Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

• Местное самоуправление в истории Сибири XIX-XX веков

   Характерной чертой областнического движения является его яркая патриотическая направленность. Она проявлялась в публикациях, призывающих правительство и общественность обратить внимание на нужды Сибири, а также в проектах краеведческой направленности. Первые попытки их осуществления датированы еще 1813 г., когда планировался выпуск краеведческого издания под названием "Собрание известий, служащих к истории и географии Сибири"  [1]. Постепенно краеведческие проекты начинают приобретать популярность. Известен факт, что в 1823 г. енисейский губернатор А.П. Степанов обращался к министру народного просвещения с проектом организации ученого общества "Беседы о Красноярском крае", однако Николай I не дал своего согласия на учреждение данного общества  [2]. В середине 1830-х гг. П.П. Ершов и К.И. Тимковский "намеревались создать своего рода общество изучения Сибири и сопредельных с ней стран…"  [3]. Этот неосуществленный замысел был очень обширным и достаточно смелым для своего времени; в частности, он нашел свое рельефное выражение в "краеведческих устремлениях" П.А. Словцова, в его "Прогулках вокруг Тобольска…" 1834 г.  [4].
   Подобного рода идеи весьма симптоматичны, однако в целом по характеристике Н.М. Ядринцева, в первой половине XIX в. общественная жизнь в Сибири была еще слабо развита: "…сибирское общество характеризовалось как общество, погруженное в грубые материальные интересы, как общество, помешанное на наживе и спекуляции… Ссылка деморализовала Сибирь… не было признаков высших духовных интересов…". В то же время, он признает, в Иркутске, по сравнению с Западной Сибирью, "ранее сформировалось образованное общество, зародилась местная интеллигенция, которая обладала и лучшими силами, и большей подготовкою…"  [5].
   С течением времени ситуация постепенно изменялась: тот же Ядринцев дал блестящую характеристику концу 1850-х гг., назвав их "весенним сезоном общественной жизни"  [6]. Между тем, в фельетоне "Очерки общественной жизни на окраинах" (за подписью Добродушный Сибиряк), он весьма иронично пишет о первом пореформенном десятилетии: "Когда в 60-х годах пробудилась жизнь, в России зашумела литература, издавалась масса новых книг, в Сибирь они выписывались отдельными личностями, запроса на библиотеки не было"  [7]. Эта же мысль прослеживается в статье "Вопросы по поводу трехсотлетия Сибири". Ее автор писал, что всеобщее оживление, охватившее европейскую Россию, не касалось Сибири. Все это "оживление" было "ничем иным, как дуновением весеннего ветерка, занесенным из Урала…"  [8]. Характерной чертой этих двух статей является прямое противопоставление Сибири и Европейской России.
   Между тем, уже в первой половине 1860-х гг. общественная активность сибиряков значительно возрастает. Ярким проявлением этого стали публичные лекции С.С. Шашкова, читанные им "с величайшим одушевлением"  [9]. По воспоминаниям Г.Н. Потанина, в Красноярске осенью 1864 г. Шашков прочитал несколько лекций по истории Сибири, которые "переполошили" городское общество  [10]. Живой интерес вызвали и пять лекций, прочитанных Шашковым весной 1865 г. в Томске: когда лектор входил на кафедру, "публика каждый выход его встречала аплодисментами". Одна из лекций, как вспоминал Г.Н.Потанин, особенно "взбудоражила" томских чиновников. В ней Шашков "описывал нравы старого сибирского чиновничества, его произвол, взяточничество, казнокрадство и издевательство над законом"  [11]. "Лекции Шашкова, - констатировал Потанин, - были первое событие, которое так сильно встряхнуло томское общество"  [12].
   Начало 70-х годов XIX в. отмечено столетней годовщиной со дня рождения известного государственного деятеля М.М. Сперанского, которая праздновалась 1 января 1872 г. К этой дате вышел в свет двухтомный труд "Исторических сведений о деятельности графа М.М. Сперанского в Сибири с 1819 по 1822 г.", собранных В.И. Вагиным. Местные общественные деятели решили воспользоваться этим юбилеем, чтобы обратить внимание имперских властей на проблемы региона.
