Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

 Ноздрин Г. А.
Л. М. Горюшкин о роли государства в хозяйственном освоении Сибири
 Шиловский М. В.
Роль государства в развитии производительных сил Сибири
 Зиновьев В. П.
Современная историография хозяйственного освоения Сибири
 Дамешек Л. М.
Национальная и окраинная политика как фактор хозяйственного освоения
 Дорожкин А. Г.
Хозяйственное освоение Сибири и Дальнего Востока в освещении немецкоязычной литературы
 Ананьев Д. А.
Англо- и германоязычная историография научного освоения Сибири и Дальнего Востока
 Гончаров Ю. М.
Статус и роли женщин Сибири во второй половине XIX - начале XX в.
 Ведерников В. В.
Особенности производства на Колывано-Воскресенских заводах в 1747-1762 гг.
 Попов Р. И.
"Чукотский вопрос" в экономической политике России
 Черкасова О. Г.
Материальное положение слободского населения
 Андрющенко Б. К.
Государственная регламентация винной монополии
 Запорожченко Г. М.
Влияние государства на потребительскую кооперацию
 Рынков В. М.
Маслозаготовки в Сибири в 1914-1916 гг.
 Сметнева Н. В.
Виноторговля в Иркутской губернии
 Арзуманов И. А.
Институционализация буддизма в России
 Недоспасова А. П.
Шведские военнопленные и музыкальная культура Сибири
 Крих А. А.
Этносоциальные группы сибиряков в имперской практике

 Мамышева Е. П.
О формировании самоуправления сибирских аборигенов
 Потапов В. Г.
Изучение социокультурной инфраструктуры городов
 Баев О. В.
Иностранный капитал и социально-культурное освоение Кузбасса
 Воробцова Л. Н.
Cоциально-культурные процессы у новониколаевских предпринимателей
 Мамсик Т. С.
Российская империя и ее окраины в осмыслении А. С. Пушкина
 Матханова Н. П.
Мемуары сибирских генерал-губернаторов XIX в.
 Резун Д. Я.
Роль государства в колонизации Сибири
 Катионов О. Н.
Картографическое сопровождение освоения Сибири
 Усков И. Ю.
О времени поставления Верхотомского острога
 Волчек В. А.
Некоторые вопросы введения Сибирского учреждения 1822 г.
 Анкушева К. А.
Регулирование перехода крестьян в городские сословия
 Туманик Е. Н.
А. Н. Муравьев во главе Тобольской губ.
 Канн С. К.
Комитет Сибирской железной дороги и изучение Сибири
 Карпинец А. Ю.
Сметы Переселенческого управления как источник
 Палин А. В.
Органы местного управления в XIX - начале XX в.
 Блинов А. В.
Управление образованием в XIX - начале XX в.
 Ермоленко Г. Н.
Развитие финансового контроля
 Исаев В. И.
Жилищная политика в городах Сибири в начале XX в.
 Стецура Ю. А.
Рецензия на книгу Е. В. Алексеевой
 Сокращения


Институт истории
СО РАН
Роль государства в хозяйственном и социокультурном освоении Азиатской России XVII - начала ХХ века: Сборник материалов региональной научной конференции. Новосибирск: РИПЭЛ, 2007. С. 151-158.

Крих Анна Алексеевна
канд. ист. наук, доцент кафедры отечественной истории
Сибирской государственной автомобильно-дорожной академии (г. Омск)
Эл. почта: novoselovaa@rambler.ru

Этносоциальные группы сибиряков
в имперской практике XVIII-XIX веков

   С присоединением к России зауральских территорий образовалось две Сибири - аборигенная, имеющая собственные этносоциальные и политические структуры, и русская, точнее, российская Сибирь, которой пришлось приспосабливаться к местным условиям. Предметом данного исследования является процесс этносоциального структурирования населения в Сибири. В XVIII в. в российском обществе оформляется система сословий, которая к концу следующего столетия претерпела серьезные изменения, позволившие говорить о кризисе сословной системы в России. Исследователи уже отмечали специфику этого явления в Российской империи [1]. Рассматриваемый нами юг Западной Сибири представляет своего рода модель этносоциального развития сибирского общества.
