за помощью непосредственно к наркому земледелия Яковенко; уполномоченный меннонитских колоний Восточной России и Сибири П. Фрезе в докладной записке в особую коллегию Высшего контроля по земельным спорам, ссылаясь на постановление президиума ВЦИК от 19 сентября 1921 г., в котором говорилось: "Предложить наркомзему обратить особое внимание на культурные хозяйства меннонитов и принять меры к их поддержке", просил срочно рассмотреть дело о колонии Новополь. Но меннонитам лишь предложили "примириться" со сложившейся ситуацией.
   Такая позиция местных и центральных органов власти способствовала нарастанию эмиграционных настроений среди немцев Сибири. Не случайно именно в 1922 г. представители немцев Омской губернии вели переговоры о предоставлении немцам Сибири германского гражданства. В случае отказа 25 тыс. меннонитов Западной Сибири собирались эмигрировать. По мнению В. Бруля, немцы, и в первую очередь меннониты, путем получения гражданства Германии хотели обезопасить свое пребывание в Сибири, а в случае необходимости быстро эмигрировать в Германию или Канаду [34].
   Аграрные мероприятия советской власти в Сибири в 1919-1921 гг., направленные на регулирование земельных отношений, носили временный характер. Конкретно-исторические условия и слабость советской власти в Сибири не позволяли в сжатые сроки радикально ликвидировать старые земельные порядки. В большинстве немецких колоний Сибири земельная реформа либо вообще не проводилась, либо проводилась формально: "беднякам давали землю, но и богатеев не трогали, они пользовались своими прежними участками" [35]. Вплоть до конца 1920-х годов немцы владели своими земельными наделами, как и до революции. Даже в 1928 г. Сибкрайком ВКП(б), характеризуя работу в Омском и Славгородском округах, отмечал, что "землеустройство среди немецкого населения по обоим округам идет очень плохо" [36].
   Советская власть пыталась привлечь к осуществлению своей политики в колониях Сибири немецкие секции РКП(б), которые начали работать еще в 1917 г. среди военнопленных из Германии и Австро-Венгрии. К весне 1920 г. немецкие секции РКП(б) располагали уже целой сетью своих местных отделений в Омске, Барнауле, Славгороде, Новониколаевске и других городах Сибири. 23 апреля 1920 г. было организовано Немецкое областное бюро при Сибирском бюро РКП(б). Предполагалось, что члены немецких секций будут вести пропагандистскую работу и среди местного населения, но надежды на то, что иностранцы (воины-интернационалисты) повлияют на политическое сознание немецких колонистов, не оправдались.
   В отчете о деятельности Немецкого областного бюро при Сибирском бюро ЦК РКП(б) за июнь 1921 г. отмечалось, что агитационная работа из-за отсутствия способных партийных работников не была налажена, пропагандисты не имели политического образования, но должны были вести политическую кампанию. Бюро направило четырех интернационалистов в немецкие колонии, но "они не имели способности подойти к крестьянам и ограничились сбором статистических материалов". Командировка других интернационалистов была сорвана, так как в деревнях из-за продразверстки вспыхнули восстания и "пропагандисты" вынуждены были вернуться в город, где вновь стали нести "караульную службу" [37].
   Важной составной частью политики советской власти по отношению к сибирскому крестьянству в 1919-1921 гг. являлись продовольственные мероприятия, суть которых заключалась в мобилизации хлебных излишков для нужд советского государства. Первоначально Сибревком осуществлял ее в Сибири "самотеком", т. е. путем добровольных поставок крестьян. Постановлением Сибревкома от 23 сентября 1919 г. "О порядке частной торговли" на подведомственной ему территории разрешалась свободная торговля продовольственными товарами. В конце 1919 - начале 1920 гг. продовольственные заготовки в Сибири шли успешно. До февраля 1920 г. на подведомственной Сибревкому территории было заготовлено более трех млн пудов хлебофуража.
