Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

• Шиловский М.В. "Полнейшая самоотверженная преданность науке": Г. Н. Потанин. Биографический очерк.

   Годы военной службы много дали Потанину с точки зрения развития его склонности к путешествиям и формирования мировоззренческих позиций. Пребывание в линейных частях позволило ближе познакомиться с жизнью и бытом казаков, организацией службы. Казачий полк функционировал на основе территориальной системы. Его сотни, эскадроны, команды комплектовались из жителей станиц и поселков, разбросанных на десятки верст по Иртышу с центром в Семипалатинске. Военнообязанные этих поселений были приписаны к подразделениям полка, по очереди несли в них гарнизонную и караульную службу, призывались на сборы, а в случае чрезвычайной необходимости должны были явиться к месту сбора своей сотни или команды. Все заботы связанные с обмундированием, экипировкой, содержанием коней ложились на плечи казаков. На службу они должны были явиться полностью готовыми к боевым действиям, имея снаряженных верховых коней и ведя на поводу запасных.
   Подобное положение казачество способствовало выработке у Г. Н. Потанина, по его свидетельству, "местного казачьего патриотизма",- представления о своих подчиненных и товарищах по службе как крепостных самодержавия. К тому же еще в кадетском корпусе он столкнулся с неравноправным положением армейцев и казаков. Первые имели преимущество с точки зрения карьеры, выслуги, и самое главное, в материальном положении. "Я был казачий офицер,- вспоминал Григорий Николаевич,- а казаки - это крепостные государства. Все они были обязаны служить в военной службе определенный длинный срок, как простые казаки, так и офицеры. Казачий офицер должен был в то время служить бессменно 25 лет, положение их было жалкое, жалование получали скудное; тогда как пехотный офицер, выпущенный из того же кадетского корпуса, получал жалование 250 руб. в год, казачий офицер получал только 72 руб.; при этом ему не полагалось ни квартирных, ни фуражных, а по окончании службы - никакой пенсии" [1].
   В данном случае Потанин был не совсем прав. Принадлежность к казачьему сословию, помимо обязанностей, давало существенные льготы (значительный земельный надел, налоговые и т.д.). Правда в условиях Сибири, не знавшей крепостного права и при наличии колоссального массива свободных земель годных для сельскохозяйственной обработки, положение крестьянства было более благоприятным по сравнению с казаками, обязанными практически всю жизнь проводить на военном положении. Данное обстоятельство, по мнению нашего героя и его единомышленников, выдвигало казачье сословие, применительно к региону, в элемент оппозиционный самодержавию, который вместе с горнозаводскими рабочими должны были заменить крестьян в революционном процессе.
   Однако в массе своей и рядовые казаки и офицеры больше полагались на доходы от собственного хозяйства, чем на казенное жалование. Мы уже говорили о материальном положении родственников Григория Николаевича. Отец ему в этом плане ничего не оставил и семнадцатилетний хорунжий жил на скудное денежное содержание. Так или иначе все это способствовало формированию у него казачьего патриотизма, о чем позднее он признавался на следствии [2].
   Офицерская служба Потанина началась в переломный для всей России и Сибирского казачьего войска период. Резко обострился кризис феодально-крепостнической системы, особенно в ходе Крымской войны 1853-1855 гг. Непосредственно на юге Западной Сибири это время совпало с процессом постепенного продвижения русских войск на юг, к границам среднеазиатских ханств. В 1846 г. отрядами посланными с Иртышской линии было основано укрепление Копал, на базе которого закладывается крепость, как форпост дальнейшего продвижения в Заилийский край или Семиречье.
   Весной 1852 г. из Семипалатинска в Копал отправился отряд под командованием университетского товарища М. Ю. Лермонтова полковника М. Д. Перемышльского. В его состав вошла и сотня 8-го казачьего полка вместе с Потаниным. Одновременно в крепость прибыли воинские части из других гарнизонов южной Сибири. В Копале собранные войска были разделены на отдельные отряды. Г. Н. Потанин со своими казаками попал в копальский отряд полковника С. М. Абакумова.
   Вскоре, по приказанию прибывшего на место сбора западно-сибирского генерал-губернатора Г. Х. Гасфорда, отряды двинулись в Заилийский край. Юный хорунжий вместе со всеми делил тяготы кочевой жизни, на его глазах Перемышльский поднял русский флаг в урочище Алматы, а осенью 1853 г. он участвовал в закладке первого русского форпоста в Семиречье - укрепления Верного, ныне Алма-Аты.
