Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

• Сибирское общество в контексте модернизации. XVIII-ХХ вв.

   Понятие "евразийство" в данной работе обращено исключительно к Сибири и накрывает собой явление социокультурной интеграции представителей сибирских (азиатских) и европейских этносов. В настоящее время признано, что в результате его сформировалась особая ветвь русской народности - сибирская. В рамках такого видения русских сибиряков-старожилов возможно именовать евразийцами.
   В изучении указанного процесса приоритет пока держат этнологи [1]. Но, очевидно, что историк также может выделить в нем объект исследований. Существует, необходимость в частности, конкретизировать участников этнокультурного синтеза, представлявших европейское население. Цель нашего исследования - обратить внимание специалистов на ряд фактов, характеризующих специфику этно- и социокультурных явлений непосредственно на территории Среднего Приобья в доиндустриальный период, до начала массовых переселений в Сибирь. В основе работы - выводы из анализа массовой статистики: списков служилого населения Томска XVII в. в сопоставлении с информацией о фамильном составе и хозяйстве населения Приобья, заключенной в налоговых документах Алтайских заводов конца XVIII - середины XIX вв. [2] К их ведомству были "приписаны" территория и население данного микрорегиона.
   Ко времени прихода русских в Сибирь еще окончательно не завершился процесс складывания наций ни у славян, ни у сибиряков-автохтонов [3]. Появление европейцев ускорило этот процесс. Хотя интеграция этносов и культур протекала по преимуществу спонтанно, тем не менее, русская государственность привносила в нее существенный организующий момент.
   На первых порах для этих целей использовалась армия. Москва формировала ее по примеру золотоордынских ханов, не придерживаясь этнического принципа. Военную службу в Сибири несли наряду с русскими вчерашние противники - татарские и монгольские воины, крещеные и некрещеные местные аборигены, а также принудительные мигранты из Европы. Речь идет о военнопленных периода московско-польских войн в XVII в. Для краткости пленных называли в документах - "литва" или "поляки", но разумелись при этом и белорусы, и украинцы, в меньшей доле - немцы, чехи мадьяры, румыны, греки, голландцы и другие европейцы, служившие в войсках Речи Посполитой.
   Литва и Польша в ту эпоху представляли единое политическое объединение. Под его властью находилась не только территория нынешней Беларуси, но и вся Украина, включая Запорожскую Сечь. Поэтому в рядах ссыльной "литвы" казаков-украинцев ("черкасов") было немало. Для службы иноземцев во всех главных городах Сибири создавались в составе войска особые подразделения так называемого "литовского списка".
   В периоды размена пленными часть европейцев оставалась в Сибири. В числе их были не только простые пешие и конные казаки, но и представители командной верхушки - сыны боярские. "Литва" сыграла значимую роль в окончательном освобождении сибирских народов от власти чингисидов и джунгар. Многие ее военачальники вписались ратными подвигами и важными государственными делами в летопись истории Евразии (Тухачевский, Сабаньский, Соболевский, Хмелевский и др.). Другие засвидетельствовали еще свои именные и фамильные в названиях приобских поселений (Гутовы, Круглики, Бжицкие, Асановы, Манойловы, Морозовы, Бутаковы, Шиловы и др.). Высокие чины, грамотность и общий уровень образования элитной группы иноземцев обеспечивали авторитет среди прочих служилых людей, как ей самой, так и ее воспитанному в европейских традициях потомству.
   В сибирское войско верстались по доброй воле, кроме русских, аборигены из районов Поволжья, Русского Севера и Урала. Это были пермяки и зыряне, вотяки, черемисы, мордва, чуваши, башкиры и т.д. Все они попадали в Сибирь уже достаточно обрусевшими, как правило, крещеными. А вместе с ними службу несли представители местных сибирских племен: остяки, вогулы, селькупы, кеты, алтайцы. В гарнизонах сибирских городов имелись также особые сотни из местных татар.
   Служилые люди не только ходили в военные походы, но также строили остроги, выполняли в них административные и судебные функции. Успех дела решала предприимчивость, а не сословное происхождение и формальный статус в рамках численно небольших команд. Этот не столько армейский, сколько дружинный принцип субординации не по форме, а по ситуации был, конечно, усвоен потомками и нашел в будущем применение в гражданской жизни.