   Но вскоре выяснилось, что "самотек" не в состоянии обеспечить все возраставшие потребности советской власти в продовольствии. В этой ситуации большевики прибегли к испытанному средству - разверстке, в соответствии с которой крестьян обязывали в фиксированные сроки сдать государству определенное количество сельскохозяйственных продуктов. Давление на крестьянство нарастало постепенно. Весной 1920 г. продразверстка предусматривала изъятие лишь части излишков и проводилась без мер принуждения. Частная торговля хлебом, как правило, не запрещалась. Но уже с 1 июня 1920 г., сразу после завершения посевной кампании, свободная торговля всеми нормированными продуктами в Сибири была запрещена, а к уклонявшимся от продразверстки разрешалось применять меры принуждения, а в случае сопротивления - вооруженную силу [38].
   Совет Народных Комиссаров РСФСР в своем декрете "Об изъятии хлебных излишков в Сибири" от 20 июля 1920 г., подписанном В. И. Лениным, назначил ответственными за выполнение продразверстки все местные органы власти, начиная с волостных и сельских Советов и кончая Сибревкомом. Виновных в уклонении от продразверстки предлагалось "карать конфискацией имущества и заключением в концентрационные лагеря, как изменников делу рабоче-крестьянской революции" [39].
   В Славгородском уезде Алтайской губернии местные заготовительные органы уже в конце апреля 1920 г. начали регистрировать все продукты питания. 12 мая 1920 г. Славгородский уездный исполком отдал распоряжение о незамедлительной поставке населением всех излишков продуктов питания, а 31 мая Алтайский губернский исполком запросил прислать в каждую волость по одному инструктору по заготовкам. В Славгородском уезде, в волостях с немецким населением, продразверстка сразу же была встречена в штыки. Хортицкая, Славгородская, Благовещенская и Златополинская волости саботировали наложенные на них нормы поставок, Ореховская волость отказалась принять нормы на мясо и масло. Это происшествие было расценено как дерзкое предательство по отношению к революции. Населению волостей было предложено в пятидневный срок принять все нормы. В противном случае председателям ревкомов сел и волостей грозили аресты и отправка в Омск в концлагерь [40].
   1 августа 1920 г. сибирские власти закончили реквизицию урожая 1919 г.: из предполагаемых 65692 тыс. пудов было собрано немного меньше половины, или 31259 тыс. пудов [41]. В тот же день они начали реквизировать урожай 1920 г. Разверстка хлебофуража на Сибирь в продовольственную кампанию 1920-1921 гг. была определена в 110 млн пудов. Основная тяжесть ее легла на Омскую (35 млн пудов) и Алтайскую (31 млн пудов) губернии, где проживала подавляющая масса немецкого сельскохозяйственного населения Сибири. Чтобы обеспечить проведение заготовок, наряду с отрядами по организации поставок были привлечены военизированная охрана и регулярная армия (13-ая кавалерийская дивизия и 26-ая стрелковая дивизия) [42].
   В силу преобладавшего в то время среди партийных руководителей мнения о зажиточности немецких хозяйств, продразверстка в районах с преимущественно немецким населением проводилась особенно жестко. Были случаи, когда разверстка совершенно не согласовывалась с реалиями жизни, а порой и здравым смыслом. В обзоре, подготовленном в августе 1921 г. заведующим немецким подотделом Омского губернского отдела национальностей, о произведенной в предшествующий период в Омской губернии разверстке, мы находим много подобных примеров.
   Так, в Александровской волости Омского уезда на колонистов была наложена разверстка на полевые культуры, которые они совсем не сеяли. На представителей верований, которые по своим религиозным воззрениям не держали свиней, была наложена разверстка на свинину. На четырех ягнят и четырех овец, которые были куплены осенью 1920 г., разверстка составляла четыре пуда шерсти.
   В Новинской волости Омского уезда инструктор немецкого подотдела губнаца в результате обследования немецких хозяйств выяснил, что после выполнения хлебной разверстки на 102% и мясной разверстки на 100% крестьяне-бедняки остались без хлеба. Чтобы выполнить молочную разверстку, некоторые поселки этой волости покупали масло у соседей. То же вынуждены были сделать и меннониты из Чукреевки Омского уезда. А когда они отдали разверстку, им сказали: "Вам было так легко выполнить разверстку, потому на вас будет новая разверстка на масло". Беднейшим колонистам Новинской волости в связи с засухой и неурожаем волисполком разрешил приобрести зерно на основании постановления Сибревкома о свободном товарообмене. Когда они вернулись из Акмолинска, где обменяли последнюю одежду на 400 пудов хлеба для пропитания своих семей, он был у них реквизирован. Несмотря на эти притеснения, посевная кампания в Омском уезде в 1921 г. немецкими колонистами была выполнена полностью. И даже в Новинской волости, сильно пострадавшей от продразверстки, каждым хозяином было засеяно 15 и более десятин пашни [43].