   Фронтирные группы в Сибири
   В ходе начального этапа колонизации Сибири, в XVII в. основой российской политики в регионе стало невмешательство во внутренние дела аборигенов с сохранением их прежнего уклада жизни при условии своевременной выплаты ясака. В XVIII в. был взят курс на регулирование и регламентацию жизни общества, как русского, так и инородческого, в административном, хозяйственном, в религиозном и бытовом отношениях [2]. В 1720-х гг. на севере Западной Сибири разворачивается процесс массовой христианизации коренных народов, который означал, по мнению А. Ю. Конева, желание государства изменить статус "иноземцев", приравняв их к другим своим подданным [3]. Еще ранее возникла проблема соотношения социальной и религиозной принадлежности, в условиях массового крещения этот вопрос стал особенно остро: в какую группу населения следует определять неофитов? В XVIII в. обращенные в христианство аборигены образовали особую группу - "новокрещенных", к которой принадлежали не только те, кто непосредственно принял христианство, но также их потомки в следующих поколениях.
   В одном ряду с "новокрещенными" стоит понятие "ясашные крестьяне", которое возникло, по-видимому, для обозначения принявших православие аборигенов, продолжавших выплачивать ясак, но при этом ведущих крестьянский образ жизни. Звание ясачного сохраняло право на родовые земельные владения и освобождало от рекрутской повинности. Поскольку в Сибири распространение получила купля-продажа земли, в том числе принадлежавшая сибирским иноземцам, ясачным мог стать человек, купивший землю у аборигенов. Так как изначально ясачными являлись только представители коренных сибирских народов, то в делопроизводственной документации появляются дополнительные уточняющие термины: "русские ясашные", "ясашный ис грек", "ясашный мещанин" и др. Таким образом, для уточнения социальной идентификации человека использовался этнический принцип.
   Одной из привлекательных черт крещения для сибирских аборигенов являлось освобождение от зависимости, поскольку, с точки зрения церкви, христианин не мог находится в подчинении язычника или магометанина. Зачастую новокрещенный, избавившись от одной зависимости, попадал в кабалу к служилым людям, которые при помощи крещения пытались закрепить их за собой в качестве холопов. Подобную практику в отношении ясачных законодательно запретили еще в XVII в. [4], но категория холопов (дворовых) в Сибири все-таки сложилась. Источником для нее послужили "азиатцы" - кочевые народы южной Сибири (калмыки и киргизы). Власть санкционировала покупку "азиатцев" 16 ноября 1737 г., когда купцам и чиновникам разрешили выменивать и покупать калмыков (джунгар) и киргизов (казахов), обращать их в христианство, "и у себя держать без всякого платежа подушных денег" [5]. Дворовых крестили, давали им "русские" имена и фамилии, женили на русских. Если в XVIII в. дворовыми людьми были преимущественно калмыки, то в XIX в. ими, по большей части, становились киргизы, которые в 1811-1814 гг. в связи с массовым падежом скота находились в бедственном положении [6].
   23 мая 1808 г. вышел указ, регулирующий покупку киргизских детей: их разрешалось покупать всем лицам свободного состояния, т.е. было узаконено фактическое участие в торгах рядовых казаков на Сибирских линиях. По достижении 25-летнего возраста киргизы должны были отпускаться на волю. Даже если закабаленный таким образом киргиз женился на крепостной (!), по достижении указанного возраста он и его семья считались свободными [7]. На практике, как замечал С. С. Шашков, этот закон всячески игнорировался. Обретя свободу, киргизы должны были выбрать себе сословие, к которому они будут приписаны. Причем закон ничего не говорил о возможности возвращения этих людей к своим семьям и к прежнему, кочевому образу жизни [8]. Большой земельный надел, казенное содержание для детей мужского пола, возможность заниматься промыслами и торговлей в степи делали казачество привлекательной перспективой для бывших дворовых. В связи с этим среди сибирских инородцев бытовало представление о том, что крещение в православие автоматически делает человека казаком. В 1825 г. законодательно запрещалось покупать "киргизов, калмыков и других азиатцев", и группа дворовых постепенно прекращает свое существование, растворившись в казачьей среде.
