Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

• Шиловский М.В. "Полнейшая самоотверженная преданность науке": Г. Н. Потанин. Биографический очерк.

   Туго закрученная спираль политического сыска продолжала стремительно раскручиваться. В разные уголки Сибири из Омска шли шифрованные телеграммы: произвести "внезапный и безотлагательный просмотр бумаг" у такого-то и, "если найдут что-нибудь подозрительное то арестовать и выслать в Омск. В противном случае (если компромат не обнаружен - М. Ш.) иметь за ним негласный надзор" [1]. Для подобного предписания достаточно было упоминания той или иной фамилии в изъятой при обыске переписке или во время допроса. Неожиданный результат дал обыск в Иркутске у Н. С. Щукина 29 мая 1865 г. Помимо запрещенной литературы, изымается вторая рукописная прокламация "Сибирским патриотам".
   Первый итог расследования в отношении Г. Н. Потанина подвел в своем рапорте томский штаб-офицер корпуса жандармов от 31 мая 1865 г.: "...Но в числе писем корреспонденции его с разными лицами, много доказывает; во-первых, отношения его с лицами подвернутыми ссылке как изобличенные злыми агитаторами в государстве, а именно с Бакуниным, Щаповым, Чернышевским и проч.; и, во-вторых, способность его Потанина сочувствовать разных красных идей лицам" [2].
   Следственная комиссия использовала весь арсенал воздействия, взятый на вооружение царской охранкой. Непрерывные допросы, очные ставки, предложения сделать откровенные признания должны были развязать языки у подследственных. Но всего этого показалось мало и 6 июля 1865 г. решили прибегнуть к такому испытанному методу получения информации - провокации. Принимается решение "приискать в городе такого способного человека, который бы согласился, чтобы его арестовали, как будто бы за участие по этому же делу. Этот человек должен быть арестован в одной комнате с теми из политических преступников, которые уже сознались в своем преступлении. Этот человек должен стараться заслужить доверенность означенных лиц и выведать от них все те подробности, которые по настоящему делу необходимы Комиссии... Для исполнения таковой обязанности Комиссия приискала проживающего в гор. Омске дворянина Люцинского, который совершенно согласился принять на себя обязанности, возлагаемые на него Комиссией" [3].
   Секретного сотрудника подсадили в камеру тюремного замка (острога), где сидели Г. Н. Потанин, А. Д. Шайтанов, Гр. Н. Усов, Н. М. Ядринцев и, дважды, 12 и 21 июля он представлял письменные отчеты об услышанном. Среди прочей информации Потанин упрекал Усова в открытии лиц, знавших о прокламации и заявил, "что хотя и признались (они - М. Ш.) чистосердечно, но указали восьмую часть своих сообщников" [4]. Однако продолжить акцию не удалось, поскольку Люцинский обратился с просьбой освободить его "по случаю одержимой его болезни". Напуганного провокатора отпустили с миром, но комиссия "признала необходимым продолжить негласное наблюдение за содержащимися в тюремном замке по настоящему делу. Для этой цели комиссия положила употребить находящегося при означенных лицах для услуг арестанта из поселенцев Лебедева, дозволив ему передавать записки от арестованных друг другу, но с тем только, чтобы эти записки прежде передачи по назначению были передаваемы смотрителю Тюремного Замка и этим последним предъявляемы Следственной Комиссии" [5]. Этот канал был задействован, но судя по всему существенных результатов не дал. Так, Н. С. Щукин в записке от 9 сентября 1865 г. высказывал серьезное опасение по поводу возможного тяжкого наказания. Г. Н. Потанин прозорливо утешал подельника: "Дело кончится ничем: много что сошлют в отдаленные города... Все наше преступление: либеральные разговоры, либеральные письма и злокозненность в печатных статьях. За это вешать не станут. Успокойтесь" [6].