   В разных регионах Сибири продразверстка зачастую неравномерно распределялась по отдельным селениям. В Николаевке (Гнадендорф) Минусинского уезда Енисейской губернии 121 хозяйство имело 800 десятин земли. В 1920 г. при наличии 278 лошадей было засеяно лишь 300 десятин. Продразверстка на село составила 3 тыс. пудов зерна, или 10 пудов с десятины. Для Орловской волости Славгородского уезда Алтайской губернии план продразверстки был доведен в 12630 пудов или около 22 пудов с десятины учтенного посева. В Са-ратовке Локтевской волости Рубцовского уезда той же губернии при валовом сборе в 1920 г. в 19 тыс. пудов продразверстка составила 12 тыс. пудов или по 9,2 пуда на десятину учтенного посева. На соседнюю деревню Ивановку разверстка также была определена в 12 тыс. пудов, хотя посев составил лишь 250 десятин и собрано с них было лишь 4 тыс. пудов. В 1916-1918 гг. в Ивановке собирали не более 8-9 тыс. пудов [44].
   Кроме того, продразверстка распределялась "подворно", без учета социально-экономической дифференциации хозяйств. По воспоминанию одного из колонистов, "...бедняк отдавал единственную корову, богач - из 10 коров одну, так же было и с зерном" [45]. Подобное несправедливое положение признавал и секретарь немецкой секции Славгородского уездного комитета РКП(б) А. Грубер, который писал, что для выполнения налогов середнякам и беднякам приходилось сдавать не только последнее зерно, но и продавать последнюю лошадь и корову [46]. Чтобы расколоть сельскую общину и обрести поддержку бедных слоев, сибирские власти объявили о введении перераспределения в пределах волостей: после выполнения 60% нормы заготовок сельские бедняки, в зависимости от их помощи продовольственным органам в сборе зерна у своих односельчан, могли распределять между собой часть дополнительных налогов. К чести немецких крестьян следует отметить, что попытка внести в село гражданскую войну посредством "покровительства" сельским беднякам, нашла у них меньше отклика, чем среди русского населения [47].
   Славгородскому уезду была назначена колоссальная норма заготовок: 9 млн пудов зерновых продуктов, 61999 коров, 2,5 млн яиц, 1 млн пудов картофеля, более 80 тыс. пудов масла, 945 тыс. пудов соломы, 630 тыс. пудов сена и т. д. Всего список заготовительных норм состоял из двадцати одного пункта. До крестьян были доведены возможные нормы запасов зерна на следующие восемь месяцев. Они предусматривали на человека - 9,5, на рабочую лошадь - 12, на дойную корову - 6, на свинью - 5 и на детеныша животного - 3 пуда зерна. Все, что выходило за пределы этих норм и не было необходимо для посева, должно было сдаваться государству. Но к 10 октября 1920 г. Славгородский уезд выполнил лишь менее одного процента нормы поставки зерна. Исполком Славгородского уезда постановил назначить сроком добровольной сдачи зерна 15 октября, а после этого перейти к принудительному изыманию его с привлечением специальных комиссий. Тем не менее до 1 ноября 1920 г. ни одна из густонаселенных немцами волостей Славгородского уезда не выполнила даже 10% нормы поставки зерна и 20% нормы поставки сена. К середине ноября 1920 г. Хортицкая, Орловская, Новоромановская и Благовещенская волости сдали лишь требуемое количество скота; Орловская волость поставила, кроме того, 49% нормы картофеля, Новоромановская - 35% нормы картофеля и 50% нормы соломы, Подсосновская - 81%, а Ореховская и Славгородская волости по 20% нормы соломы. Распоряжением Сибревкома все волости под личную ответственность председателей волостных исполкомов должны были до 15 декабря 1920 г. выполнить 60% норм государственных поставок. На самом деле в Славгородском уезде даже к 1 марта 1921 г. было выполнено лишь 39% плана по поставке зерна [48].