   Специфика Сибири как колониального региона заключается в том, что здесь не сформировалось устойчивой промежуточной группы между колонизаторами и аборигенами - метисов, осознающих свое "пограничное" положение. Промежуточные группы, имеющие собственные этнонимы, возникли в некоторых районах Восточной Сибири и на севере Западной, где из-за малочисленности русского населения они просуществовали до начала XX в. и стали объектом изучения политических ссыльных и заезжих путешественников, сделавших из сибирских "метисов" пугало для имперской политики в регионе. Но это не стало нормой в целом для Сибири. Возникающие на стыке "русской" и "аборигенной" Сибири отдельные этносоциальные группы не слились в единое "сословие" метисов или, как предлагали их называть некоторые областники, сибиряков.
   Одни социальные группы в Сибири возникали стихийно, под давлением местных условий (ясачные крестьяне, старожилы, староселы и переселенцы), другие калькировались с российско-европейских аналогов (например, мещане, казаки, дворовые, старообрядцы), или сознательно создавались властью (сибирские дворяне). Не все стихийно возникшие группы в конечном итоге приобретали определенный правовой статус, поэтому необходимо знать, какие группы попадали в общеимперские законы и почему, а какие нет, но при этом выделялись государственными чиновниками.
   Казачество как сословие
   Служилые люди сыграли главную роль в колонизации Сибири на начальном этапе. На протяжении XVII в. они составляли большинство населения "русской" Сибири. В течении XVIII-XIX вв. происходил, с одной стороны, процесс количественного комплектования служилого населения в Сибири, а с другой стороны - процесс сословного оформления, который состоял из определения круга прав и обязанностей служилого населения с закреплением их принципом наследования от отца к сыну. В 1796, 1798 и 1800 гг. указами Сената окончательно утвердилась обязательная наследственность казачьей службы [9], которая легла в основу системы комплектования Сибирского линейного казачьего войска, появившегося в 1808 г. Исходя из наследственной принадлежности к казачеству и невозможности казаков изменить свой социальный статус, исследователи сделали вывод об укреплении "корпоративной замкнутости сибирского казачества" [10]. Несмотря на принцип наследственности, вплоть до 1860-х гг. сибирское казачество пополнялось различными в социальном и этническом отношениях группами. С другой стороны, в XIX в. так же были случаи перевода казаков в сословие государственных крестьян [11].
   Каналами пополнения казачьего войска являлись: 1) прямое приписывание политических ссыльных, в частности участников восстаний в Польше разных лет, а также крестьян-переселенцев, пожелавших стать казаками; 2) христианизация дворовых и джатаков, проживавших в казачьих станицах, которых власти обязывали с 1840-х гг. определяться с сословной принадлежностью. Образовывать новую этносоциальную группу новокрещеных, какая существовала в северных районах Сибири в XVIII в., не стали, требуя приписываться к тем сословиям, которые уже существовали в российском обществе - к мещанам, крестьянам или казакам. 3) женитьба на казачке. Заключение брака между людьми из разных социальных групп издавна использовалось для пополнения категории зависимого населения (например, холопов). Женитьба и, соответственно, естественный прирост являются важными факторами увеличения социальной группы. В зависимости от заинтересованности в той или иной группе, брак мог как увеличивать численность группы, так и уменьшать. В случае с казачеством брак способствовал привлечению мужчин в группу [12], в случае с дворовыми, когда был взят курс на ликвидацию этой социальной группы, женитьба дворового киргиза на крепостной по указу 1808 г. не приводила к окончательному закабалению.
