Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

 Ноздрин Г. А.
Л. М. Горюшкин о роли государства в хозяйственном освоении Сибири
 Шиловский М. В.
Роль государства в развитии производительных сил Сибири
 Зиновьев В. П.
Современная историография хозяйственного освоения Сибири
 Дамешек Л. М.
Национальная и окраинная политика как фактор хозяйственного освоения
 Дорожкин А. Г.
Хозяйственное освоение Сибири и Дальнего Востока в освещении немецкоязычной литературы
 Ананьев Д. А.
Англо- и германоязычная историография научного освоения Сибири и Дальнего Востока
 Гончаров Ю. М.
Статус и роли женщин Сибири во второй половине XIX - начале XX в.
 Ведерников В. В.
Особенности производства на Колывано-Воскресенских заводах в 1747-1762 гг.
 Попов Р. И.
"Чукотский вопрос" в экономической политике России
 Черкасова О. Г.
Материальное положение слободского населения
 Андрющенко Б. К.
Государственная регламентация винной монополии
 Запорожченко Г. М.
Влияние государства на потребительскую кооперацию
 Рынков В. М.
Маслозаготовки в Сибири в 1914-1916 гг.
 Сметнева Н. В.
Виноторговля в Иркутской губернии
 Арзуманов И. А.
Институционализация буддизма в России
 Недоспасова А. П.
Шведские военнопленные и музыкальная культура Сибири
 Крих А. А.
Этносоциальные группы сибиряков в имперской практике
 Мамышева Е. П.
О формировании самоуправления сибирских аборигенов
 Потапов В. Г.
Изучение социокультурной инфраструктуры городов
 Баев О. В.
Иностранный капитал и социально-культурное освоение Кузбасса
 Воробцова Л. Н.
Cоциально-культурные процессы у новониколаевских предпринимателей
 Мамсик Т. С.
Российская империя и ее окраины в осмыслении А. С. Пушкина

 Матханова Н. П.
Мемуары сибирских генерал-губернаторов XIX в.
 Резун Д. Я.
Роль государства в колонизации Сибири
 Катионов О. Н.
Картографическое сопровождение освоения Сибири
 Усков И. Ю.
О времени поставления Верхотомского острога
 Волчек В. А.
Некоторые вопросы введения Сибирского учреждения 1822 г.
 Анкушева К. А.
Регулирование перехода крестьян в городские сословия
 Туманик Е. Н.
А. Н. Муравьев во главе Тобольской губ.
 Канн С. К.
Комитет Сибирской железной дороги и изучение Сибири
 Карпинец А. Ю.
Сметы Переселенческого управления как источник
 Палин А. В.
Органы местного управления в XIX - начале XX в.
 Блинов А. В.
Управление образованием в XIX - начале XX в.
 Ермоленко Г. Н.
Развитие финансового контроля
 Исаев В. И.
Жилищная политика в городах Сибири в начале XX в.
 Стецура Ю. А.
Рецензия на книгу Е. В. Алексеевой
 Сокращения


Институт истории
СО РАН
Роль государства в хозяйственном и социокультурном освоении Азиатской России XVII - начала ХХ века: Сборник материалов региональной научной конференции. Новосибирск: РИПЭЛ, 2007. С. 191-201.

Мамсик Тамара Семёновна
д-р ист. наук, главный научный сотрудник
Института истории СО РАН (г. Новосибирск)
Эл. почта: djr@history.nsc.ru

Российская империя и ее окраины в осмыслении А. С. Пушкина
 
   "…Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою… история ее требует другой мысли, другой формулы…"
   А. С. Пушкин [1]

   Различные аспекты проблемы, рассматриваемой в данном очерке, периодически обсуждаются в литературе, но в целом ее разработка еще далека от завершения. Художественное наследие Пушкина - гениального поэта и комптентного политика в одном лице, - с трудом поддается расшифровке [2]; идейно-политическая система его мировидения будет предметом анализа еще не одного поколения историков. Реконструкция ее актуальна не только как факт биографии великого поэта, но и - необходимое условие обретения адекватных представлений о национальной политике и социокультурных процессах в России эпохи Николая I.