   Деятельному, храброму, настойчивому в достижении цели офицеру командование доверяло ответственные поручения. В частности, в конце 1853 г. он командируется в китайский город Кульджу (Инин) для доставки груза серебра русскому консульству. Скрьезную и опасную миссию Потанин успешно выполнил имея под командой двух казаков и купца, выполнявшего роль проводника. С другой стороны, пребывание в Кульдже (декабрь 1853 - январь 1854 гг.) обогатило его новыми впечатлениями о природе и населении Центральной Азии. Здесь впервые он остро осознал несправедливость судьбы, закрепостившей в казачьем сословии. Ни отставки, ни пенсии, нищенское жалование, служба фактически до смерти.
   Стремлению стать исследователем-натуралистом во многом способствовал командир отряда полковников С. М. Абакумов. Разносторонне образованный, он во время похода собирал и отправлял в Академию наук чучела птиц, подключив к этому занятию юного офицера, знакомя его с пернатым миром Семиречья, обучая приемам и методам орнитологических наблюдений, изготовления чучел.
   Успешное продвижение русских войск в Среднюю Азию было приостановлено Крымской войной, потребовавшей напряжения всех военных и экономических сил России. Оставив сильный гарнизон в Верном, воинские части в течение года возвратились в места постоянной дислокации. В Семипалатинске Г. Н. Потанин поссорился с полковым командиром Мессарошом, возмущенный его жестоким отношением с казаками. По требованию последнего Григорий Николаевич переводится в 9-й полк, расквартированный в предгорьях Алтая на укрепленной линии, протянувшейся от Бийска до Усть-Каменогорска. Он командовал сотнями в станицах Антоньевской и Чарышской.
   "Алтай привел меня в восхищение,- вспоминал Григорий Николаевич.- Я сразу полюбил его. Он очаровал меня картинами своей природы" [3]. Его перу принадлежат полные лиризма зарисовки природы Горного Алтая, его растительного и животного мира. Вот например, одна из них: "Контуры березы показывают, что при жидком свойстве молодых ветвей, тяжесть листового бремени оказывала продолжительное влияние на направление их; вся фигура березы представляет подвижную прозрачную зеленую массу, легко и свободно размещенную по стволу. Напротив сосна прикреплена к земле крепким стволом, который спокойно стоит во время ветров, качающих березы, и только густые массы темной хвои едва заметно передвигаются." [4].
   Вот в этом уголке, "в одной из лучших долин Алтая находится станица Чарышская" [5]. Пребывание здесь обогатило Григория Николаевича наблюдениями за жизнью и бытом местных казаков, крестьян, занимавшихся земледелием и охотой. Потанина поразили прежде всего патриархальные нравы царившие в станицах и поселках, разбросанных по берегам бурного Чарыша. Например, пожилой казак "тыкал" молодому офицеру, а последний был исключительно на "вы" в обращении к старшему по возрасту.
   У Г. Н. Потанина проявилась склонность к собиранию этнографического материала. Он знакомится с приемами обработки земли, тщательно изучает цикл сельскохозяйственных работ, способы охоты и рыбной ловли, народный календарь, материальную культуру, обряды и обычаи местного населения. Собранные данные послужили основой для написания первой серьезной научной и в тоже время одной из самых поэтических работ нашего героя - статьи "Полгода на Алтае", представляющей ценный источник для изучения трудовых и культурных традиций сибирского крестьянства XIX в.
   Восхитила его красота земледельческого труда, его эстетическая сторона. Следующим образом Потанин суммировал свои наблюдения за одним из казаков станицы Чарышская: "Он прекрасно вязал снопы, прочно и красиво, и никто не мог лучше его завершать стога. Пашню Петра Петровича тотчас можно было отличить от прочих по красоте конических суслонов, которая зависит от пропорциональная завязки верхнего снопа, опрокинутого вниз колосьями и служащего суслону крышей" [6]. Обратил он внимание на внутреннюю обстановку казачьего жилья - с софой, кроватями, шкафом со стеклянной и фарфоровой посудой, голландской печью, передним углом, оклеенным шпалерами. Но больше всего сотника привлекли коллективистские моменты трудовой жизни и прежде всего артельная форма охоты на соболя [7]. Наблюдения за нею позволили ему утверждать, что образ жизни соболевщиков "имел для Сибири такое же значение, как казачество для южной России" [8]. "Разумеется,- замечает по этому поводу М. М. Громыко,- аналогия это достаточно отдаленная, но элементы "вольницы" присутствовали на сибирских промыслах в силу отрыва крестьянина на длительный срок от обычных общественных условий, прежде всего от властей" [9].
   Одним из первых отечественных этнографов Григорий Николаевич составил довольно подробное описание быта и занятий алтайцев, констатировал процесс социальной дифференциации в русских селениях, разрушающий патриархальную замкнутость крестьянского мира. Отметил он и такую характерную особенность местного быта, как бережное отношение к природе и растительному миру и прежде всего к кедру.