   Однако использованные средства эффекта не дали. Установить авторов воззваний следственной комиссии не удалось. Владелец первой по времени обнаружения прокламации "Патриотам Сибири" Н. М. Ядринцев показал, что ее получил в Омске по почте летом 1864 г. из Петербурга и полагает, что ее выслал бывший студент Петербургского университета Сидоров. "Эту прокламацию, написанную неразборчиво, он сам переписал, а присланную уничтожил". Воззвание он впоследствии отнес к Усовым, там ее читал вслух и оставил, дав переписать А. Д. Шайтанову. Позднее свой экземпляр уничтожил и "не знает, чьею рукой переписана прокламация, найденная в кадетском корпусе" [7]. Воззвание "Сибирским патриотам" якобы было получено С. С. Шашковым летом 1863 г. в Петербурге по почте от неизвестного лица. Он ее привез в Иркутск и хранил в бумажнике, который как-то обронил, делая покупки [8]. Все остальные привлеченные к делу в лучшем случае признавались, что читали или переписывали воззвания.
   В обстановке, когда не удалось установить авторов прокламаций, против арестованных выдвигается обвинение в сепаратизме и подготовке отделения Сибири от России посредством вооруженного восстания. В принципе, в протоколах допросов содержались необходимые признания по этому поводу. 19 июля С. С. Шашков показал: "Идея самостоятельности Сибири возникла во мне в бытность мою в Казани под влиянием господствующих в литературе толков о децентрализации и областном самоуправлении" [9]. На очной ставке А. Е. Золотина и Н. В. Ушарова 16 августа первый уличал второго, "что он спорил с г.Щукиным об отделении Сибири от России, г.Ушаров был пьян и он говорил, что Сибирь можно отделить сейчас и явиться... в Забайкальский край и сделать там бунт, посредством прочтения какого-нибудь указа, и Щукин говорил, что народ надо прежде учить, а потом приниматься за дело" [10].
   В обобщенном виде концепция "заговора с целью отделения" излагается в "откровенном признании" Г. Н. Потанина на допросах 7-8 июля 1865 г. Он рассказал, что его деятельность заключалась "в воспитании в сибирском юношестве местного патриотизма посредством идеи о будущей судьбе Сибири как независимой республики и в разработке этой же идеи в литературе и науке". На предложение назвать лиц, которым известно это, Григорий Николаевич сообщил: "Лучшие поборники этой идеи - я, Ядринцев и Шайтанов. Известна эта идея многим, вероятно. Мною же она сделана известною Шайтанову, Усовым, Нестерову, Подкорытову и вообще всем молодым офицерам в Омске, которые были при мне. В Томске - Колосову, редактору Кузнецову, в Петербурге - студенту Лукину. Кроме того, это известно - Павлиновым и Щукину. Последние расположены ли к этой идее, не знаю. Г. Кузнецов также не соглашался с правильностью этой идеи. Колосов тоже оспаривал" [11].
   Вот, собственно, и все содержание "откровенного" признания Г. Н. Потанина на следствии. Позднее он объяснял сказанное сильным душевным волнением. "Когда я давал первые ответы комиссии,- вспоминал он,- я старался воздерживаться в признании, чтобы не втянуть в это дело непричастных к нему людей, поэтому часто приходилось отзываться незнанием и чувствовать себя в ложном положении,- это нестерпимо тревожило совесть. Поэтому я без протеста принял предложение сделать откровенное признание", хотя ничего принципиально нового для следователей не сказал, поскольку "решился назвать тех лиц, которые уже были привлечены к делу" [12].
   В 1920-е гг. Г. В. Круссер квалифицировал "откровенное признание" как "бесспорный факт выдачи Комиссии своих единомышленников. Указаны "лучшие поборники", указаны также и те, которые только может быть принимали косвенное участие в дебатах" [13]. Если посмотреть внимательно на "выданное" Потаниным, то обнаружится, что действительно ничего принципиально нового следствию он не сообщил. Но, с другой стороны, "откровенное признание" дало комиссии возможность повернуть дело от безнадежного поиска авторов прокламаций к выявлению вины злоумышленников, "стремившихся к ниспровержению существующего в Сибири порядка управления и отделению ее от империи".