   Раскрытие некоторых приемов "тайнописи" Пушкина [3] создало методические предпосылки для интерпретации, в частности, его мыслей о прошлом, настоящем и будущем Российской империи. Наш анализ в этой связи коснется, во-первых, преимущественно его ранних сочинений, в сюжетах и образах которых отразились мысли политика о судьбе южных окраин; во-вторых, некоторых свидетельств о его интересе к северно-азиатской окраине - Сибири; в-третьих, оды "Памятник", строфы которой отразили в поэтической форме высший и, как оказалось, заключительный момент развития его имперской идеи.
   По нашим предположениям, еще до своей "командировки" в 1821 г. на Юг Пушкин уже состоял членом конспиративной политической дворянско-аристократической организации, решавшей проблему медленной, поэтапной трансформации политиэтничного населения России в сообщество национального типа на базе титульного - русского (славянского) этноса. Имперский проект возник при Петре Великим, активно реализовался Екатериной Великой [4], но оказался "свернут" Александром I.
   Как известно, до ссылки Пушкин принадлежал к двум легальным литературным обществам (полагаем - филиалам упомянутой "большой конспирации" для воспитания подрастающего дворянского поколения): "Арзамас" и "Зеленая лампа". В первом юноши обучались смеховой сатире и воплощению в литературно-романтических образах противоречий многоликой и многоуровневой реальности [5]; во втором - постигали принципы имперской идеологии и практиковались в ее трансляции прежде всего, через литературу в широком смысле этого понятия, в зависимости от таланта и возможностей, которыми одарила каждого из них природа. При этом наиболее важна "Лампа" - роль и значение "Арзамаса" сильно преувеличены в литературе.
   Уровень и способ суждения "лампистов" о национальной идее определяется группой сочинений, автором которых с большой вероятностью считается А. Д. Улыбышев, член "Зеленой лампы", служивший, как и А. С. Грибоедов (а после Лицея - и А. С. Пушкин, и В. К. Кюхельбекер), в Коллегии иностранных дел.
   В настоящее время опубликованы три программные, как нам представляется, работы Улыбышева, облечнные в беллетризованную форму: "Письмо к другу в Германию", "Беседа Бонапарта с английским путешественником" и "Сон" [6]. В первом на фоне описания российского общества с точки зрения его амбивалентных культурных ориентаций (в лице патриотов-архаистов и патриотов-западников), предлагалась задача воспитания нового поколения людей на основе ценностей отечественных традиций, осмысленно адаптированных к условиям эпохи, с учетом творчески переработанных важных достижений западной культуры. Эту работу предлагалось начать с создания собственной "неподражательной" литературы, соответственно - театральной и музыкальной культуры, т. е. средств формирования национального вкуса, интеллекта и характера.
   Знакомство со вторым произведением помогало вдумчивому читателю уяснить, что на пути к поставленной цели возможны препятствия международного уровня, намекалось на роль в их создании англичан; вместе с тем раскрывались тайные, опасные для русских цели Священного Союза - детища императора-мистика Александра Благословенного. В третьем сочинении - в утопической форме была представлена картина будущего политического, социального и культурного состояния России - результат воплощения в жизнь Имперского (Национального) проекта. На его реализацию отводилось 300 лет [7].
   Принадлежностью Пушкина к тайному обществу (не путать с "декабристскими" организациями!) можно объяснить тот факт, что находясь в ссылке, он строил свое литературное творчество не ради поэтических "запросов души" (чистого искусства) или спонтанно протестуя "против крепостничества и деспотизма", а как политик, в соответствии с обозначенными программными задачами.