   На Алтае Г. Н. Потанин столкнулся со старообрядцами, или как их тогда называли "каменьщиками" в верховьях реки Бухтармы. Они вели свою родословную от русских беглых (раскольников и преступников), ушедших за "камень"(Урал) и поселившихся в долине Бухтармы в ХVIII в. за линией русских военных укреплений. В 1791 г. "каменьщиков" помиловали и приняли в русское подданство на правах аборигенов региона алтайцев, т. е. с ежегодной выплатой в казну ясака. Они жили в поселках и занимались земледелием, скотоводством, охотой. Общинные порядки, широко развитое самоуправление привели в восторг Григория Николаевича, впоследствии совершавшего неоднократные поездки сюда в "республику русского духа", как в одном из писем он охарактеризовал общественный строй "каменьщиков" [10].
   Впечатления. вывезенные с Алтая способствовали формированию у Потанина убеждения о Сибири как своеобразном "мужицком рае", который необходимо очистить от злоупотреблений и мелочной опеки царской администрации, всячески способствовать развитию общинных начал у сибирского крестьянства.
   Служба на Бийской линии была прервана в 1856 г. переводом сотника Потанина в Омск для разбора архивов войскового правления Сибирского казачьего войска. Архивные документы, отображавшие историю заселения Прииртышья, беспорядочно сваливались в кладовой, ветшали, уничтожались мышами, растаскивались чиновниками для хозяйственных надобностей.
   Разбирая, описывая и систематизируя архив молодой казачий офицер снимал копии с наиболее интересных документов, начав собирать источники по истории колонизации Сибири. Главное внимание обращалось на акты, свидетельствующие о народном характере этого процесса, народной инициативе в устройстве пашен, защите от набегов кочевников. Впоследствии Потанин продолжил работу по изысканию документов в архивах Омска и Томска. Большая часть их была им опубликована в 60-80-е гг. XIX в. [11]. "Архивные изыскания и публикаторская деятельность Потанина представляют собой существенный вклад в источниковедение Сибири",- заметил по этому поводу В. Г. Мирзоев [12].
   В Омске четко проявилось стремление заняться наукой. "Во мне формировался натуралист. Я любил составлять гербарии и читать книги по естественной истории", - вспоминал Григорий Николаевич [13]. Весной 1856 г. по пути на Тянь-Шань Омск посетил тогда еще малоизвестный путешественник П. П. Семенов. Два дня его пребывания в городе до придела наполненные визитами, хлопотами о нуждах экспедиции ознаменовались еще и встречей с любознательным казачьим офицером, выписывавшим, несмотря на свое скудное жалование, "Вестник Императорского Русского географического общества". Григорий Николаевич много рассказал петербургскому гостю о Семиречье, Алтае, Заилийском Ала-Тау. Петру Петровичу стало ясно насколько талантливая, незаурядная личность этот молодой сотник. Он обещал содействие в поступлении в университет. Впоследствии Потанин заявил, что встреча с П. П. Семеновым окончательно определила его путь в науку [14]. Так началась дружба между этими двумя видными впоследствии учеными. После отъезда Семенова у Григория Николаевича твердо созрело желание любой ценой выйти в отставку и поступить в университет.
   Осенью того же 1856 г. недовольное медленными темпами работы над разбором архива начальство решило возвратить Потанина в строй и лишь заступничество полковника Слуцкого, "которому мою судьбу поручил П. П. Семенов" [15], предотвратило перевод. Получив указание генерал-губернатора или распропагандированный самим Потаниным, содействие ему оказал войсковой атаман, давший указание врачу найти у сотника "болезнь", как веский предлог для ухода в отставку. В конечном счете у Григория Николаевича "обнаружили" грыжу, которая якобы мешала ему ездить верхом. Таким образом в 1858 г., уйдя в отставку, Г. Н. Потанин сделал первый шаг к реализации своей мечты.
   Военная служба, особенно пребывание в Омске во многом способствовали формированию общественно-политических взглядов Потанина. О некоторых факторах говорилось выше. Во многом процессу возмужания нашего героя способствовала внутренняя жизнь России третей четверти XIX в., кризис феодально-крепостнической системы, обострение общественных противоречий.
   Интерес к общественно-политической жизни пробудился у молодого офицера в годы Крымской войны. "В это время Севастопольская кампания подходила к концу,- свидетельствует он сам,- и русское общество с усиленным вниманием следило за газетами. До этого времени я читал только толстые журналы и газет не брал в руки. Но судьба Севастополя заставила меня читать их" [16]. До поры, до времени Потанин сохранял иллюзии в отношении Николая 1. "В Усть-Каменогорске я узнал из газет о смерти Николая. Это вызвало во мне такое отчаяние, что я заплакал" [17].