   Показания нашего героя позволили следствию утверждать о существовании заговорщической организации во главе с ним и перечисленными в "откровенном признании" лицами. Никого не интересовало, разделяли ли они или нет сепаратистские убеждения Потанина. Главное: его друзья и знакомые знали о них и не донесли, а это было равносильно участию в "заговоре". Поэтому объективно его показания сыграли отрицательную роль, по крайней мере, в его собственной судьбе.
   Что касается мотивов, побудивших Г. Н. Потанина сделать "откровенное признание", то дело здесь гораздо сложнее, чем пытается представить Г. В. Круссер. Сыграло роль отсутствие у подследственных согласованных принципов поведения на следствии, раскаяние многие из них. "Только в 70-е годы,- отмечал Н. А. Троицкий,- когда, с одной стороны, росла и разнообразилась революционная практика, требуя все более гибкого руководства, а, с другой стороны, участились политические процессы с новыми невиданными ранее чертами гласности, публичности, состязательности, революционеры стали вырабатывать обязательные принципы поведения после ареста" [14]. Во многом появлению "признания" способствовали и личные качества Потанина - честность, обостренное чувство ответственности за судьбу друзей, стремление к самопожертвованию. Сам он по этому поводу заметил: "Это "откровенное признание" Шашков находил моей ошибкой: он упрекнул меня в слабости нервов. И в самом деле мой поступок имел дурную сторону. Своим признанием я набросил сепаратистский плащ на всю компанию моих друзей и дал окраску всему делу. Но представьте, что было бы если я не сделал "откровенного признания"... Я совершенно примиряюсь с тем, что поплатился за это шестью годами тюрьмы и двумя ссылки" [15].
   Действительно, показания Г. Н. Потанина, несмотря на его субъектитвное желание как самого старшего из арестованных (30 лет) взять на себя всю ответственность за случившееся, позволили комиссии утверждать о существовании заговорщеской организации во главе с ним, возникшей еще в Петербурге в начале 60-х гг. Поэтому в информации шефа корпуса жандармов императору Александру II от 10 октября 1865 г. о ходе следствия уже прямо утверждалось: "Потанин сознался, что если не он положил начало Сибирскому сепаратизму, то значительно развил его и в прокламации "Патриотам Сибири мало такого, чтобы не было обязано ему своим происхождением" [16].
   В ходе следствия "комиссия предложила мне, Ядринцеву, Шашкову (может быть, и другим нашим товарищам), так как мы сибирские патриоты и любим свою родину, написать, какие, по нашему мнению, необходимы меры для улучшения быта Сибири...- вспоминал Потанин.- Я принял предложение "всурьез"; я порадовался случаю аппелировать о нуждах Сибири к высшей власти" [17]. В материалах дознания сохранилась его пространная записки (около десяти листов), в которой наш герой высказал свое "кредо" в отношении Сибири, исходя из уровня своих знаний и политического мировоззрения к середине 60-х гг. XIX в. [18].
   Прежде всего он сформулировал наиболее актуальные проблемы внутренней жизни региона, которые законодательно должно отрегулировать государство: "Для блага Сибири желательно разрешения следующих вопросов: об улучшении быта рабочих на золотых приисках, на горных заводах и на рыболовных оброчных статьях на низовьях Оби и Иртыша; об улучшении земледелия и вообще условий промышленного движения, о колонизации и просвещении, наконец об улучшении сибирской администрации и более справедливом установлении финансовых и торговых отношений Сибири к ее метрополии" (с. 213).