   Сам Пушкин по понятным причинам этот факт не декларировал, но смысл его угадывается, в частности, по содержанию его южных поэм. Две из них - "Кавказский пленник" (1820-21) и "Цыганы" (1824) заканчиваются гибелью героинь разной этнической принадлежности, которым судьба давала, казалось бы, шанс интегрироваться через счастливый брак в российскую "семью" народов. Очевидно, политик Пушкин полагал целесообразным остановить дальнейшее раздвижение границ империи, столь характерное для царствования Александра I; оставить в собственном предопределенном исторической судьбой статусе ее южные окраины, прежде всего, Кавказ и Бессарабию. Поэтическим аргументом в пользу такого мнения, с точки зрения автора, являлась судьба крымских татар, нашедшая интерпретацию в поэме "Бахчисарайский фонтан" (1821-1823). Вынужденное "силой вещей" покорение их Россией не привело к интеграции этого народа в этнокультурное поле "славян", но создало источник неразрешимых коллизий и кровавых конфликтов [8].
   К трем названным сочинениям примыкает также незаконченное произведение "Тазит". Оно повествует об иллюзорности идеи "европеизировать" кавказские этносы посредством распространения в их среде принципов христианского вероучения. На примере своего героя, чеченца (!), автор утверждает, что отдельный индивид, ставший адептом христианства, отторгается единоплеменниками как "чужой" элемент и также трагически расстается с жизнью [9].
   Миссионерство в тот исторический момент было не по плечу России - ее ждали иные задачи этнокультурного плана; политико-религиозную воспитательную работу необходимо было проводить среди собственного разноплеменного народа [10]. Уверенность политически мыслящего поэта в необходимости остановить экспансию империи за пределы определившихся естественных границ поддерживалась его знакомством с мнением англичан, полагавшим столичную (петербургскую в то время) интеллигенцию податливым материалом для внедрения ложных истин, ценностей и целей. "Ваше место Азия; - заверял поэта в светской беседе британский дипломат Д. Блай (запись в дневнике Пушкина 30.11.1833) - там совершите вы достойный подвиг сивилизации…" [11].
   Над поэмой "Тазит" Пушкин работал в 1829-1830 гг., - после того, как в 1829 г. побывал на Кавказе и убедился в справедливости своих ранних поэтических концептов межэтнического контакта и внешней политики государства [12]. К этому времени прогнозы А. Д. Улыбышева относительно подрывной деятельности английской дипломатии стали явью: сначала в событиях 1825 г. в Петербурге, столице Российской империи, - а затем в 1826 г. - в Стамбуле, в столице Оттоманской империи. Анализ сценариев "восстания" "сотни прапорщиков" в России и бунта янычар, элитной части турецкой армии, очевидно, привел "умнейшего человека" в России к выводу об их идентичности. Она выразилась, в частности, в обоих случаях в разложении и дезориентации офицеров с помощью агентов-провокаторов; затем - в странном "стоянии" военных близ имперских резиденций, как бы в ожидании "заклания" и естественной, как и рассчитывали провокаторы, "кровавой" реакции властей на эту акцию. В результате провокаций в обеих империях возник и стал углубляться раскол между обществом, в том числе его интеллектуальной элитой, и государством.
   Очевидное наличие единого дирижера, обеспечившего столь выразительное единообразие политических событий в соседствующих империях, искушенных политиков приводило к заключению о том, что британская дипломатия намерена в перспективе не просто ослабить такие мощные державы, как Россия и Турция, но со временем вообще ликвидировать принцип имперский государственности в Евразии. Такая установка естественно вытекала из очевидного для современников стремления Британии к мировому господству. Вероятно, конспиративная организация российских дворян-рыцарей, положивших своей задачей сохранение Империи, была в курсе этого долговременного Британского проекта. Не трудно было догадаться, что первой жертвой такой "большой игры" в свое время стала Французская монархия, и что война 1812 г. служила тем же целям.
   После неудачной попытки переворота в России британский проект предусматривал очернительную кампанию в тогдашних масс-медиа - журналах, а затем и газетах - против ее монарха и народа, с одной стороны [13], с другой же - подстрекательскую деятельность провоцирующую ослабленных "монстров" к новым военным конфликтам [14].