   Постепенно освободительные идеи начинают проникать в сознание нашего героя. В Омске вокруг него образовался небольшой "казачий" кружок, в который вошли офицеры С. А. Пирожков, К. Д. Чукреев и только что выпущенный из кадетского корпуса Ф. Н. Усов. "Мы жадно хватали книги "Современника" и либерального тогда "Русского вестника",- вспоминал Потанин [18]. Большое воздействие на него оказала статья И. Н. Березина в "Отечественных записках" о колониях [19], утверждавшая, что последние в конце концов должны отделиться от своих метрополий. Из нее Потанин уяснил для себя, что Сибирь является земледельческой колонией и со временем разделит судьбу последних. Прочитав позднее публикацию Г. Г. Пейзына о ссылке [20], он пришел к выводу, что его родина, помимо всего прочего, является еще и штрафной колонией. Работы названных авторов "взволновали мои местные инстинкты",- отмечал позднее Потанин [21]. В Омске он познакомился с работами видного сибирского историка П. А. Словцова (1767-1843), в том числе и с его рассуждениями о богатых возможностях края, которые не реализуются из-за отсутствия капиталов, недостатка деятельных людей, слабого развития просвещения. Все это способствовало зарождению в нашем герое сибирского патриотизма. "Мой казачий патриотизм охладел,- так характеризовал он произошедшую с ним в Омске перемену,- и я превратился в сибирского патриота" [22].
   Очагом культурной и общественной жизни Омска той поры был дом советника Главного управления Западной Сибири Я. Ф. Капустина и его жены Екатерины Ивановны, сестры великого русского ученого Д. И. Менделеева [23]. "В гостиной Катерины Ивановны собирался цвет омской интеллигенции: офицеры, чиновники...,- вспоминал Потанин.- Я не был причислен к Капустиным, но все-таки дыхание их дома чувствовал на себе" [24]. Среди посещавших дом были преподаватели кадетского корпуса Н. Ф. Костылецкий, В. П. Лободовский, доктор Троицкий, супруги А. М. и А. Г. Врубели, родители великого русского художника, Ч. Ч. Валиханов. От последнего Потанин узнавал о разговорах на вечерах у Капустиных, о суждениях по поводу различных значимых событий внутренней жизни России.
   Чокан Чингизович ввел Потанина в курс омской жизни, дал краткую характеристику представителям высшей администрации и прежде всего генерал-губернатора Западной Сибири Г. Х. Гасфорда. По всей Сибири ходили о нем самые противоречивые слухи. Характеризовали его как оригинала и самодура, недюжинного организатора и завистника, покровителя наук и тупицу. От Валиханова наш герой узнал, что губернатор прослушал курс наук в Иенском, Дерптском и Мюнхенском университетах, имел пять докторских дипломов и отличался "феноменальным затмением ума" [25]. От подчиненных требовал, по воспоминаниям современников, почти божественного почитания и по прибытии в Омск составил проект возведения здесь прижизненного памятника себе. В общем, в городе ходили анекдоты по поводу многочисленных гасфордовских проектов, распространению которых во многом способствовал его адъютант корнет Ч. Ч. Валиханов. Находясь в Заилийском крае. генерал предложил передвинуть одну из гор с целью создания естественного укрепления от возможных набегов. Ему же принадлежал проект введения новой религии у кочевников - не православной, не магометанской, а "средней" или, как говорили в Омске, "гасфордовской". Под управлением Гасфорда в крае вовсю процветали безобразия и злоупотребления. Все это дополнялось личными впечатлениями о деятельности местной администрации и вызывало возмущение молодого человека чиновничьим произволом и откровенным грабежом местного населения.
   Чокан Чингизович привел молодого казачьего офицера в дом ссыльного поэта-петрашевца С. Ф. Дурова. Осужденный, как и Ф. М. Достоевский к четырем годам каторжных работ в Омской крепости, в осеннюю стужу вытаскивая бревна из Иртыша, он застудил ноги. Из крепости Дуров, по свидетельству того Достоевского, вышел в солдаты линейного батальона "полуразрушенный, седой, без ног, с одышкой" [26]. Поскольку с парализованными ногами Сергей Федорович нести военную службу не мог, в марте 1855 г. его переводят в Областное управление сибирских киргизов канцелярским служителем 4-го разряда с соблюдением "строжайшего надзора за поведением и образом мыслей". Несмотря на выпавшие испытания, дух революционера в Сибири не был сломлен. Как установил А. В. Дулов "мировоззрение С. Ф. Дурова... в ссылке стало более радикальным. В этот период укрепились его социалистические, антикрепостнические и республиканские взгляды" [27].