   Далее Григорий Николаевич обосновал отдельные положения. Прежде всего, "для благоденствия областей необходимо, чтоб они пользовались равенством шансов для приобретения богатства. Между тем это условие до настоящего времени не было соблюдено в отношении к Сибири. Русское законодательство, покровительствуя мануфактурным провинциям внутренней России, подало повод последним наложить на Сибирь торговое иго. Это случилось не вследствие преднамеренной колониальной политики, а вследствие младенческого состояния в России науки об областном праве"(там же). Для преодоления этого положения правительству "предстоит учредить покровительство сибирской торговле и заводской промышленности"(с. 214) в плане ускорения перехода от премущественно добывающего к производящему типу хозяйственного развития.
   В результате государственной монополии и неэквивалентного обмена ("разность между номинальной и действительной ценностью золота, добываемого на частных промыслах") "в настоящее время Сибирь уступает государству втрое более, чем тратит на свои местные учреждения" (с. 216). В условиях же начавшегося процесса модернизации, правительство должно выделять значительные средства для содержания в регионе высших учебных заведений, строительства дорог, "для улучшения сельского хозяйства и заводской промышленности" (с. 217).
   Кроме того местная администрация должна обратить особое внимание на улучшение положения наиболее бесправных групп местного населения: приисковых рабочих и коренных жителей. Для первых необходимо допущение их "в управление приисками" и создание артелей (с. 218). "Для улучшения быта инородцев необходимо дозволить въезд купцам (свободную торговлю - М. Ш.), перевести ясак на деньги и передать заведывание хлебными магазинами инородческим обществам" (с. 220).
   Потанин указал, что колонизация (заселение) территории осуществляется за счет ссылки преступников. Ничем не отличается от нее "добровольное переселение по приглашению правительства", поскольку "назначение на переселение предоставляется обществам, а общества назначают или тех лиц, которыми недовольны за распутство, мелкое воровство, или лиц ленивых, недомовитых и неисправно платящих подати" (с. 221). В этой ситуации, "желательно, чтоб правительство, при помощи сибирского общества, приняла меры для облегчения переезда в Сибирь на житье мастеровых, ремесленников и других подобных лиц, которыми Сибирь очень бедна" (с. 222).
   Наконец, автор записки высказался по актуальной проблеме местного патриотизма. По его мнению сепаратистскую окраску он приобретает из-за приниженного, колониального положения региона в составе российского государства. "Сибирь бедна людьми, которые бы решились с самопожертвованием служить ей" - замечает он (с. 223). Во многом этому способствует отсутствие здесь общеобразовательных учреждений и прежде всего университета. Поэтому талантливая молодежь уезжает за Урал для получения высшего образования и там остается, поскольку "и занятия наукой обставлены большими средствами, и жизнь комфортабельнее"(там же). Выход из создавшегося положения "в учреждении университета, в заботах об колонизации и о просвещении инородцев и народа и в журналистике, если правительство примет на себя покровительство сибирской мануфактуре и даст Сибири общее и единое для всей провинции самоуправление, которому поручит надзор за эксплуатацией минеральных богатств сибирской почвы, то удовлетворение желаний Сибири будет полное" (там же). Хотя, сам Г. Н. Потанин оценил впоследствие изложенное выше как "политический лепет" [19], тем не менее его "записка" в первом приближении сформулировала основные положения областнической концепции.
   Н. М. Ядринцев и Г. Н. Потанин уже тогда подошли к пониманию различия колонизации (прежде всего как земледельческого освоения новых земель) и колониальной политики. На следствии последний заявил, что Сибирь, по его мнению, является земледельческой колонией [20]. Вольнонародная колонизация в сочетании с колоссальными природными богатствами региона, заложили, по его мнению, прочную основу не только для быстрого развития производительных сил Сибири, но и всей России. "Русский народ заложил здесь новые основания для продолжения своей жизни,- прозорливо замечал Григорий Николаевич.- Если представить в будущем Сибирь, также населенную, как нынешняя Европейская Россия, то нельзя не подумать, что центр тяготения русского государства должен перейти на нее" [21]. В какой-то степени это высказывание повторяет знаменитое ломоносовское "Российское могущество прирастать будет Сибирью...", а с другой стороны, - опровергает обвинение ранних областников в сепаратизме.