   До 1 апреля 1921 г. по Сибири удалось заготовить 64,6 млн пудов хлеба, что составляло 23,6% общереспубликанских заготовок кампании 1920-1921 гг. Около 40% сибирского хлеба было вывезено в центральные районы страны [49]. Значительную лепту в обеспечение этих заготовок внесло и немецкое население. Помимо этого, немцы Сибири в 1921 г. оказали помощь "голодающим братьям на Волге". Этому способствовали неплохие урожаи 1919-1920 гг. Несмотря на продразверстку и собственное трудное положение, население Орловской, Хортицкой, Подсосновской, Новоромановской и Славгородской волостей Славгородского уезда пожертвовало немцам Поволжья 12 тыс. пудов продовольствия, 170 тыс. рублей и приняло в свои семьи несколько дюжин беспризорных немецких детей. Немцы Новинской и Александровской волостей Омского уезда добровольно отдали голодающим в сентябре и октябре 1921 г. 324 пуда зерна, 217 пудов картофеля, 30 пудов других продуктов питания и примерно 900 тыс. рублей. Колонии Змеиногорского уезда Алтайской губернии отдали 1893 пуда зерна, 522 пуда картофеля и приютили у себя 43 немецких и 76 русских семей. В том же году колонисты Алтайской губернии распределили в своих семьях 100 детей из Поволжья [50].
   Продразверстка, проводимая репрессивными методами, наталкивалась на сопротивление сибирской деревни. Естественной реакцией крестьян на внеэкономическое, насильственное отчуждение у них продуктов сельскохозяйственного производства были антикоммунистические выступления, в том числе и вооруженные. Секретарь немецкой секции при Славгородском уездном комитете РКП(б), сообщая о злоупотреблениях представителей заготовительных органов, писал: "Инструкторы действуют как контрреволюционеры. Крестьяне готовы с оружием в руках отправить всю советскую республику вместе с ее инструкторами к черту". В 1920 г. Западную Сибирь охватило мощное крестьянское восстание под лозунгом "За советы без коммунистов". Но несмотря на то, что вооруженные выступления крестьян происходили также в уездах Сибири, в которых компактно проживало немецкое население, оно, как правило, в вооруженной борьбе против коммунистического режима не участвовало. Известны лишь единичные случаи, как, например, в Исилькульской волости, где меннониты выступили вместе с казаками [51]. В итоге, как справедливо отмечал один из ведущих отечественных специалистов по аграрной истории России В.П. Данилов "крестьянская революция заставила отказаться от продовольственной разверстки, ввести НЭП, признать особые интересы и права деревни" [52].
   В исторической исследовательской литературе влияние продразверстки на экономическую жизнь немецкой деревни Сибири оценивалось по-разному. Так, в одной из своих ранних работ, символично опубликованной в пятидесятую годовщину Октябрьской революции, Л. В. Малиновский, задаваясь вопросом: "Какова была роль продразверстки в национальной деревне?", отвечал на него следующим образом: "Несмотря на все ее отрицательные качества для крестьянства, несмотря на то, что было, несомненно, очень трудно разъяснить национальному крестьянству, разбросанному по степям и лесам Сибири, ее политическую необходимость и целесообразность, продразверстка все же не была для большинства крестьян, немцев и латышей в особенности, непосильной". По его мнению, она "захватывала в основном только товарное зерно, да и то не полностью" [53].
   В работах современных отечественных и зарубежных историков продразверстке дается прямо противоположная оценка. Так, В. Бруль считает, что продразверстка довела немецкое население до крайней степени разорения, так как крестьянам устанавливались задания, которые выполнить было невозможно. Она значительно ухудшила экономику немецких сел Сибири в начале 1920-х гг. [54] Д. Брандес и А. Савин в своей книге еще более категоричны, считая, что продразверстка 1920 г. имела "убийственное влияние на немцев". По их мнению, "для российских немцев основными последствиями продразверсток в Сибири были крах сельского хозяйства, неоднократное уменьшение посевных площадей, экономический упадок их самобытной культуры, обеднение, ужасный голод 1923-1924 гг. и возникновение эмиграционного движения" [55].