   Потребность в этом и уловил Потанин, подчеркнув, в связи с трудом Вагина, принципиально значимый момент для реалий той поры: "Теперь, после того как русская жизнь получила совершенно новые формы жизни, не может и Сибирь остаться без преобразований. Опять является потребность открыть ее, извлечь из забвения. Но третьим Ермаком должно быть само сибирское общество"  [13].
   Таким образом, на путях осознания "нужд" региона оказываются и областники, которые устойчиво держат в поле своего зрения насущные "сибирские вопросы", многие из которых коренились еще в дореформенном прошлом края. В связи с откликом Потанина на труд Вагина уже было отмечено, что один из идеологов сибирского областничества, вероятно, не исключает путь преобразований Сибири через инструмент собственно общероссийских реформ 60-70-х гг. XIX в.
   Вместе с тем, и "местная ограниченность" областнической концепции, пусть опосредованно, но характеризует не только сибирское общественное движение второй половины XIX в., а и местные реалии этих десятилетий. Именно они актуализировали "сибирские вопросы", высветили новые пути осознания "нужд" региона. Именно на них областническая мысль и искала оптимальные варианты того, что Потанин назвал потребностью опять "открыть" Сибирь, извлечь ее из забвения.
   Справедливо возникает вопрос, насколько адекватно воззвание отразило областническое понимание "нужд" региона, "сибирских вопросов", включая их приоритетность. Достаточно удовлетворительный материал к решению этой частной задачи дают, например, воспоминания того же Г.Н. Потанина, без обращения к которым трудно реконструировать существенные страницы истории сибирского областничества, в том числе и в непосредственно интересующих нас ее аспектах второй половины XIX в.
   Григорий Николаевич, имея в виду период не позднее 1863 г., пишет, что "к отъезду нашему из Петербурга главные местные сибирские вопросы были уже намечены, т.е.: 1) Ссылка в Сибирь. 2) Экономическое иго Москвы над Сибирью и 3) Отлив учащейся молодежи из Сибири к столице". Не ограничиваясь этим лаконичным перечнем, он показывает и генезис "сибирских вопросов".
   По словам автора воспоминаний, они вызрели из сознания того, что над Сибирью тяготеет три "зла": "деморализация ее населения как в верхних, так и в нижних слоях, вносимая в край ссыльными социальными отбросами Европейской России; подчиненность сибирских экономических интересов интересам московского района и отсутствие местной интеллигенции, могущей встать на защиту обездоленной родины". При этом Потанин оговаривается, что не был забыт и вопрос о сибирских инородцах. По его же признанию, наибольшую трансформацию претерпел пятый - переселенческий вопрос. Если вначале он сводился к констатации редкости населения Сибири и упование на правительственные поощрительные меры к ее колонизации, то "теперь" надо было защищать земли старожилов от захвата переселенцами, стараться сдерживать их неумеренный наплыв  [14].
   Здесь же Потанин оговаривается, что все эти вопросы в начале 1860-х гг. были "только в зародышевом состоянии". А дальнейшие страницы его воспоминаний показывают, что приоритет в их глубокой разработке он оставляет за Н.М. Ядринцевым, заявляя, что никто до него не обобщал интересов Сибири, не указывал целей, "которые объединили бы ее от края и до края в практической ее деятельности".
   Ядринцев указал и две-три задачи, в разрешении которых была заинтересована вся Сибирь. Стоит полагать, что Потанин подразумевает здесь разработку "интересов о сибирском университете и об отмене ссылки"  [15].
   Заметим в связи с этим, что данные вопросы находились в поле зрения, причем достаточно устойчиво, и других областников. Так, например, в библиографии В.И. Вагина выделены не только его статьи, затрагивающие местные сибирские вопросы, но и посвященные образованию, в том числе университету, ссылке  [16]. Полную солидарность по вопросу перспектив образования выказывает А.П. Щапов в одной из своих последних статей: "Какие факультеты необходимы в Сибирском университете", в которой автор ратовал не только за медицинский и юридический, но и естественнонаучный и историко-филологический факультеты в стенах будущего первенца высшего образования в регионе  [17]. В этой связи весьма симптоматичной является публикация в "Иркутских губернских ведомостях" от 30 марта 1863 г. статьи М.В. Загоскина "Что нам необходимо в особенности", в которой он безоговорочно высказывается в пользу открытия университета в Сибири.