   Служебные заимки сынов боярских и простых казаков располагались смежно, а зачастую представляли единое владение ("вопче"). Хозяйственные связи, как правило, перерастали в родственные. Здесь зарождалось характерное для Сибири социальное устройство сибирской деревни и даже самый тип ее - небольшие и, как правило, однофамильные кланово-родовые сообщества.
   Образованные европейцы, пройдя суровую школу жизни уже не в одном поколении, не могли не осознать всю важность опыта, который накопили аборигены в суровых природных условиях Сибири. Во всяком случае, во многих сферах хозяйства, в особенности промыслов и животноводства, они в свою очередь вносили свою лепту, как сила лидирующая. Западные специалисты при выполнении хозяйственных заданий, опирались на практические навыки своих подчиненных казаков, лучше знавших территорию, языки и психологию соплеменников. Совместная служба европейцев и азиатов вырабатывала взаимное доверие и уважение к знаниям и опыту друг друга.
   В места дислокации войска "тянулись" родственники и свойственники служилых людей. Местные власти сажали их "во крестьяне" вблизи острогов, выдавали подмогу, освобождали на время от налогов. Аналогичным образом давались льготы инородцам, принявшим православие, а также и ссыльным.
   Кроме "поляков", правительство ссылало в Приобье собственных служилых людей за разного рода проступки. Так, в 1639 г. в Кузнецк прибыли с семьями и вскоре были посажены на землю две большие группы ссыльных ладожских и новгородских стрельцов. В ходе дальнейших разысканий выяснилось, что последние по своему происхождению могли быть потомками нижегородских дворян, наделенных еще в XV - XVI вв. поместьями в пятинах Новгорода Великого. Это объясняет наличие в Бердске до десятка фамилий, образованных от названий топонимических объектов Поволжья: Хомутовы, Кишкины, Бурцовы, Зеленцовы, Лушниковы, Долгушины, а в Кривощековской и в некоторых соседних волостях типичных для северной России фамилий: Креницын, Судницын, Потылицын, Демонов, Морев. Последние две фамилии отражали место выхода их носителей - великоновгородские волости - Демон и Мореву [4].
   В период петровских реформ большая доля пестрой по родовым корням массы военно-служилых людей вместе со своим потомством, включая служивших в Томске потомков пленных, обосновалась в Чаусско-Бердском локусе. Сначала их записали в особый разряд населения - разночинцев. Позже по желанию перевели в состав крестьян, а некоторую часть - в разряд "ясачных" [5].
   Таким выглядело население Приобья к моменту петровских реформ. Как и любая находящаяся в процессе первичного освоения территория, Приобье вобрало в себя пеструю по происхождению, - географическому, социальному, этническому, - массу мигрантов-одиночек, вырванных из традиционной для них общественной и культурной среды. Чтобы создать систему жизнеобеспечения, - производство и социальную организацию, - им предстояло адаптироваться не только к природе, но и друг к другу. Такой опыт был уже накоплен в период первичной военно-хозяйственной истории. Тогда же обозначились и лидеры-передовщики в разных сферах слагавшегося нового евразийского быта.
   Все сказанное объясняет, почему нынешние жители Бердска, Новосибирска и многих сельских районов Приобья во множестве имеют фамилии не только западных и восточных славян, но также тюркские, пермско-зырянские и обско-угорские прозвания, укоренившиеся здесь вместе с носившими их предками. Но еще больше этническое прошлое первых колонистов Приобья скрывается под привычными для нашего уха фамилиями, образованными от имен из православного церковного именника. Из него выбирались имена для тех, кто принимал крещение, а фамилию давали зачастую от имен восприемников.
   По нашим подсчетам в составе пяти приобских волостей, - Бурлинской, Бердской (Легостаевской), Кривощековской, Чаусской (Колыванской), Кайлинской во второй четверти ХIX в. проживало в целом около 5 тыс. душ потомства "литвы", не считая потомков тех, кто служил в Томске и Кузнецке под ее началом. Поскольку в 5 волостях насчитывалось круглым счетом 25 тыс. душ обоего пола, то на пять душ населения приходился один потомок европейцев из бывших военнослужащих.
   Чаусскую микроколонию украшали шляхетско-боярские фамилии, - Круглики, Мурашко, Морозовские, Прудецкие, Вешневецкие, - ставшие теперь Кругловыми, Мурашевыми, Морозовыми и т.п.