   Всего лишь один раз встречался и беседовал с Дуровым Г. Н. Потанин, всего лишь один вечер, но разговор врезался в память на всю жизнь. "Ни один человек так сильно не действовал на меня прежде, - признавался Григорий Николаевич.- Перед мной был человек более 45 лет, разрушенный болезнями, наполовину труп: только глаза блестели живым огнем. Более всего он произвел на меня впечатление своей верой в будущее России и в прогресс человечества" [28]. "Ореол, в котором мне представился Дуров, я и теперь не могу выкинуть из своей головы",- заметил он в другом случае [29]. Сергей Федорович развеял иллюзии и благоговение Потанина перед императором Николаем I как "поборником прогресса и европейских идей о политической свободе". На примере дела петрашевцев продемонстрировал изуверство и иезуитское коварство самодержца всероссийского, приказавшего имитировать расстрел 15-ти членов кружка. Переживших ужас ожидания смертной казни на Семеновском плацу в Петербурге, привязанных к столбам с надетыми балахонами, слышавших под трескучий бой барабанов приговор - "к расстрелянию", их ждала "царская милость",- каторга, ссылка, "лишение всех прав". Впоследствии в своих мемуарах Потанин кратко и образно обозначил главный итог этой беседы: "после свидания с Дуровым я сделался петрашевцем" [30].
   И еще одна встреча, надолго определившая жизненную позицию 22-х летнего сотника. "Позже я познакомился с Лободовским,- вспоминал Потанин, - это друг Чернышевского, который приехал в Омск на место преподавателя русского языка и литературы в кадетском корпусе" [31]. В. П. Лободовский являлся другом молодого Н. Г. Чернышевского, о нем выдающийся революционер-демократ впоследствии с большой теплотой писал: "Этот человек, которого я люблю и уважаю, как никого почти. Очень редки люди с таким умом" [32]. Статьи Н. Г. Чернышевского возбудили интерес Григория Николаевича к крестьянской поземельной общине. "С этого времени я сделался другом русской общины,- замечает он,- стал читать литературу о ней и при всяком случае старался собрать личными наблюдениями новые о ней данные" [33]. Публицистика Н. Г. Чернышевского возбудила интерес к его личности и здесь В. П. Лободовский "мне много хорошего рассказывал о Чернышевском и обрисовал его гуманную личность... Из всего, что я слышал о Чернышевском, у меня еще в Омске составилось о нем представление, как о личности необычайно притягательной" [34].
   Но не только беседами о Н. Г. Чернышевском посвящали свои встречи Лободовский и Потанин. "Это было еще одно (кроме С. Ф. Дурова - М. Ш.) лицо,- отметил Григорий Николаевич, - перед которым мне пришлось исповедывать свое кредо. Я определенно выступил перед ним сибиряком, желающим послужить своей Родине и оскорбленным ее неравноправным положением" [35]. Таким образом, можно вполне определенно утверждать, что в Омске в 1856-1858 гг. у Потанина, под воздействием различных факторов, оформились антикрепостнические, антимонархические взгляды, а также представления о Сибири как земледельческой и штрафной колонии, которая может в будущем развиваться самостоятельно. Отвечая на вопросы следственной комиссии 8 июля 1865 г. он заявил: "Во мне идея об отделении Сибири возникла самостоятельно; я с нею приехал в Петербург" [36]. Тогда же у него оформилось желание посвятить себя освободительному движению. Подводя итоги своей идейной эволюции к моменту выхода в отставку, наш герой отмечал: "С переездом из Алтая в Омск период моего "белкования" и "соболевания" кончился. Перемена политических убеждений, превращение в либерала и сторонника реформ, совершившиеся под влиянием омских знакомств и чтения прогрессивных журналов, видоизменило мои мечтания о моей миссии. Мой казачий патриотизм охладел, я превратился в сибирского патриота" [37].
   Высказывание о превращении в "либерала и сторонника реформ" было использовано М. Г. Сесюниной для вывода о солидарности Потанина в рассматриваемое время с русскими либералами, "о либеральной закваске полученной идеологом областничества в дореформенное время" [38]. Нам представляются эти выводы не совсем корректными. Прежде всего в мемуарах наш герой использует разные термины для оценки своих политических взглядов. Так, если в цитированном выше фрагменте он называет себя либералом и сторонником реформ, то в другом месте характеризует себя и своих товарищей в конце 50-х - начале 60-х гг. XIX в. как социалистов [39]. Можно предположить, что с точки зрения автора понятия "либерал" и "социалист" являлись тождественными.