   Проблематика штрафной колонизации также не осталась без внимания Загоскина, на что, например, указывает рукопись его статьи "Что делать с неисправимыми ссыльными и пролетариями", датированная 1889 г. В ней, в частности, автор полагает, что "хорошо устроенные рабочие дома, сразу убавили бы число жуликов и не дорого стоили бы обществу и правительству"  [18].
   Таким образом, выход видится в уместном здесь соседстве общества и правительства, без консолидированных усилий которых трудно было ожидать удовлетворительного разрешения вопроса о ссылке. На это указывала и газета "Восточное обозрение" заявляя, что "…прекращение ссылки для Сибири есть вопрос и общегосударственный". Его признанный знаток Н.М. Ядринцев замечал, что отмену ссылки для Сибири приравнивали к отмене крепостного права  [19].
   Еще один аспект данного вопроса четко обозначил П. Суворов, считавший, что не только для экономического, но и "для нравственного поднятия Сибири, прежде всего, необходимо снять с нее клеймо "ссыльной страны"  [20].
   "Вопрос о сибирских инородцах", по оговорке того же Потанина, конечно, не был забыт в начале 60-х годов, и оставался предметом осмысления возможных путей его разрешения в последующие десятилетия XIX в.: "Образование, вот единственный путь, которым должно совершиться обновление инородца", - писал Ядринцев. На сходных позициях стоял и Вагин, считавший, что "цивилизация - величайшее благо, каким только может заплатить Россия сибирским аборигенам за потерю их полудикой независимости". Он справедливо замечал, что "нужно заботиться не о подавлении элемента инородческого, а о возможно полном развитии…"  [21].
   Не только областники подходили к этому вопросу с просветительских позиций, но и периодические издания, отражавшие их воззрения. Так, например, "Восточное обозрение" призывало "… переменить свою боязливую политику на более смелую…" в сфере народного образования. Тогда бы, в среде, например, бурят могла возникнуть, пусть и небольшая, группа интеллигенции. Но для того, чтобы эта политика действительно переменилась "необходимо в инородце видеть человека, полюбить его, а не видеть в нем одного варвара". Как и вопрос о ссылке, потанинский "вопрос о сибирских инородцах" общественная мысль региона склонна была рассматривать в качестве общегосударственного. Именно в ее рамках осознавалось, что "инородческий вопрос один из немаловажных вопросов русской жизни…"  [22].
   В целом же к середине 70-х годов, когда для Сибири закончилось десятилетие "значительного перерыва" в ее духовной жизни, местное общество подошло с должным уровнем понимания приоритетных вопросов, все еще требующих своего разрешения, проделав при этом значительный путь в осознании "нужд" региона. Заметим, что именно к этому времени был запущен механизм практической реализации основных реформ 60-70-х гг. XIX в. Вместе с тем, на Сибирь не распространялись ключевые преобразования, связанные с реформами судебной и земской.
   Чем очевиднее становился факт затягивания вопроса о распространении указанных реформ на Сибирь, тем громче звучал голос местной общественности в их пользу. Между тем, официальный Петербург оставался к нему полностью равнодушным. Ответной реакцией на это стало зримое раздражение правительственным курсом. Именно оно сквозит в статье "На 1887 г.", напечатанной в "Сибири" Иркутска: "Пускай, например, закроют хоть университеты, упразднят земство и новые суды… нам сибирякам от этого будет ни тепло, ни холодно"  [23]. Разумеется, это было именно раздражение, а местная периодика и далее будировала, на своих страницах, проблематику реформ, которые и в царствование Александра III миновали Сибирь.