   Основанием для существования любой социальной группы является ощущение своей исключительности и стремление к ее сохранению. Поэтому группой вырабатывается система защиты от чужеродных воздействий в виде общественного осуждения тех явлений, которые могут быть опасными для существования группы. В частности, осуждению подвергаются браки с людьми "не нашего круга". Общественное давление может быть столь велико, что складывается представление о замкнутости группы в культурном и брачном отношении. Одним из признаков "замкнутости" казачьего сословия исследователи считают запрет на заключение браков с представителями других сословий [13].
   Данные метрических книг позволяют представить структуру браков казачьего населения Пресногорьковской линии за длительный период времени. Для сравнения были выбраны: 1825 г. (до причисления крестьян в казачье сословие), и 1855 г. (после того, как в 1847 г. крестьяне, жившие в 42-х деревнях, расположенных между казачьими станицами на линиях, были обращены в казачье сословие, всего около 14 000 человек обоего пола [14], и прибыли переселенцы из Саратовской, Самарской, Оренбургской и Харьковской губернии, зачисленные в казачье войско). Таким образом, в середине XIX в. сформировалось две группы казаков - старослужащие и приписные казаки из крестьян-переселенцев. Исходя из данных метрических книг, в середине 20-х гг. XIX в. в казачьей среде был значителен процент межсословных браков: 31,08 % браков казаков, зарегистрированных в станичных церквях Горькой линии в 1825 г., были заключены с представительницами других социальных групп. В то же самое время, 21,31 % браков, заключенных казачками, приходилось на мужчин из других социальных групп, преимущественно крестьян. Это обстоятельство нельзя объяснить нехваткой мужчин-казаков для заключения браков внутри казачьего сословия, так как среди мужчин процент межсословных браков был выше, чем у женщин. По всей видимости, данная ситуация объясняется незаконченностью процесса формирования казачьего войска, в связи с чем в 1825 г. на "брачном рынке" наблюдался повышенный спрос на казачек, женитьба на которых влекла за собой верстание мужа-крестьянина в казачье сословие.
   Как свидетельствуют архивные и этнографические материалы, сибирское казачество состояло из массы различных этносоциальных групп. По степени привилегированности и высоты социального статуса в XVIII в. выделялись сибирские дворяне, а в XIX в. - офицерство; по характеру службы в XVIII в. в казачестве было образовано две большие группы - крепостные или городовые и линейные казаки, в XIX в. среди линейного казачества выделялись строевые, резервные и уволенные со службы казаки; в середине XIX в. формируются две этнокультурные группы - "старослужащие" или "природные" казаки и "приписные", т. е. казаки-переселенцы, не говоря уже о многообразных этнических группах, возникших в ходе комплектования войска в середине XIX в. для закрепления и освоения Степи.
   Таким образом, в Сибири границы между группами, приписывающим сословный статус, были очень подвижны, что диктовалось отчасти местными условиями, а частично использовалось властью для создания одних групп и уничтожения других. Материалы метрических книг опровергают представления об эндогамности таких групп [15].
   Многообразие социальных групп, а также переплетение конфессионального и этнического факторов при их идентификации, свидетельствуют об отсутствии четкой религиозной и этнической политики, направленной на унификацию населения. Представления об унифицирующей функции империи, стремящейся привести своих подданных к единому религиозному, этническому и социальному знаменателю также не подтверждается конкретной имперской практикой в Сибирском регионе. В качестве примера единственной попытки проведения политики унификации можно назвать массовую христианизацию народов севера Западной Сибири и образование единого сословия государственных крестьян при Петре I. Однако, все эти начинания не оставили в истории региона заметного следа: христианизация имела неустойчивый, поверхностный характер, а внутри сословия государственных крестьян образовалось большое количества разнообразных социальных групп - экономические, кабинетские, ясачные крестьяне, старожилы, староселы и переселенцы, польские переселенцы и др.