   Нужно еще иметь ввиду, что слабая социальная дифференциация общества, наличие общей цели - борьба с крепостным правом объединяла всех, кто позднее разошелся по разным политическим "квартирам". А это произошло после опубликования манифеста от 19 февраля 1861 г. Поэтому, как установил В. Н. Розенталь, несмотря на то, что "либеральная программа Кавелина коренным образом отличалась от программы революционной демократии, полного разрыва между ним и революционными демократами в этот период (1857-1861 гг. - М. Ш.) не произошло" [40].
   Таким образом к концу военной службы во взглядах Г. Н. Потанина, как типичного разночинца, воспитанного на революционных традициях передовых представителей российского освободительного движения Н. Г. Чернышевского, С. Ф. Дурова, В. П. Лободовского и др., наблюдавшего жизнь простого народа и деятельность царской администрации прочно оформляются революционные убеждения, одним из элементов которых становится желание посвятить себя борьбе за ликвидацию колониального статуса Сибири. Тогда же под воздействием кочевой жизни, знакомства с природой и жизнью населения различных уголков Сибири и Степного края четко оформляется стремление продолжить образование и стать исследователем-натуралистом.
   Но выход в отставку поставил перед Григорием Николаевичем новую проблему. Для поездки в Петербург и учебы в университете требовались средства, которыми он не располагал. Потанин решил раздобыть денег у родственников. Он знал, что вдова покойного дяди Дмитрия Ильича вышла замуж за барона фон Мершейда, купившего на ее приданное прииск Онуфриевский в Мариинском округе Томской губернии. К ним и направился весной 1858 г. наш герой в надежде получить место служащего и заработать таким образом на дорогу до столицы.
   "Сначало пришлось ехать по Иркутскому тракту,- вспоминал Потанин,- потом свернуть направо к тайге. За окраиной тайги можно было ехать на тележке, а затем в последней перед тайгой деревне пересесть в седло и тридцать верст ехать верхом по убийственной дороге. Дороги собственно не было, а была узкая просека, вдоль которой торчали пни от срубленных деревьев; просека заросла осокой, образующей кочки, разделенные бочагами со стоячей водой; лошадинные копыта выбивали колодцы, и лошадь со всадником или с въюком поочередно то опускает ногу в колодец, то ставит ее на кочку; вместе с этим всадник то наклоняется вперед, то откидывается назад" [41].
   Родственники встретили радушно, но работу получить не удалось, поскольку дела на прииске шли из рук вон плохо, а вскоре барон вообще разорился. Проведя некоторое время у них Григорий Николаевич имел возможность наблюдать за организацией работ по добыче золота. "Прииск представлял такую картину,- рассказывал он.- В средине группа жилых построек: дом золотопромышленника, контора, дом управляющего, казарма для рабочих; тут же и промывальная машина. Вверх и вниз по реке от этого центра тянулись разрезы и отвалы; это два стана, верхний и нижний, между ними пробиралась речка, не по природному руслу, потому что оно так же было промыто на промывальной машине. Местами река была пущена по желобам; тут собственно пяди земли не осталось на своем прежнем месте, все разворочено, все снято и брошено лопатой на новые места" [42].
   Тогда же Г. Н. Потанин увидел жизнь и занятия приисковых рабочих, находившихся в ужасающих условиях. Впечатления, вынесенные с приисков Мариинской таги послужили основой для написания статьи "О рабочем классе в ближней тайге", увидевшей свет в 1861 г. [43]. Основной вывод публикации сводится к тому, что положение рабочих на приисках "можно, пожалуй, сравнить с ранним положением нашего крепостного сословия" [44]. Ежегодно весной в сборных пунктах, в селах Банново, Кедровке, Тамбаре и Тисуле, рабочие заключали контракты с золотопромышленниками, обязуясь "без уклонения производить по воскресениям и праздничным дням старательские работы", вырабатывать зимой одну кубическую сажень на двоих и летом на одного. Среднемесячная оплата устанавливалась в размере от 3 до 5 рублей, при этом время болезни не оплачивалось.
   Законтрактованные, с установлением пути, отправлялись на прииски, где работали до зимы. Отсутствие нормальных дорог и злоупотребления администрации вели к тому, "что рабочий класс в тайге стал в полную зависимость от золотопромышленников" [45]. Они кормили, поили, одевали рабочих, предоставляли жилье, а поэтому могли назначить любую цену за предоставленные услуги. К тому же рабочий не имел права разорвать контракт и покинуть нанимателя в разгар сезона. Любая попытка в данном направлении квалифицировалась как бунт со всеми вытекающими отсюда последствиями. "Что условия приисковых работ тяжелы для рабочих,- заключает автор,- это доказывает значительная цифра ежегодно бегающих с приисков; в тайге даже учреждена особая стража, занимающаяся поимкой рабочих и доставлением их обратно на прииски. Эта стража состоит из казаков, которые разъезжают по берегу Томи и караулят беглецов, выходящих из тайги на ее открытые берега" [46]. Единственный выход из создавшегося положения Потанин видел в "допущении свободного перехода с прииска на прииск", вследствие чего "рабочие люди могут сгруппироваться в свободные артели, и приобрести взаимную гарантию против злоупотреблений капиталиста" [47].