   Разгаданная международная интрига Великобритании и Франции (находившейся под ее влиянием) против России, ставила поэта перед необходимостью оповестить о своем открытии соратников и "просветить" тех, кто по неопытности в будущем вновь мог попасть в самоубийственную для участников и разрушительную для государства "крысоловку". Видимо, так следует понимать его замысел создать поэму-предупреждение с характерным двойным смыслом: используя "турецкий антураж" (сюжет и образы) намекнуть на тайную связь "происшествия" 1825 г. с британской политикой. В 1830 г. он от имени вымышленного поэта Амина-оглу создал как бы проспект поэмы; позже часть этого сочинения как "отрывок" под названием "Стамбул гяуры нынче славят" была опубликована в очерке "Путешествие в Арзрум" (1836).
   "С точки зрения востоковеда-турколога, эти пушкинские произведения отличаются несомненным профессионализмом", - констатировал в свое время М. С. Лазарев: поэт "обнаружил удивительную осведомленность о соседней азиатской державе, извечном противнике России". Специалиста поразила, прежде всего, точность созданной Пушкиным историко-этнографической панорамы событий в Турции, связанных с восстанием 1826 г. [15]. Но еще любопытнее то, что "ненасытный наблюдатель и тонкий провидец", знал не только историю Турции, но и предвидел ее судьбу. Под "гяурами", по мнению Лазарева, поэт подразумевал правящие круги Англии, Франции, Австрии, стремившиеся "в корыстных целях противопоставить Турцию победоносной России для приобретения собственных выгод на Ближнем Востоке и на Балканах". Пушкин, пишет он, "точно уловил сущность знаменитого Восточного вопроса, в котором Турции была заранее предуготовлена страдательная роль": "Стамбул гяуры нынче славят, / А завтра кованой пятой, / Как змия спящего, раздавят / И прочь пойдут и так оставят. / Стамбул заснул перед бедой" [16].
   История дальнейшего распада-растаскивания Турецкой империи вполне подтвердила поэтический прогноз. К этому следует добавить, что и в отношении России пушкинское предвидение также себя оправдало: первым звонком стала, как известно, Крымская (Восточная по англо-французской версии) война, стоившая неугодному для Британии российскому монарху жизни и отдавшая империю под власть Александра II - потомка Александра "Благословенного" духовно (а может быть, и физически). Дальнейшие события общеизвестны.

***
   Культурно-историческая ситуация в Сибири существенно отличалось от той, которую Пушкин непосредственно наблюдал на границах России с Османской империей. Сибирь являлась окраинной органической частью России: в отличие от Юга, военный компонент в ее колонизации был ничтожен; здесь господствовали "народные" методы, а потому отсутствовало дворянство и не было практики прикрепления крестьянина к частновладельческой земле. Коренное население Сибири выглядело более миролюбивым, чем воинственные кавказцы. В то же время в общественном мнении Сибирь являлась исключительно "страной изгнания". Все эти факты не могли не интересовать конспираторов, замысливших эволюционным, "естественным" путем изжить крепостной строй, оставив традиционную форму политической власти - монархию.
   Пушкин не раз проявлял намерение посетить Сибирь и даже подавал просьбу о зачислении в состав миссии, направлявшейся (1830 г.) к границам "недвижного Китая". В библиотеке поэта имелся значительный массив источников и литературы (в т. ч. зарубежной), содержащей сведения о Сибири; в круг его знакомцев входили В. Д. Соломирский, Н. Я. Бичурин, П. Л. Шиллинг, посещавшие край по службе, и сибиряки: журналисты Гр. Спасский, братья Н. и К. Полевые; поэт П. П. Ершов, беллетрист И. Т. Калашников, ученый-самородок К. Т. Хлебников и др. [17].
   Совершенно очевидно, что в программах Имперского проекта отводилось специальное внимание методам и средствам формирования в Сибири круга людей развитых в интеллектуальном отношении до высокой степени национального самосознания (уровня П. А. Словцова, А. П. Степанова, П. К. Фролова). Известно, что друг Пушкина П. А. Плетнев курировал молодых сибиряков, обучавшихся в Петербургском университете, а Пушкин помогал им шлифовать свои таланты. Пример тому - П. П. Ершов, знаменитая сказка которого "Конек-горбунок" редактирована Пушкиным и напечатана с его благословения. Написана сказка в соответствии с конспиративными принципами в жанре иносказания (полисемии) и пока ждет интерпретаторов.