   Но эти возможности (вольнонародная колонизация и природно-сырьевык богатства) не привели к росту производительных сил региона, повышению благосостояния местного населения. Основная причина всех бед, по мнению Потанина, "кроется в особенных общественных условиях Сибири" как штрафной и экономической колонии [22].
   Следствие подходило к концу. Комиссия сепарировала подследственных на виновных и невиновных, давала разъяснения и отписки по поводу отдельных лиц. В законченном виде следственные материалы были настолько противоречивы, разрозненны, обвинения в адрес привлеченных по делу настолько раздуты и голословны, что в решении Сената от 19 апреля 1868 г. отмечалась "совершенная безрассудность преступных замыслов, в коих обвиняются подсудимые, свидетельствующие о крайнем их легкомыслии и отсутствии всякой действительной от подобных замыслов опасности для государства" [23].
   27 ноября 1865 г. следственная комиссия закончила свою работу. Ее итоги излагались в "Краткой записке к следственному делу, произведенному в 1865 г. Комиссией, учрежденной в г. Омске по политическим преступлениям" Г. Н. Потанин, Н. М. Ядринцев, С. С. Шашков и Н. С. Щукин обвинялись в "злонамеренных действиях..., направленных к ниспровержению существующего в Сибири порядка управления и к отделению ее от Империи", Всем остальным, в зависимости от добытых улик, инкриминировалось знакомство и сочувствие этим замыслам, переписывание прокламаций, хранение запрещенных сочинений, неодобрительные отзывы об особах царствующего дома, нежелание давать положительные сведения и запирательство. Обвинение выдвигалось в отношении 19 человек [24].
   Следует отметить, что дело областников вызвало резонанс как в Сибири, так и России. "Ну, а что наша социально-демократическая независимая Сибирская республика? - иронически вопрошал Н. А. Белоголовый в письме из Вены в Иркутск от 22 октября 1865 г.- Что диктаторы Щукин и Тарасенко? Даже здесь в "Славянской беседе" меня спрашивали, что за история у вас в Сибири? Отлагаемся, мол, и больше ничего, для нас это плевое дело" [25]. Более серьезно к арестам в Сибири отнесся А. И. Герцен. В номере "Колокола" от 15 сентября 1865 г. он поместил краткое объявление: "Из Сибири важные новости, в Томске и Иркутске были аресты, говорят, открыли тайное общество, всех схваченных повезли в Омск, в числе арестованных называют Потанина". Позднее он обратился с просьбой присылать сведения о последних днях умершего на каторге М. Л. Михайлова, а также "подробности последних арестов в Иркутске и следствия, производящегося в Омске" [26]. Отбывавший в это время ссылку в Кузнецке В. В. Берви-Флеровский отмечал большой интерес сибиряков к делу. "После арестов все ознакомились с идеями об автономии Сибири. Сибирский патриотизм оживился, сделался модным",- замечал он [27].
