Роль государства в хозяйственном и социокультурном освоении Азиатской России XVII - начала ХХ века: Сборник материалов региональной научной конференции.

Роль государства в хозяйственном и социокультурном освоении Азиатской России XVII - начала ХХ века: Сборник материалов региональной научной конференции. Новосибирск: РИПЭЛ, 2007. С. 50-58.

Ананьев Денис Анатольевич
канд. ист. наук, научный сотрудник
Института истории СО РАН (г. Новосибирск)
Эл. почта: den_an@ngs.ru

   Всестороннее исследование истории колонизации Сибири и Дальнего Востока, характеристика правительственной политики в отношении региона невозможны без анализа и оценки его научного изучения, начавшегося в XVIII в. Научные знания, полученные участниками многочисленных экспедиций, способствовали более эффективному хозяйственному освоению и, в конечном итоге, упрочению позиций России за Уралом. Актуальность изучения итогов деятельности научных экспедиций с самого начала осознавалась как отечественными, так и западными сибиреведами. При этом западные авторы рассматривали научные экспедиции как один из инструментов "русской восточной экспансии" - процесса, включавшего в себя не только освоение Северной Азии, но также проникновение в Тихоокеанский регион и Северную Америку.
   Данный взгляд на историю "русской восточной экспансии" восходит к XIX в., когда деятельность русских на Дальнем Востоке, в Тихом океане и Северной Америке привлекала несравненно больший интерес, чем собственно освоение Сибири. Несмотря на то, что первые сведения о географических открытиях, сделанных русскими в Северной Азии и Тихом океане, стали распространяться на Западе еще в XVII-XVIII в., наиболее активно данное направление западной историографии развивалось с конца XIX в. Заметный вклад в изучение истории научного освоения Сибири и Дальнего Востока внесли англо- и германоязычные исследователи - Ф. Голдер, Р. Фишер, Т. Армстронг, Дж. Стюарт, Дж.-Л. Блэк, Г. Робель, У. Грабош и др. [1].
   В 1990-х гг. итоги разработки данной темы на Западе подвели авторы специальных историографических работ С. Хэйкокс [2] (США) и Е. В. Алексеева (Россия) [3]. Несмотря на то, что основное внимание С. Хэйкокс и Е. В. Алексеева уделили историографии Русской Америки, фактически они дали оценку состояния всей англоязычной историографии научного освоения Тихоокеанского региона. Рассматривая различные концепции, существующие в западной историографии, С. Хэйкокс и Е. Алекссева показали широту проблематики, интересующей западных исследователей, а также их вклад в расширение источниковой базы по теме.
   В центре внимания западных историков оказались проблемы, связанные с выяснением целей выхода русских в Тихий океан и активного исследования его северной части в первой половине XVIII в. Свои выводы о причинах "тихоокеанской экспансии" России англо- и германоязычные авторы делали, в первую очередь, на основе изучения хода и результатов Камчатских экспедиций В. Беринга. Таким образом, оценка правительственной политики, по сути, основывалась на анализе задач, хода и итогов научных экспедиций в Тихом океане в первой половине XVIII в.
   О решении В. Берингом сугубо научных задач - в первую очередь, вопроса о проливе между Азией и Америкой - первым из западных исследователей писал Ф. Голдер. В целом, историк признавал колоссальные достижения русских научных экспедиций, действовавших в Северной Азии и Тихом океане в XVIII в. В частности, Великую Сибирскую экспедицию историк охарактеризовал как наиболее трудоемкую, масштабную и дорогостоящую в мировой истории [4]. В дальнейшем Ф. Голдер подготовил 2-томное издание, посвященное экспедициям В. Беринга и опубликованное в 1922-1925 гг. В первом томе освещается Первая Камчатская экспедиция 1725-1730 гг., а также путешествие М. С. Гвоздева к Америке в 1732 г.; во втором томе рассматривается Вторая Камчатская экспедиция 1733-1743 гг. и содержится ряд документов, выявленных Ф. Голдером в архивах. в качестве приложения к монографии о Беринге переводы документов, обнаруженных в российских архивах и имевших отношение к истории Второй Камчатской экспедиции [5]. Ф. Голдер пришел к выводу, что "в период между 1700 и 1715 гг. Камчатка и Курильские острова были открыты и исследованы, и "терра инкогнита" в Азии была отодвинута далеко на восток". Впрочем, результаты Первой Камчатской экспедиции Беринга Ф. Голдер оценивал как неудачные [6]. Среди отечественных исследователей данный вывод Ф. Голдера фактически разделяли А. И. Андреев, И. П. Магидович, В. А. Дивин, К. А. Шопотов и др. [7].