   В конечном счете разорившийся барон дал родственнику рекомендательное письмо к своему томскому знакомому ссыльному революционеру М. А. Бакунину с просьбой посодействовать юноше в организации поездки в Петербург. Так на жизненном пути Г. Н. Потанина встала еще одна выдающаяся личность, принявшая деятельное участие в реализации его мечты стать ученым. О знакомстве и взаимоотношениях Потанина и Бакунина исследователи пишут очень мало, ссылаясь на их мимолетность и отсутствие источников. Зачастую дело сводится просто к указанию о факте помощи Бакунина с устройством Потанина в золотой караван, отправлявшийся из Сибири в столицу [48].
   Действительно, Потанин крайне скупо писал об этом. Вместе с тем, привлекая другие источники, можно попытаться реконструировать характер и направленность его бесед с М. А. Бакуниным. Так, в "Воспоминаниях" он подчеркивал: "Только случайно у него (Бакунина - М. Ш.) вырывались оригинальные суждения о Сибири, из которых, впрочем, я запомнил одно. Он мне сказал, что сибирский крестьянин индивидуален" [49]. Более определенно Потанин сообщил о характере своих взаимоотношений с видным революционером в воспоминаниях о Н. Г. Чернышевском. "Я думал,- пишет он, - что с первых же дней у меня с Чернышевским установятся такие же отношения пламенно преданного ученика учителю, какие у меня образовались в Томске с М. А. Бакуниным" [50]. В них кратко и емко излагается суть этих отношений.
   Наконец, для более полного уяснения характера отношений Г. Н. Потанина с М. А. Бакуниным необходимо знать какие мысли относительно Сибири высказывал тогда последний. Прежде всего необходимо отметить, что в ссылке активизировалась теоретическая деятельность будущего идеолога анархизма. "Я пережил в Томске вторую молодость свою, свое возрождение после 8-ми летней крепостной смерти",- замечал он в письме П. П. Лялину от 27 февраля 1862 г. [51]. Именно здесь оформляется у него идея о необходимости децентрализации России и ее федеративном устройстве [52], сформулированная позднее (1862 г.) в виде положения: "Российское государство должно быть разделено и федерализировано..." [53]. При этом Бакунин не останавливался и перед возможностью отделения региона от России. "Такая независимость,- вопрошал он с горячностью,- невозможная теперь, необходимая, может в довольно близком будущем, разве беда ?" [54]. Заметим еще, что М. А. Бакунин не забыл о своем молодом сибирском собеседнике и находясь за границей послал ему оттуда в 1860 г. в Петербург письмо [55].
   В Томске, кроме Бакунина, Потанин познакомился с офицером местного линейного батальона А. А. Зерчаниновым, смотрителем уездного училища Н. И. Ананьиным, учителем латинского языка в гимназии Я. Г. Андреевым. Все они приняли деятельное участие в устройстве поездки Григория Николаевича в Петербург. У начальника Алтайского горного округа А. Е. Фрезе Бакунин и Ананьин выхлопотали разрешение юноше доехать до столице с караваном, ежегодно перевозившим золото и серебро, добытые в округе. Груз сопровождал казачий конвой. Кроме того администрация не возражала на путешествие в составе каравана различных пассажиров, имеющих рекомендации, полагая, что многолюдный поезд гораздо труднее ограбить. Далее Бакунин добыл у томского миллионера-золотопромышленника И. Д. Асташева для своего юного друга 100 руб. на дорогу, а также вручил ему рекомендательные письма в Москве М. Н. Каткову и в Петербурге своей двоюродной сестре Е. М. Бакуниной и студенту-сибиряку Перфильеву [56]. Снабженный всем этим летом 1859 г. с золотым караваном из Барнаула Г. Н. Потанин отправился в Петербург. "Восемнадцать возков, в которых были составлены ящики с золотом, стояли на дворе,- вспоминал он.- В стороне ожидали готовые лошади в хомутах. В самом заднем возке были назначены места для урядника Злобина и для меня. Пришло начальство, пощупало возки, спросило, крепки ли полозья и шины, и приказало запрягать лошадей. В это же самое время в другом конце огромного двора, где стояли возки, исполнялась экзекуция; гоняли сквозь строй какого-то преступника. Раздавался бой барабана и крики истязуемого. Так меня провожала Сибирь" [57]. В жизни нашего героя начался новый этап.