   И в реалиях общественного движения Сибири пореформенных десятилетий зримо проявлялась тенденция не замыкаться на локальные пути разрешения назревших вопросов местного бытия. Все в большей мере эти пути соотносились с общероссийской действительностью и теми изменениями, которые происходили в стране в целом, под влиянием многообразных факторов новой эпохи в истории тысячелетнего государства.
   Во второй половине 70-х - начале 80-х гг. XIX в. "демократическая интеллигенция" Ядринцева и в Сибири не могла не испытывать на себе известное общественное оживление, связанное с русско-турецкой войной, земским и конституционалистским движением, некоторым послаблением в отношении печати на пике государственной деятельности М.Т. Лорис-Меликова.
   Однако именно в это время сибирское общество сделало впечатляющий шаг на пути осознания "нужд" региона, в полной мере воспользовавшись при этом приближающимся трехсотлетием его присоединения к России и самим юбилеем, связанным с этой датой. Он вызвал живейший отклик, который адекватно отразился в многочисленных публикациях отечественных и, разумеется, сибирских газет и журналов. Их анализ показывает, что не один исторический контекст юбилейной даты интересовал авторов многочисленных материалов, ей посвященных. Само прошлое Сибири актуализировалось, вписывалось в тогдашние реалии, заставляло задуматься о ее будущности.
   Одной из первых и показательных публикаций этого рода стали "Вопросы по поводу трехсотлетия Сибири" (4 апреля 1877 г.), поднятые на страницах иркутской газеты. В частности, та же "Сибирь" напоминала, что надежды на внимание центральных властей к региону могут оказаться беспочвенными, когда сам "юбиляр" молчит: "Если мы не заговорим, то и об нас забудут. Проснитесь сибиряки!". И позднее газета развивала тему "о причине нашего равнодушия вообще к сибирским вопросам…"  [24].
   Предстоящий юбилей вызвал и небезынтересные для нас размышления Н.М. Ядринцева. В частности, в 1879 г. на страницах "Сибири" он писал, что "обращение к сибирскому обществу будет совершенно тщетно, ибо это общество не имеет никаких органов и учреждений для проявления суждений, а также для заявления торжеств. Воззвания к нему останутся, по всей вероятности бесплодны". А более уместным он признавал обращение именно к сибирской интеллигенции, поскольку она, сознавая возможность юбилея, могла бы, наряду с органом местной печати, "высказать свою программу и соображение", чего следует ждать к этому дню  [25]. Опасения за будущность сибирских реформ обозначило и "Восточное обозрение" Ядринцева. Но при этом и оно оговаривалось: "Нельзя же предполагать, что сибирское общество вечно будет в положении деморализованном и невежественном…". "Нам кажется, - заключает свою мысль автор, - что едва-ли можно отчаиваться за будущность какого-либо общества, и в том числе и сибирского"  [26].
   Изрядная доля оптимизма на будущность Сибири просматривается и в статье С. Максимова, написанной им в юбилейный год. Его истоки виделись и в том зримом для современников факте, что местное общество "начинает сознавать себя, заявлять свои недостатки и нужды"  [27].
   Именно юбилейные дни породили "воскрешающие надежды" в регионе, которые, подчеркнем, питались и тем, что ему был подан "новый знак внимания Верховной Власти к судьбе страны…". От нее ожидали увеличения числа школ; открытия университета; основания политехнической высшей школы; устройства общественных, городских и сельских читален, а также технических и ремесленных музеев. В этом списке фигурировали и развитие кустарных промыслов, выгодных производств; прекращение ссылки; введение реформ, плодами которых "уже много лет пользуется наша метрополия…"  [28].
   В другой публикации подчеркивалось, что "…на очередь поставлены три главных вопроса сибирской жизни - переселенческий, судебный и вопрос о ссылке". При этом не была забыта и земская реформа. В связи с последней укажем, что к юбилею ожидали "оповещения" о даровании сибирскому населению тех реформ, которыми уже пользовалась Европейская Россия.
   Затрагивая сюжет реформ, "Сибирская газета" дает пространный перечень иных преобразований и мер, которые оправдали бы чаяния полного возрождения "юбиляра". Для нас значимо, что здесь обозначено и ожидание "призыва местного общества к самоуправлению"  [29].