   В 1980-х гг. американские историки Дж. Антонсон и В. Ханэйбл также отмечали, что русское правительство было недовольно результатами плавания Беринга [8]. Однако, по мнению американской исследовательницы К. Эрнесс, главной целью экспедиции Беринга и Чирикова было, прежде всего, определение географических параметров северо-западной оконечности Америки, и с этой задачей русские справились, составив превосходные карты [9]. Дж. Харрисон, Дж. Мирски, С. Томпкинс в своих монографиях присоединились к традиционному представлению о научных целях экспедиций В. Беринга [10]. В 1930-х гг. вывод Ф. Голдера о научных целях тихоокеанских экспедиций в XVIII в. был дополнен лишь ошибочным предположением Р. Кернера о том, что одним из секретных заданий В. Беринга было возвращение Приамурья, отданного по Нерчинскому договору [11].
   Р. Фишер полностью отказался от концепции своего учителя Р. Кернера, восприняв выводы советской историографии (в частности, Б. П. Полевого [12], А. В. Ефимова, В. И. Грекова) о решении В. Берингом в ходе обеих экспедиций политических задач колониальной экспансии и распространения влияния Российской империи в Тихом океане. Р. Фишер доказывал, что "обе экспедиции Беринга на север Тихого океана …были первыми проявлениями стремления России расширить свою империю на ту часть Северной Америки, которая еще не была подчинена никакой другой европейской стране" [13].
   Осторожность Беринга, которая для многих исследователей служила объяснением неудач его экспедиций, с точки зрения Р. Фишера, объяснялась тем, "что он был иностранец, за год до Первой Камчатской экспедиции даже ушедший в отставку с военно-морской службы из-за того, что не получил повышения, которое он считал заслуженным". В свою очередь, это обусловлено тем, что в 1713-1714 гг. Беринг проходил по делу о невыполнении порученных заданий и "в дальнейшем чрезвычайно тщательно относился к приказам, следуя их букве" [14]. Ограничившись изучением истории экспедиций В. Беринга, Р. Фишер не выявил значение политического фактора на следующем этапе освоения тихоокеанского региона. В результате, выводы Р. Фишера не были вполне усвоены новейшей западной историографией.
   Вывод о решении в ходе Камчатских экспедиций стратегических задач расширения политического влияния Российской империи поддержали немецкий историк Ю. Семенов и канадский исследователь Дж. Гибсон. По словам Ю. Семенова, с самого начала было очевидно большое политическое значение экспедиции Беринга, целями которой, прежде всего, было укрепление позиций России на Дальнем Востоке, установление дипломатических и торговых отношений с Японией и контроль над Северным морским путем. Как отмечал Ю. Семенов, об этом писали еще К. фон Бэр и С. М. Соловьев, но их выводы были полностью проигнорированы в советской историографии [15]. О решении в ходе экспедиций В. Беринга одновременно задач научного освоения Тихого океана и распространения политического влияния России в регионе писал Г. Баррэт. Канадский историк признал убедительным мнение А. В. Ефимова о том, что Петр I занялся проектом Камчатской экспедиции, преследуя цели имперской и территориальной экспансии [16], но считал все же главнейшей задачей морских экспедиций в XVIII в. научное изучение Тихоокеанского региона, в котором позиции России оставались непрочными, а угроза международного конфликта - весьма реальной [17].
   Другая группа проблем, вызывавших наибольший интерес со стороны западных исследователей, включала в себя вопросы, связанные с историей получения и распространения научных знаний о российских "колониальных владениях" на Западе. Особое внимание западные авторы уделяют оценке роли иностранцев в научном освоении Сибири и Дальнего Востока.