   В "русскую" часть Сибири была перенесена социальная структура, которая существовала в зауральской части страны, но одни и те же социальные группы имели разные права в азиатской и европейской России: в Сибири крестьяне имели широкие возможности для самоуправления, участия в сделках купли-продажи земли; казаки и мещане имели право на владение крепостными (дворовыми), сибирское дворянство не передавалось по наследству. Другой отличительной чертой сибирской социальной структуры являлось существование огромного количества специфических местных этносоциальных групп, которые придавали размытость и особый колорит социальной структуре и создавали определенные трудности для интеграции в сибирское общество российских переселенцев.


  [1] См.: Фриз Г. Л. Сословная парадигма и социальная история России // Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Императорский период: Антология. Самара, 2000. С. 121-162.
  [2] Коваляшкина Е. П. Российская государственная власть и "инородческий вопрос" в Сибири // Вопросы этнокультурной истории народов Западной Сибири. Томск, 1992. С. 105-106.
  [3] Конев А. Ю. Русская православная церковь в Сибири XVII-XIX вв. (социально-правовые аспекты межконфессиональных отношений) // Русские: Материалы VII Сибирского симпозиума "Культурное наследие народов Западной Сибири". Тобольск, 2004. С. 115.
  [4] Конев А. Ю. Русская православная церковь... С. 115.
  [5] Головачев П. Сибирь в екатерининской комиссии. Этюд по истории Сибири XVIII в. М., 1889. С. 39.
  [6] Шашков С. Рабство в Сибири // Дело. 1869. № 3. С. 22.
  [7] Там же. С. 25.
  [8] Вопрос о необходимости крестившихся "инородцев" оставлять в своем прежнем (кочевом) состоянии был поднят в конце XIX в. православными священниками, стремящимися таким образом расширить количество новокрещенных инородцев. По этому поводу см.: Постников А. В. Изменения в национальном (этническом) самосознании ("идентичности") народов порубежья ("фронтира") в процессе создания российских центральноазиатских владений в XIX в. // Идентичность и география в постсоветской России: Сб. ст. СПб., 2003. С. 51.
  [9] Зуев А. С. Сибирское казачество в сословной политике Российского правительства (XVIII - первая половина XIX вв.) // Сословия и государственная власть в России, XV - середина XIX вв.: Тез. междунар. конф. М., 1994. Ч. 1. С. 109.
  [10] Петров В. И. К вопросу о социальном происхождении сибирского казачества (XVIII - первая половина XIX вв.) // Сибирь периода феодализма: Материалы по истории Сибири. Новосибирск, 1965. Вып. 2. С. 211, 217; Зуев А. С. Сибирское казачество... С. 110 и др.
  [11] Зуев А. С. Сибирское казачество... С. 110.
  [12] Н. Н. Оглоблин приводит пример, что в XVII в. сосланные в Тюмень и Тобольск "литвские люди", принявшие православие и женившиеся на русских, не отпускались на родину. См.: Оглоблин Н. Н. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа (1592-1768). Ч. 3. М., 1900. С. 62.
  [13] См., например: Иванова Н. А., Желтова В. П. Сословно-классовая структура России в конце XIX - начале XX века. М., 2004. С. 169.
  [14] Хронологический перечень выдающихся событий и правительственных актов, относящихся к истории Акмолинской области и смежных областей и губерний Западной Сибири // Памятная книжка г. Омска и Акмолинской области за 1913 год. Омск, 1913. С. 264.
  [15] Несмотря на деконструкцию представлений "государственной школы" о сословной системе Российской империи, миф о внутригрупповой эндогамности "сословий" оказался очень живуч, см., например: Фриз Г. Л. Сословная парадигма и социальная история России. С. 146.

©  А. А. Крих, 2007
Hosted by uCoz