   Собранные материалы отправили в Петербург, а у заключенных началось тоскливое прозябание. "Мы просидели 3 года в Омске,- с грустью вспоминал Н. М. Ядринцев,- маленьком городке, сначала на гауптвахте, потом в остроге, ибо на гауптвахте было тесно. Мы помещались по 4 и 5 человек и начали болеть. Жили мы впроголодь, иногда питаясь чаем и калачами. Нас спасла молодость" [28]. Нескольку по иному свидетельствует Г. Н. Потанин. Во время следствия арестованных по делу содержали первоначально в одиночных камерах тюремного замка (острога). Затем их поместили по несколько человек в общих камерах. По завершению разбирательства всех перевели в крепость, где "было много пустых каменных зданий вследствие вывода значительной части гарнизона на юг и восток". Местом их содержания становится военная гауптвахта. "Камеры запирались только в начале нашего сидения в крепости, потом они были отворены в течение всего дня и запирались только на ночь. Заключенные выходили даже на платформу и тут разгуливали. Это была единственная либеральная гауптвахта в России... Случалось, что мои товарищи украдкой уходили в город, заходили в гости или в пивную. Все это делалось осторожно, чтобы не влетело караульному офицеру. Товарищи мои пользовались льготами сдержанно; я не помню, чтобы кто-нибудь при дневном свете вышел за перила платформы; но после заката уходило в город иногда больше половины заключенных" [29].
   Большая часть арестованных сохранила самообладание. Г. Н. Потанин, С. С. Шашков и Н. М. Ядринцев занялись научной работой и добились разрешения продолжить разбор и систематизацию Омского архива. В тюрьме областники впервые вплотную столкнулись с народом - казахами, раскольниками, скопцами, ссыльными и т.д. Как признался наш герой: "В населении замка находилось много представителей челдонского и бродяжеского мира; тут можно было расчитывать наткунуться на целый рудник того, чего мы искали, о чем тщетно мечтали" [30]. С другой стороны, большой интерес к заключенным проявило образованное омское общество. Регулярно посещали их молодые офицеры А. А. Тахтаров, Г. Е. Катанаев, И. Ф. Соколов. Г. Н. Потанин принял деятельное участие в судьбе ссыльного участника польского восстания 1863 г. И. Д. Черского, способствовал развитию склонности у него к естественно-научной деятельности. "В тюрьме учились и много читали",- заключает Н. М. Ядринцев [31].
   Два с половиной года пришлось ждать Г. Н. Потанину и его друзьям приговора. Дело их рассматривалось в административном порядке в Петербурге заочно, поскольку судебная реформа не затронула Сибирь. На тяжесть наказания существенно повлияло усиление революционного движения в стране. "Адский выстрел государственного преступника 4 апреля (1866 г. Д. В. Каракозова - М. Ш.) изменил взгляд правительства на наше дело",- констатировал позднее Н. С. Щукин [32]. 20 февраля 1868 г. Правительствующий Сенат выносит приговор, откорректированный и утвержденный Государственным Советом и императором. 19 апреля он направляется для оглашения и исполнения в Омск и поступает сюда 13 мая.
   Г. Н. Потанин приговаривается к 5 годам катаржных работ и последующей ссылке в отдаленные местности Россйской империи. А. Д. Шайтанов, С. С. Шашков, Н. С. Щукин и Н. М. Ядринцев лишались прав состояния и подлежали высылке в отдаленные уезды Архангельской губернии. Еще четверо: Ф. Н. и Гр. Н. Усовы, Н. В. Ушаров и А. Е. Золотин без лишения прав состояния высылались под административный надзор туда же. Остальные, включая А. П. Нестерова, П. А. Тарасенко, С. С. Комарова, Е. Я. Колосова, Д. Л. Кузнецова, А. А. Тахтарова, освобождались из-за отсутствия прямых улик [33].
   Нас не должна удивлять "гуманность" властей и кажущаяся мягкость приговора - 5 лет каторжных работ в крепости Свеаборг (Финляндия) в каторжном отделении арестантской роты. Поэт М. Л. Михайлов получил 6 лет каторги, а Н. Г. Чернышевский - семь, причем первому оказалось достаточно пяти лет, чтобы окончательно подорвать здоровье и погибнуть. В системе наказаний царской России, согласно уголовному уложению 1845 г., насчитывалось 180 видов и степеней наказания. Второе место после смертной казни занимала каторга.