   Первым европейцам-исследователям Сибири посвящены работы британского натуралиста Дж. Стюарта [18]. Автор отмечает заслуги казаков, собравших первые достоверные сведения о Сибири, а также вклад Н. Спафария, Н. Витсена, И. Идеса в дело распространения этих сведений в Европе. Начало научному подходу к изучению Сибири положили Дж. Белл, Ф. Страленберг, Д. Мессершмидт, Г. Ф. Миллер и И. Гмелин, Г. Стеллер и П. Паллас, достижения которых, по мнению Дж. Стюарта, не были по достоинству оценены ни современниками, ни и потомками. В целом Дж. Стюарту удалось показать многообразие культурно-исторических связей Сибири с другими регионами мира на различных этапах сибирской колонизации. Одна из статей Дж. Стюарта посвящена подданным британской короны, которые также внесли свой вклад в изучение Сибири и Дальнего Востока, особенно в исследование арктического побережья Северной Азии.
   В середине 1980-х гг. вышла в свет статья английского исследователя Т. Армстронга по истории освоения Северного морского пути [19]. В качестве источников автор использовал географические карты, а также сборники материалов по истории арктических экспедиций английских мореплавателей, изданные во второй половине XVI - XVII в. Сопоставляя различные источники, а также данные, полученные историками и географами в позднейшие эпохи, Т. Армстронг анализирует и дает оценку дошедшим до нас свидетельствам о плаваниях, совершенных в поисках Северного морского пути в 1553-1619 гг. Ценность указанных работ определяется достаточно высоким уровнем анализа источников - сочинений путешественников, ученых, а также публикаций в европейских периодических и справочных изданиях XVII-XIX вв.
   С 1970-х гг. данная проблематика активно разрабатывалась в германоязычной историографии, в первую очередь, в работах Г. Робеля и У. Грабоша, исследовавших комплекс вопросов, связанных с ходом и итогами научных экспедиций в Сибири в XVIII в. [20]. Так, У. Грабош показал вклад Ф. Страленберга, Д. Мессершмидта, И. Гмелина, В. Беринга и значение их экспедиций для "создания более точной картины мира". С именем Г. Ф. Миллера историк связывал "новые пути в развитии исторической науки" [21].
   Отдельного внимания заслушивает статья Г. Робеля, посвященная распространению сведений о Сибири в германоязычном мире в XVIII в. Свои выводы исследователь делал на основе изучения периодики, публицистических, справочных материалов, писем, но особое внимание уделили изучению и сопоставлению географических карт. По мнению Г. Робеля, степень точности последних вполне соответствовала степени адекватности представлений немцев о владениях России за Уралом.
   Историк выявил периоды подъема и спада интереса немцев к России в целом и к Сибири. Так, в эпоху Петра I интерес Европы к России неуклонно возрастал, в то время как царь-реформатор стремился произвести на европейскую общественность максимально благоприятное впечатление. Высоко оценивая результаты деятельности Великой Северной экспедиции, историк отмечает, что к середине XVIII в. информационная политика российского правительства изменилась, и все сведения о научных экспедициях засекречивались. Соответственно, в немецкой периодике и публицистике резко сократилось количество публикаций, посвященных Сибири. Новый всплеск интереса к России был связан с ее победами в Семилетней войне, но серьезной, содержательной литературы, посвященной Сибири и изданной на немецком языке, было очень мало вплоть до конца XVIII в.
   Дополняя выводы Г. Робеля, можно утверждать, что политика российского правительства, пресекавшего распространение сведений о Сибири, собранных учеными (в том числе, немецкими), имела свои результаты [22]. По мнению канадского историка Дж. Л. Блэка, автора работ по истории научного освоения Сибири в XVIII в. [23], запрет Сената на публикацию любых материалов научных экспедиций свидетельствовал "о грубости нравов в России той поры". Одним из негативных последствий этого запрета стала недооценка действительного вклада в изучение Сибири таких ученых как Г. Ф. Миллер, И. Гмелин, Ж. Делиль. При этом, с точки зрения историка, именно благодаря деятельности Г. Ф. Миллера в сознании его современников укрепилось представление о Сибири как неотъемлемой составляющей "миссии и судьбы России" [24].
   Вклад немецких ученых XVIII в. в изучение сибирского казачества показал западногерманский исследователь У. Герман [25]. По наблюдениям исследователя, в течение всего XVIII столетия в Европе ощущалась нехватка достоверных сведений о казачестве восточных регионов России, хотя век Просвещения требовал восполнения этого пробела - в условиях, когда европейцы все больше осознавали растущее могущество России, значение ее североазиатских колоний, а также роль казачества в освоении Сибири и Дальнего Востока. Впервые о многих достижениях казаков-первопроходцев Европа узнала из сочинения Ф. Страленберга. Однако задачу всестороннего исследования сибирской истории, в том числе - места и роли в ней казачества поставил Г. Ф. Миллер, главным требованием которого У. Герман называет "комплексный подход к изучению Сибири" [26]. Г. Ф. Миллер основывался на многочисленных документальных источниках, но многое так и не успел опубликовать. Собранные им материалы стали частью более систематизированного труда И. Фишера, который в отличие от Д. Мессершмидта, Г. Ф. Миллера, И. Георги не считал казачество "нацией" и вслед за Ф. Страленбергом полагал, что казаками в России называли свободное население пограничных районов.