   Сам поэт тщательно изучал историю присоединения Сибири по первоисточникам и вынашивал замысел поэмы "Ермак". Ермак к его времени был героем многих сочинений, созданных на основе мифов и поэтического вымысла. Совершенно очевидно, что Пушкин, анализируя "общий ход вещей", намеревался создать образ действительно исторической личности. Типизируя в ней средствами поэзии реалистические (не "баснословные") черты, составлявшие суть национального характера, он полагал возможным представить последующим молодым поколениям образец для подражания и национальной гордости. Одновременно со сбором материалов о Ермаке Пушкин готовил некий труд по истории присоединения Камчатки. В нем на первом плане также фигурировали исторические "деятели" из простого народа, обладавшие государственным - имперским - мышлением [18].
   Вместе с тем, Пушкина-политика интересовало не только прошлое, но и настоящее Сибири, прежде всего, этнический состав ее населения, характер взаимоотношений "инородцев" и русских; такого рода материал, как можно судить по "турецкой" поэме, давал ему возможность "выводить из оного глубокие предположения, часто оправдываемые временем", т. е., говоря современным языком, прогнозировать, а значит, и регулировать процессы в нужном направлении. Но такая "живая" информация о Сибири стала появляться систематично только по выходе на поселение декабристов, после смерти поэта. Чуть ранее других (1836 г.) попал в качестве поселенца в Сибирь В. К. Кюхельбекер. Единомышленник и соратник Пушкина, он уже по первым, наиболее ярким впечатлениям, сообщил ему необходимую объективную информацию.
   Очевидно, он знал, что "разочарует" друга, развеяв определенные иллюзии относительно культуры "русских сибиряков": "Русские (жаль, друг Александр, - а должно же сказать правду) - русские здесь (писано из Баргузина - Т. М.) почти те же буряты, только без бурятской честности, без бурятского трудолюбия. Отличительный порок их пьянство… Между русскими, здешними уроженцами, довольно белокурых - но у всех почти скулы выдаются, что придает их лицам что-то калмыцкое". "Тунгусов я встречал мало: - продолжает он далее, - … звериное начало (le principe anima) в них сильно развито и, как человек-зверь, тунгус в моих глазах гораздо привлекательнее расчетливого, благоразумного бурята" [19]. Пушкин в том же 1836 г. воспользовался сведениями из Сибири; заканчивая III строфу своего "Памятника", определился с местом ней не только "тунгуса", но и решительно спроецировал ее содержание в будущее. Кюхельбекер же занялся сбором материалов для словаря тунгусского языка, а вместе с тем и для статьи о сибирском наречии русских сибиряков. Он надеялся при содействии Пушкина на публикацию своих трудов, в том числе созданных в период заточения по той же имперской программе [20]. С гибелью Пушкина обрушились все намеченные планы [21].
***
   Отказывая Пушкину в праве быть политиком, видя в нем только обывательски понимаемого поэта некоторые исследователи уличали его в нескромности - прижизненном самовосхвалении: "Я памятник себе воздвиг…". Между тем, "Памятник", написанный в жанре оды, кратко излагал программу государственного строительства на перспективу; это был манифест Имперского проекта. Кроме того, прожитая по законам рыцарского служения Империи жизнь требовала соответствующего отчета перед потомками. Современники поэта в акции Пушкина также не видели кощунства. С легкой руки Державина - поэта и министра - поэтические "отчеты" в подражание Горацию в русской литературе стали традицией [22].