   Перед отправлением к месту отбывания наказания 15 мая 1868 г. над Г. Н. Потаниным совершается обряд гражданской казни. Вот как его описывает сам осужденный: "...Меня подняли с постели в 4 часа утра и доставили в полицейское управление, которое находилось там же, где оно и теперь, т. е. в Новой слободке, недалеко от церкви св. Ильи. Здесь меня посадили на высокую колесницу, повесили мне на грудь доску с надписью. Эшафот был устроен на левом берегу Оми, между мостом и устьем реки, т. е. при входе на тогдашнюю базарную площадь. Переезд от полицейского управления до эшафота был короткий, и какой-то толпы за колесницей не образовалось. Меня взвели на эшафот, палач примотал мои руки к столбу; дело это он исполнял вяло, неискусно; руки его дрожали, и он был смущен. Осталось у меня в памяти, что полицмейстер, молодой, красивый и симпатичный человек, кротким голосом сказал: "Палач своего дела не знает". Затем чиновник прочитал конфирмацию. Так как время было раннее, то вокруг эшафота моря голов не образовалось; публика стояла только в три ряда. Я не заметил ни одного интеллигентного лица, не было также ни одной дамской шляпки. Продержав меня у столба несколько минут, отвязали и на той же колеснице отвезли в полицейское управление; здесь я нашел всех своих товарищей, которые были собраны, чтобы выслушать часть конфирмации, относящуюся до них" [34]. Вечером того же дня, закованного в ножные кандалы, Потанина в сопровождении жандармов отправили в Свеаборг.

  [1] ГАОО. Ф. 3. Оп. 13. Д. 18489. Л. 95, 104об.
  [2] ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1865. Д. 196. Л. 68.
  [3] Изв. Зап.- Сиб. отдела РГО. Омск, 1924. Т. IV. Вып. 1. С. 91.
  [4] Там же. С. 92.
  [5] Там же. С. 93.
  [6] ГАНО. Ф. п. 5. Оп. 2. Д. 14. Л. 145-146.
  [7] ГАОО. Ф. 3. Оп. 13. Д. 18485. Л. 4об-5.
  [8] Там же. Оп. 15. Д. 18756. Л. 8.
  [9] ГАНО. Ф. п. 5. Оп. 2. Д. 13. Л. 137.
  [10] Там же. Л. 381.
  [11] Изв. Зап. - Сиб. отдела РГО. С. 104, 107.
  [12] Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 205, 206.
  [13] Изв. Зап. - Сиб. отдела РГО. С. 89.
  [14] Троицкий Н. А. Безумство храбрых. Русские революционеры и карательная политика царизма 1866-1882. М., 1978. С. 93.
  [15] Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 209.
  [16] ГАРФ. Ф. 95. Оп. 1863. Д. 438. Л. 226-227.
  [17] Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 207.
  [18] Дело об отделении Сибири от России. Томск, 2002. С. 213-223.
  [19] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 207.
  [20] Изв. Зап.- Сиб. отдела РГО. С. 70.
  [21] Потанин Г. Н. Заметки о Западной Сибири // Русское слово. 1860. № 9. С. 202.
  [22] Потанин Г. Н. Шелгунов перед судом образованной Сибири // Томск. губ. ведомости. 1864. 9 окт.
  [23] ГАОО. Ф. 3. Оп. 13. Д. 18485. Л. 28.
  [24] Там же. Л. 3-18.
  [25] РО РНБ. Ф. 22. Оп. 1. П. 3. Д. б/н. Л. 42об.
  [26] "Колокол"- газета А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Факсимильное издание. М., 1963. Вып. 8. С. 1676.
  [27] Берви-Флеровский В. Указ. соч. С. 107.
  [28] Ядринцев Н. М. К моей автобиографии. С. 325.
  [29] Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 212-214.
  [30] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 218.
  [31] Ядринцев Н. М. Указ. соч. С. 326.
  [32] ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1868. Д. 154. Л. 19.
  [33] ГАОО. Ф. 3. оп. 18489. Л. 27-42.
  [34] Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 225.