   У. Герман ставит в заслугу И. Фишеру выявление особенных черт сибирского казачества - таких как многонациональный состав, участие в урбанизации Сибири, многофункциональность, отсутствие единого войска и конкуренцию между отдельными отрядами в сборе ясака с коренного населения. Однако, при всем многообразии своих функций, сибирское казачество с самого начала развивалось в интересах и под руководством государства. Анализируя труды И. Георги, А. Хупеля, П. Палласа, У. Герман пришел к выводу, что в конце XVIII в. казачество отнюдь не находилось на грани вымирания и играло значительную роль в жизни сибирского и дальневосточного регионов, в том числе, оказывало помощь научным экспедициям, что не было в полной мере оценено исследователями [27].
   Примечательно, что отмеченные западными историками проблемы имеют большое значение для историографических исследований. Современные историки пришли к выводу, что распространение научных сведений о Сибири в эпоху Просвещения зависело от множества внешних факторов, не связанных непосредственно с деятельностью ученых. В числе этих факторов - наличие или отсутствие общественного интереса к проблемам Сибири, эволюция правительственной политики в сфере науки или идеологии, доступность накопленных научных знаний и источников и пр. Необходимо заметить, что указанные факторы имели большое значение для развития англо - и германоязычной историографии Сибири и в XX в.
   В целом, для большинства западных исследователей была очевидна взаимосвязь между задачами научного освоения и расширения политического влияния России в Северной Азии и Тихоокеанском регионе в XVIII в. Значение политического фактора во многом объяснялось ведущей ролью государства в организации и проведении научных экспедиций. Научные достижения оценивались на основе изучения документальных и повествовательных источников, имеющихся в распоряжении западных исследователей - в первую очередь, сочинений европейских ученых, путешественников, мореплавателей и дипломатов. Как представляется, перед западной историографией стоит задача обобщения накопленного опыта и написания комплексного исследования, дающего целостное представление о целях, ходе и результатах научного освоения владений России за Уралом в XVIII в.

  [1] Golder F. Bering's Voyages: An Account of the Efforts of the Russians to Determine the Relations of Asia and Asia. New York: American Geographical Society, 1922-1925. 2 Vols.; Fisher R. Н. Semen Dezhnev and Professor Golder // Pacific Historical Review. Vol. XXV. 1956. P. 281-292; Idem. Bering's Voyages: Whither and Why? Seattle: University of Washington Press, 1977; Idem. The Voyage of Semen Dezhnev in 1648: Bering's Precursor, with Selected Documents. London, 1981; Grabosch U. Studien zur deutschen Ru?landkunde im 18. Jahrhundert. Halle, 1985; Robel G. Der Wandel des deutschen Sibirienbildes im 18. Jahrhundert, in: Canadian - American Slavic Studies. Vol. 14. 1980. № 3. P. 406-426; Stewart J. M. Britain's Siberian Connection // Stewart J., Wood A. Siberia. Two Historical Perspectives. London, 1984. P. 1-6; Stewart J. Early Travelers, Explorers and Naturalists in Siberia // Asian Affairs. 1984. Vol. 15. № 1. P. 55-64.
  [2] Haycox S. Russian America: Studies in the English language // Pacific Historical Review. Berkeley, 1990. Vol. 59. № 2. P. 231-252.
  [3] Алексеева Е. В. Русская Америка. Американская Россия? Екатеринбург, 1998.
  [4] Golder F. Russian expansion on the Pacific, 1641-1850. Cleveland, 1914. P. 169.
  [5] Golder F. Bering's Voyages; Чернавская В. Н. Великие русские географические открытия на Северо-востоке Азии в XVI-XVIII вв. в освещении англо-американской историографии // Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII-XIX вв. Историко-археологические исследования. Владивосток, 1994. С. 152.
  [6] Golder F. Russian Expansion… P. 148-149.