   В одной из своих последних работ, специально посвященной этому вопросу, А. И. Савин, с учетом особенностей социально-экономического развития колоний в основных районах компактного проживания немцев в Сибири, уже несколько корректирует этот вывод. С одной стороны, он практически соглашается с Л. В. Малиновским, "что, несмотря на значительные объемы заготовок и недовольство крестьян внеэкономическими методами отчуждения хлеба, продразверстка не привела к катастрофическим последствиям для эконо-мики немецкой деревни", так как "для ее выполнения крестьянство в значительной мере использовало излишки хлеба прошлых лет". Вместе с тем, подчеркивает А. И. Савин, "в ряде местностей немецкие деревни были переобложены, и их жителям пришлось сдать государству не только излишки, но и часть необходимого продукта" [56].
   Такая оценка влияния продразверстки на экономику немецких колоний в Сибири, лишенная излишней эмоциональной окраски, является, на наш взгляд, в современной исторической науке наиболее объективной и взвешенной. Прежде всего хотя бы потому, что факт общего ухудшения экономического положения большинства сибирского крестьянства в годы "военного коммунизма" является утвердившейся точкой зрения в историографии последних лет [57]. Что же касается немцев, то в данном случае с определенной оговоркой следует со-гласиться и с Л. В. Малиновским, и с А. И. Савиным. Действительно, зажиточная часть немецкой деревни Сибири смогла не только выдержать бремя продразверстки, но и сохранить экономический потенциал для возрождения своих хозяйств в годы НЭПа. Вместе с тем можно предположить, что Л. В. Малиновский в своей работе имел в виду, видимо, лишь немецкое население Алтая и не учитывал того, что в 1920 г. социальная структура колоний была уже не столь однородной, как накануне Первой мировой войны. Кроме того, автор явно не брал в расчет немцев, проживавших в районе Омска, где находилось большое количество неприписанных переселенцев. Для них, а также для беднейшей части приписанных немецких переселенцев продразверстка действительно была непосильной, поскольку эти хозяйства не только не производили товарного зерна, но и едва ли могли обеспечить свое существование.
   Мероприятия советской власти в годы "военного коммунизма" способствовали дальнейшему экономическому упадку немецких колоний в Сибири. Крупные и многие средние фермерские хозяйства были уничтожены в результате национализации и изменения организационно-правовой формы - отныне они стали называться советскими хозяйствами. В колониях, основанных на надельной земле и в некоторых случаях на бывших частновладельческих и арендованных землях, аграрные преобразования осуществлялись крайне медленно. Землеустройство крестьян так и не было завершено, что продолжало вызывать многочисленные земельные неурядицы. А введенная советской властью продразверстка, осуществлявшаяся зачастую с применением репрессивных методов, привела к обнищанию значительной части немецкого крестьянства Сибири.

назад

дальше

  [1]  Крестьянство Сибири в период строительства социализма (1917-1937 гг.). - Новосибирск, 1983. - С. 67.
  [2]  Известия Сибирского революционного комитета. - Омск, 1920. - № 1. - С. 3-6.
  [3]  Закон о земле, о социалистическом землеустройстве и мерах перехода к социалистическому земледелию. - Омск, 1919. - С. 4.
  [4]  Там же. - С. 7.
  [5]  Шишкин В.И. Социалистическое строительство в сибирской деревне. - Новосибирск, 1985. - С. 131.
  [6]  ГАОО. Ф. Р-209. Оп. 1. Д. 746. Л. 26-26 а.
  [7]  Там же. Д. 751. Т. 1. Л. 11-11об., 68, 91, 108.
  [8]  Там же. Д. 730. Л. 2-3 об.
  [9]  Там же. Д. 728. Л. 65 об.
  [10]  Там же. Ф. Р-150. Оп. 1. Д. 505. Св. 45. Л. 35-35 об.
  [11]  Там же. Ф. Р-209. Оп. 1. Д. 729. Л. 2-3.
  [12]  Там же. Д. 746. Л. 26 а.
  [13]  Там же. Д. 811. Л. 7.