   Ода Пушкина была завершена им 21 августа 1836 г. Из черновых вариаций текста [23], следует, что ее III строфа - "Слух обо мне пройдет по всей Руси великой, / И назовет меня всяк сущий в ней язык, / И гордый внук Славян, и Фин, и ныне дикой / Тунгус, и друг степей Калмык" - не сразу приобрела привычный для нас вид. Вместо "Руси великой" поэт вначале употребил современное ему понятие "Россия"; для внука славян - архаический эпитет "могущий". Долго размышлял поэт также над тем, кому будет дорого его имя через века: вначале вслед за финном и славянином назвал - грузина, тунгуса и калмыка, а затем место тунгуса заняли черкес и киргиз [24].
   Пушкин, как видно, колебался: дать ли основной племенной состав населения империи в том виде, как он существовал на момент его описания? Или - призвать на помощь свой провидческий дар и обозначить в оде желательную - с точки зрения сохранения целостности и могущества империи - часть ее народонаселения, которая исторически - "ходом вещей" - органично заполнила ее пространство и в будущем составит ее национальное сообщество.
   После некоторых раздумий поэт выбрал последний вариант, провидческий: представил три огромные совокупности "языков", в современной лексике - "языковые группы": славянских, финно-угорских (уральских) и тюрко-монгольских (алтайских) народов. Сказав о тунгусе - "ныне дикой", - подчеркнул, что со временем и тунгус, и калмык встанут по уровню культуры в ряд с единым народом "Руси великой". Заменив первоначальный термин "Россия" на "Великую Русь" он дал понять, что речь идет о будущей преображенной империи, впитавшей в себя и культурные ценности "гордых" славян, и достижения европейского просвещения.
   Вникая в смысл работы над "Памятником", нельзя в очередной раз не "убедиться в исключительной исторической дальнозоркости Пушкина, в его умении увидеть или угадать, понять или предусмотреть многое из того, что волнует людей нашего времени, лучше сказать, наших дней" [25].


  [1] Пушкин А. С. Второй том "Истории русского народа" Полевого // Пушкин А. С. ПСС в 10 т. Изд. 4-е. Т. 7. Критика и публицистика. Л., 1978. С. 100.
  [2] К тому же оно существенно "загрязнено" фальсификатами, что следует отнести также и к эпистолярному наследию (не только поэта, но и его адресатов).
  [3] См.: Мамсик Т. С. Поэмы "Гавриилиада" и "Граф Нулин" А. С. Пушкина: Тексты-ключи к "происшествию" 1825 г. // Человек - текст - эпоха. Вып. 2. Томск, 2006. С. 172-196.
  [4] Мамсик Т. С. "Русский проект" Екатерины Великой: государство как федерация самоуправляющихся общин. // Местное самоуправление в истории Сибири XIX-ХХ веков. Сб. мат-лов регион. науч. конф. Новосибирск, 2004. С. 15-25.
  [5] По методу, у истоков которого мы видим фигуру Ф. И. Клингера - основателя прославленного направления "Буря и натиск", соратника Гёте, - служившего до конца своих долгих дней в России (1780-1831).
  [6] Работы датируются примерно 1819 или 1820 г. См.: Модзалевский Б. К истории "Зеленой лампы" // Декабристы и их время. Т. 1. М., 1927. С. 44-56.
  [7] Возможно, столь отдаленная дата называлась в целях конспирации. М. В. Нечкина видела в утопии Улыбышева один из идейных документов по подготовке "революции", что на наш взгляд, принципиально неверно. Ср.: Нечкина М. В. Движение декабристов. Т. 1. М., 1955. С. 190, 242-245 и др.
  [8] Следуя той же программе, В. К. Кюхельбекер, в свою очередь, в драматической сказке "Иван, купецкий сын" (1832-1842) предупреждал о бессмысленной трате ресурсов империи на покорение среднеазиатских княжеств. См.: Мамсик Т. С. Проблема азиатско-европейского культурного синтеза в драматической сказке В. К. Кюхельбекера "Иван, купецкий сын" // Человек - текст - эпоха: материалы и исследования. Вып. 3. Проблемы освоения Северной Азии. Томск (в печ.)
  [9] Сохранился план поэмы. Встречу юноши с проповедником Пушкин отобразил в зарисовке. См.: Цявловская Т. Г. Рисунки Пушкина. М., 1980. Изд. 2. С. 72-74.