   В целом же, именно юбилейные дни, как никакое другое из предшествующих событий местной жизни, консолидировали общество региона вокруг требований разрешения насущных "сибирских вопросов" и зримо продемонстрировали, что оно прошло заметный путь в осознании "нужд" обширной окраины России. А в более широком контексте пореформенной эпохи сибирская общественность "сопротивлялась превращению региона в сырьевой придаток центра, призывала освободиться от "московского мануфактурного ига". Высказывались обвинения, что метрополия высасывает не только материальные, но и духовные силы Сибири, централизовав всю научную деятельность и систему высшего образования"  [30].
   Неразрешенность "сибирских вопросов" привела к тому, что и в начале XX в. местное общество, интеллигенция края, не исчезнувшие из общественного движения областники, по прежнему вели речь о насущных "нуждах" региона. Местное общество этого времени предметно продемонстрировало свою возросшую зрелость, но глубинная суть окраинной и чисто административной политики царского правительства привела к тому, что "нужды" региона оказались неудовлетворенными, а "сибирские вопросы", по крайней мере, некоторые из них, ждали своего разрешения и в начале ХХ века.

  [1]  Очерки русской литературы Сибири: Дореволюционный период. Новосибирск, 1982. Т. 1. С. 197.
  [2]  Щеглов И.В. Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири 1032-1882 гг. Иркутск, 1883. С. 451-452.
  [3]  Утков В.Г. Предвестники: Связь времен. М., 1982. С. 74.
  [4]  Мирзоев В.Г. Историография Сибири. (Домарксистский период). М., 1970. С. 172.
  [5]  Начало печати в Сибири // Литературный сборник. СПб., 1885. С. 404.
  [6]  Восточное обозрение. 1884. 28 июня. С. 14.
  [7]  Там же. 1883. 8 дек. С. 11.
  [8]  Сибирь. 1877. 9 окт. С. 1.
  [9]  Восточное обозрение. 1885. 3 янв. С. 2.
  [10]  Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1983. Т. 6. С. 190.
  [11]  Там же. С. 191.
  [12]  Там же. С. 193.
  [13]  Камско-Волжская газета. 1873. 11 июля. С. 2.
  [14]  Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1983. Т. 6. С. 161.
  [15]  Там же. С. 301.
  [16]  Всев. Ив. Вагин. Библиография / Сост.К.А.Яковлевой // Известия ВСОИРГО. Иркутск, 1889. Т. XIX. № 5. С. 88, 90-91, 92-93.
  [17]  Сибирь. 1875. 13 июля. С. 1-2.
  [18]  ГАИО. Ф. 593. Оп. 1. Д. 15. Л. 2 об.
  [19]  Восточное обозрение. 1884. 23 авг. С. 3.; Литературный сборник. СПб., 1885. С. 398.
  [20]  Сибирь. 1875. 31 авг. С. 1.
  [21]  Ядринцев Н.М. Сибирские инородцы, их быт и современное положение. СПб., 1891. С. 154; ГАИО. Ф. 162. Оп. 1. Д. 116. Л. 154 об.-155.
  [22]  Восточное обозрение. 1884. 28 июня. С. 10; 16 авг. С. 1.
  [23]  Сибирь. 1887. 4 янв. С. 3.
  [24]  Там же. 1879. 4 нояб. С. 3.
  [25]  Там же. 1881. 15 февр. С. 1; 1880. 2 февр. С. 1
  [26]  Восточное обозрение. 1882. 23 дек. С. 2.
  [27]  Там же. 8 апр. С. 7; Сибирь. 1882. 5 дек. С. 2.
  [28]  Восточное обозрение. 1882. 16 дек. С. 3; 8 июля. С. 15.
  [29]  Томские губернские ведомости. 1882. 2 дек. С. 983-984; 13 мая. С. 118; Сибирская газета. 1881. 25 окт. С. 972.
  [30]  Ремнев А.В. Самодержавие и Сибирь. Административная политика второй половины XIX - начала XX веков. Омск, 1997. С. 248.