  [1] Потанин Г. Н. Воспоминания. Т. 6. С. 93-94.
  [2] ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1865. Д. 196. ЛЛ. 148-151.
  [3] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 70.
  [4] Потанин Г. Н. Полгода на Алтае // Русское слово. 1859. № 9. С. 75.
  [5] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 96.
  [6] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 115-116.
  [7] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 106.
  [8] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 102.
  [9] Громыко М. М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири. Новосибирск, 1975. С. 218.
  [10] Письма Г. Н. Потанина. Иркутск, 1987. Т. 1. С. 67.
  [11] См.: Потанин Г. Н. Показания сибирского казака Максимова о Кокандском владении // Вестник РГО. 1860. Ч. 28; Он же. О караванной торговле с Джунгарской Бухарией в XVIII столетии // Чтения общества истории и древностей российских при Московском университете. 1868. Кн. 2; Он же. XVIII века Домашняя летопись Андреевых по роду их, писанная капитаном Иваном Андреевым // Там же. 1870. Кн. 4; Он же. Памятники сибирской истории XVIII века. Спб., 1882. Ч. 1; Спб., 1885. Ч. 2. и т.д.
  [12] Мирзоев В. Г. Историография Сибири. М., 1970. С. 325.
  [13] Потанин Г. Н. Воспоминания. Т. 6. С. 79.
  [14] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 96.
  [15] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 77.
  [16] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 69.
  [17] Там же.
  [18] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 80.
  [19] Березин И. Н. Метрополия и колония // Отечественные записки. 1858. №№ 3-5.
  [20] Пейзын Г. Г. Исторический очерк колонизации Сибири // Современник. 1859. № 9.
  [21] Потанин Г. Н. Воспоминания. Т. 6. С. 80.
  [22] Северная Азия. 1927. № 5-6. С. 127.
  [23] Юрасова М. И. Очерки истории города Омска. Омск, 1972. С. 51-55; Громыко М. М. Сибирские знакомые Ф. М. Достоевского. Новосибирск, 1975. С. 145-161.
  [24] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 81-82.
  [25] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 83.
  [26] Достоевский Ф. М. Сочинения. М., 1958. Т. 8. С. 491.
  [27] Дулов А. В. Петрашевцы в Сибири. Иркутск, 1996. С. 279.
  [28] Потанин Г. Н. Биографические заметки о Ч. Валиханове // Зап. РГО по отделению этнографии. 1904. Т. 29. С. 29.
  [29] Потанин Г. Н. Встреча с С. Ф. Дуровым // На славном посту. Спб., 1906. С. 264.
  [30] Потанин Г. Н. Воспоминания. Т. 6. С. 82.
  [31] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 82.
  [32] Чернышевский Н. Г. Собр. соч. Т. 14. С. 216.
  [33] РГАЛИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 616. Л. 2.
  [34] Там же. Л. 1.
  [35] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 86.
  [36] Изв. Зап.- Сиб. отдела РГО. Омск, 1925. Т. 4. С. 107.
  [37] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 83.
  [38] Сесюнина М. Г. Указ. соч. С. 24, 26-27, 30.
  [39] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 160.
  [40] Розенталь В. Н. Русский либерал 50-х годов Х1Х в. (Общественно-политические взгляды К. Д. Кавелина в 50-х - начале 60-х годов) // Революционная ситуация в России в 1859-1861 гг. М., 1974. С. 246.
  [41] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 99.
  [42] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 101.
  [43] Потанин Г. Н. О рабочем классе в ближней тайге (из очерков Сибири) // Русское слово. 1861. № 6. С. 1-20.
  [44] Там же. С. 13.
  [45] Там же. С. 3.
  [46] Там же. С. 7.
  [47] Там же. С. 9.
  [48] Адрианов А. В. Томская старина. С. 125; Дубровский К. В. Рожденные в стране изгнания. Петроград, 1916. С. 246; Лапин Н. А. Революционно-демократическое движение 60-х годов Х1Х века в Западной Сибири. Свердловск, 1967. С. 52; Сесюнина М. Г. Указ. соч. С. 87.
  [49] Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 87.
  [50] РГАЛИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 616. Л. 5.
  [51] Былое. 1906. № 7. С. 185.
  [52] Полонский В. Михаил Александрович Бакунин. М., 1922. Т. 1. С. 340.
  [53] Былое. 1906. № 8. С. 263.
  [54] Цит. по: Сватиков С. Г. Россия и Сибирь (К истории сибирского областничества в Х1Х веке), Прага, 1930. С. 34.
  [55] Письма Г. Н. Потанина. Т. 1. С. 48.
  [56] Адрианов А. В. Указ. соч. С. 125; Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 103.
  [57] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 105.