  [10] Надо думать, именно эта цель и была сформулирована в известной формуле: "православие - самодержавие - народность".
  [11] У Пушкина в кругу друзей и знакомых имелись лица, знавшие Лондон не по слухам (Д. Н. Блудов, Н. И. Кривцов, А. П. Завадовский); не чуждался поэт и личного знакомства с путешествующими по России британцами.
  [12] "Черкесы нас ненавидят" - отметил путешественник. - "Почти нет никакого способа их усмирить, пока их не обезоружат, как… крымских татар, что чрезвычайно трудно исполнить, по причине … наследственных распрей и мщения крови"; "Кавказ ожидает христианских миссионеров" - делает свое заключение поэт, но не ждет от их действий результата, предвидя, что из-за "нашей лености" "в замену слова живого" чиновники будут "посылать немые книги людям, незнающим грамоты". Относительно грузин Пушкин пишет, что они - "народ воинственный", но их "умственные способности ожидают большей образованности". Русские, служащие в Грузии, по его наблюдениям, "смотрят на Грузию как на изгнание" и служат ради получения чинов. Между тем, "английские офицеры в генеральских эполетах" здесь даже у части русских генералов пользуются особым предпочтением. Цит. по: Пушкин А. С. Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года // Пушкин А. С. Соч. в 3-х т. Т. 3. М., 1987. С. 378-379, 387-389.
  [13] Кампания русофобии, развернутая в Европе, имела настолько агрессивный характер, что российское внешнеполитическое ведомство вынуждено было принимать свои меры в защиту престижа Империи и личности российского монарха. См.: Заиченко О. В. Русское правительство и попытки идеологического воздействия на общественное мнение Германии в первой половине XIX в. // Россия и Германия. М., 1998. С. 95-125.
  [14] При этом по установке, существующей и в наше время, "экспансия России абсолютизируется, а агрессия других держав замалчивается или преуменьшается" (См.: Игнатьев А. В. В плену геополитической схемы. О книге Дж. П. Ле Донна "Российская империя и мир, 1700-1917. Геополитика экспансионизма и сдерживания" // Геополитические факторы во внешней политике России: вторая половина ХVI - начало ХХ в. М., 2007. С. 358-359). Автор рецензии правомерно задается вопросом: "А что, если поменять схему? Скажем, Англия расширяется по всему свету, а Россия и другие державы ее сдерживают".
  [15] Лазарев М. С. "Да, азиаты мы…" (Вместо предисловия) // Эйдельман Н. Я. "Быть может за хребтом Кавказа… " (Русская литература и общественная мысль первой половины XIX в.: кавказский контекст). М., 1990. С. 10.
  [16] Там же. С. 12.
  [17] См.: А. С. Пушкин и Сибирь. Сб. статей. Москва-Иркутск, 1937.
  [18] Селинов В. И. Прошлое Камчатки в круге исторических интересов Пушкина // Там же. С. 146-154.
  [19] Из письма от 12. 02. 1836 г. Цит. по: Кюхельбекер В. К. Сочинения. Л., 1989. С. 493-494.
  [20] Мамсик Т. С. Проблема азиатско-европейского культурного синтеза…
  [21] Возможно, гибель Поэта знаменовала и начало краха "национального проекта", окончательно свернутого со смертью Николая 1.
  [22] Алексеев М. П. Стихотворение Пушкина "Я памятник себе воздвиг…". Проблемы его изучения. Л., 1967. С. 244-271 и др.
  [23] Публикация и истолкование вариантов "Памятника" имели длительную, сложную и запутанную историю. См.: Алексеев М. П. Указ. соч. С. 232-244.
  [24] Там же. С. 241-243.
  [25] Алексеев М. П. Пушкин. Сравнительно-исторические исследования. Л., 1972. С. 160. Академик писал эти строки в 50-е гг., еще не ведая о всей глубине пушкинского пророчества относительно судьбы Империи.

©  Т. С. Мамсик, 2007
Hosted by uCoz