  [14]  Земельный вопрос в Сибири. - М., 1919. - С. 27-29.
  [15]  Известия Сибирского революционного комитета. - Омск, 1920. - № 1. - С. 3.
  [16]  ГАОО. Ф. Р-209. Оп. 1. Д. 293. Л. 156.
  [17]  Там же. Л. 194.
  [18]  Там же. Д. 730. Л. 36.
  [19]  Там же. Д. 729. Л. 54.
  [20]  Там же. Л. 1-2.
  [21]  Там же. Д. 813. Л. 1-1об.
  [22]  Там же. Д. 728. Л. 55 об.
  [23]  Там же. Л. 56-57об.
  [24]  Там же. Д. 293. Л. 107.
  [25]  Там же. Д. 813. Л. 24, 26-28.
  [26]  Там же. Д. 28. Л. 61 об.
  [27]  Там же. Д. 781. Л. 1-1об., 7.
  [28]  Там же. Л. 13-14.
  [29]  Крестьянство Сибири в период строительства социализма... - С. 68.
  [30]  ГАОО. Ф. Р-209. Оп. 1. Д. 609. Л. 48.
  [31]  Шишкин В.И. Социалистическое строительство в сибирской деревне... - С. 133.
  [32]  ГАОО. Ф. Р-209. Оп. 1. Д. 701. Л. 75-76.
  [33]  Там же. Л. 51-53.
  [34]  Bruhl V. Die Deutschen in Sibirien... - Bd. 1. - S. 153.
  [35]  Малиновский Л. В. Немцы в России и на Алтае... - С. 115.
  [36]  Bruhl V. Die Deutschen in Sibirien... - Bd. 1. - S. 164-165.
  [37]  Чеботарева В.Г. Наркомнац РСФСР: свет и тени национальной политики 1917-1924 гг. - М., 2003. - С. 592.
  [38]  Крестьянство Сибири в период строительства социализма... - С. 70-71.
  [39]  Сибирский революционный комитет (Сибревком). Август 1919 - декабрь 1925 гг. - Новосибирск, 1959. - С. 289.
  [40]  Brandes D., Savin A. Die Sibirien deutschen im Sowjetstaat 1919-1938. - Essen, 2001. - S. 34; Савин А. И. Продразверстка и продналог в немецкой деревне Сибири... - С. 98.
  [41]  Шишкин В.И. Социалистическое строительство в сибирской деревне... - С. 179.
  [42]  Brandes D., Savin A. Die Sibirien deutschen im Sowjetstaat... - S. 37.
  [43]  Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. Р-1318. Оп. 1. Д. 1511. Л. 12-12 об.
  [44]  Малиновский Л. В. Сельское хозяйство западных национальных меньшинств... - С. 206.
  [45]  Там же.
  [46]  Bruhl V. Die Deutschen in Sibirien... - Bd. 1. - S. 154.
  [47]  Brandes D., Savin A. Die Sibirien deutschen im Sowjetstaat... - S. 39.
  [48]  Савин А. И. Продразверстка и продналог в немецкой деревне Сибири... - С. 103.
  [49]  Крестьянство Сибири в период строительства социализма... - С. 73.
  [50]  Brandes D., Savin A. Die Sibirien deutschen im Sowjetstaat... - S. 46.
  [51]  Шишкин В. И. Сибирская Вандея: вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в 1920 году. - Новосибирск, 1997. - С. 4-7; Савин А. И. Продразверстка и продналог в немецкой деревне Сибири... - С. 107.
  [52]  Данилов В. П. Аграрные реформы и аграрная революция в России //Великий незнакомец: крестьяне и фермеры в современном мире. - М., 1992. - С. 319.
  [53]  Малиновский Л. В. Сельское хозяйство западных национальных меньшинств... - С. 206.
  [54]  Bruhl V. Die Deutschen in Sibirien... - Bd. 1. - S. 153, 155.
  [55]  Brandes D., Savin A. Die Sibirien deutschen im Sowjetstaat... - S. 33, 42.
  [56]  Савин А. И. Продразверстка и продналог в немецкой деревне Сибири... - С. 107.
  [57]  Крестьянство Сибири в период строительства социализма... - С. 73.