  [7] Андреев А. И. Очерки по источниковедению Сибири. М.-Л. , 1965. С. 32; Магидович И. П. Очерки по истории географических открытий. М., 1967. С. 342; Дивин В. А. Русские мореплавания на Тихом океане в XVIII в. М., 1971. С. 69; Шопотов К. А. К берегам Тихого океана. М., 1989. С. 23; Алексеева Е. В. Русская Америка. Американская Россия? С. 90.
  [8] Antonson J. M., Hanable W. S. Alaska's Heritage. (Alaska Historical Commission Studies in History. №. 133). State of Alaska, 1985; Алексеева Е. В. Русская Америка… С. 90.
  [9] Urness C. Captain-Commander Vitus Bering // Bering and Chirikov. The American Voyages and Their Impact… Р. 73, 79.
  [10] Tompkins S. Alaska, Promyshlennik and Sourdough. Norman, Oklahoma, 1945. P. 25-45; Mirsky J. To the Arctic! New York, 1948. P. 68; Harrison J. The Founding of the Russian Empire in Asia and America. Coral Gables, Florida, 1971. P. 63-128.
  [11] Kerner R. Russian Expansion to America: Its Bibliographical Foundations. New York, 1931. P. 111-117.
  [12] В частности Б. П. Полевой в одной из своих статей утверждал, что В. Беринг не понял истинного значения наказа Петра I: плыть к Америке до "города европейских владений". См.: Полевой Б. П. "Основание Русской Америки - идея Петра Великого" // Русская Америка и Дальний Восток (конец XVIII в. - 1867 г.). Материалы междунар. науч. конф. (Владивосток, 11-13 октября 1999 г.). Под ред. А. Р. Артемьева. Владивосток, 2001. С. 13-35.
  [13] Алексеева Е. В. Русская Америка. Американская Россия? Екатеринбург, 1998. С. 110; Fisher R. H. Imperial Russia Moves Overseas: An Overview // Russia in North America. Proceedings of the 2nd International Conference on Russian America. Sitka, Alaska. August 19-22, 1987. Ed. by R. A. Pierce. The Limestone Press. Kingston. Ontario: Fairbanks, Alaska, 1990. P. 71.
  [14] Fisher R. To give Chirikov his Due // Bering and Chirikov. The American Voyages and Their Impact: Ed. by O. W. Frost. Anchorage, Alaska, 1992. P. 49; Алекссева Е. В. Русская Америка... C. 95-96.
  [15] Semjonow Y. Sibirien. Die Eroberung und Erschliessung der wirtschaftlichen Schatzkammer des Osten. Olten, Stuttgart, Salzburg, 1954. S. 174.
  [16] Ефимов А. В. Из истории великих русских географических открытий (XVII - первая половина XVIII вв.). М., 1950.
  [17] Barrat G. Russia in the Pacific, 1715-1825. Vancouver, London, 1981. P. 234.
  [18] Stewart J. M. Britain's Siberian Connection // Stewart J., Wood A. Siberia. Two Historical Perspectives. London, 1984; Idem. Early Travelers, Explorers and Naturalists in Siberia // Asian Affairs, 1984. Vol.15. № 1.
  [19] Armstrong T. In Search of a Sea Route, 1553-1619 // Arctic. Vol. 37. № 4 (December 1984).
  [20] Robel G. Der Wandel des deutschen Sibirienbildes im 18. Jahrhundert // Canadian - American Slavic Studies. Vol. 14, 1980. P. 406-426.
  [21] Grabosch U. Studien zur deutschen Russlandkunde im 18. Jahrhundert. Halle (Saale), 1985. S. 113-117.
  [22] Ibid. P. 411.
  [23] Black, J. L. G.F. Muller and the Imperial Russian Academy, Kingston, Montrea, 1986; Idem. J.-G. Gmelin and G.-F. Muller in Siberia 1733-43: A comparison of their reports // Wood A., French R. A., ed. The Development of Siberia. People and Resources, New York, 1989.
  [24] Black, J. L. Opening up Siberia: Russian "Window to the East" // Wood A., ed. The History of Siberia. London., 1991. P. 64.
  [25] Gehrmann U. Казачество восточных регионов России в освещении немецких источников XVIII века // Australian Slavic and East European Studies. Vol. 7. № 1. 1993.
  [26] Ibid. P. 95.
  [27] Gehrmann U. Казачество восточных регионов России... P. 108-109.