   Часть Кругликов вместе с Томашевыми проживала в деревнях бывшего ведомства Бердского острога в соседстве с потомками служилых людей низшего ранга - Шиловыми, Бутаковыми, Новогородцковыми (от названия "Новый Городок") и другими.
   Кривощековскую "литву" представляли Головины, Глуховы, Грибовы, Морозовы, Жуковы - праправнуки сынов боярских - Головни (или Головиника), Глуховских, Грибовских, Морозовских, Жуковских, а также казаков Коломыльцевых и других; Кайлинскую - Бжицковы, Литвиновы, Черкашенины, Абламсковы и др.
   В Бурлинской вол. обосновались потомки известного военного деятеля и приказчика Уртамского острога - Юрия Соболевского и других представителей томской служилой элиты: Кобылянских, Хмелевских, Гурских, Чернявских [6].
   В совокупности вся эта группа несла в своем поведении и социальном сознании традиционные свойства европейской общей и правовой культуры [7]. Ко времени превращения Сибири в очаг евразийства западные цивилизаторы создали уже целые кодексы писаного права. Они были выработаны в борьбе с насилием, имели целью ограничить вседозволенность, которая, как известно, пышным цветом расцвела в эпоху первоначального накопления. Европейцы принесли с собой в Сибирь само понятие права и его норм, уже утвердившихся к XVII в. в сознании носителей раннебуржуазной европейской культуры. Они принесли его в Сибирь в тот период, когда и здесь развернулись процессы первичного накопления.
   Приходившие в Сибирь колонисты из Поволжья и Поморья были воспитаны в русле совсем других традиций. На их родине действовали нормы вотчинно-родового крестьянского права на землю и связанной с ним потомственной земельной собственности, с одной стороны, и пожизненного половничества, - с другой. При этом для основной массы "первых насельников" Сибири нежелательными являлись как раз кабальные отношения половничества, от которого они, собственно и "утекали" за Урал.
   Надо ли говорить о том, что представители скотоводческо-кочевых тюрко-язычных и охотничье-рыболовческих угорских народов, влившиеся в "старожильческую" общность, тем более не имели в своих традициях норм для безболезненного "вживания" в структуру индивидуализированного социума.
   В лице же военных "иноземцев" и их потомства сибирский фронтир получил традиционных носителей тех юридических стандартов и норм поведения, которые могли стать образцами для подражания и обеспечения общественного порядка на уровне хозяйственно-соседских и развитых товарно-денежных отношений, а также мирского управления. Образец для последнего института имелся в историческом прошлом "черкасов" - общеизвестный казачий круг. Он периодически возрождался в Сибири в среде служилых в моменты "выгонки" неугодных воевод, уже после того, как новгородские "республиканские" вольности стали легендой.
   Все сказанное позволяет в грубом приближении выстроить модель этносоциальной иерархии (пирамиды), каждый слой которой выполнил важную историческую функцию, как в самом этноинтеграционном процессе, так и в формировании социокультурного облика сибирских евразийцев - русских сибиряков. Ее верхушку представлял элитный слой служилого населения, сыгравший функцию лидера в формировании сибирской евразийской культуры - немногочисленные, но авторитетные выходцы с западнорусских границ будущей империи - белорусы, поляки, украинцы, литовцы и в незначительных количествах представители других европейских народов.
   Основанием пирамиды можно считать совокупность аборигенных этнических групп азиатов, - потенциальный источник пополнения населения русских общин, в частности, приобских крестьян.
   Между основанием и верхушкой просматривается находившаяся в периоде становления этнокультурная общность будущих сибирских старожилов. В ее структуру входили: собственно русские (новгородцы, нижегородцы, поморцы и выходцы из прочих регионов России), представители тюркского населения (поволжского и сибирского), а также финно-угры (пермяки, зыряне, вогулы, мордва и др.). Взаимная культурная адаптация этой общности с "верхушкой" относится к эпохе совместной борьбы в составе московского сибирского войска с остатками чингисидов, а затем джунгар.
   В ней наиболее активную роль этнических посредников со средой сибирских "инородцев" выполняли ранее других русифицированные зыряне и пермяки, христианизированные еще за Уралом. Уже к середине ХIX ст. они полагали себя "настоящими сибирскими русскими". Они же, представляя для европейцев и их потомков наиболее приемлемый круг брачения, интенсивно воспринимали элементы западной институциональной культуры, адаптируя ее к находящейся в процессе европеизации азиатской части населения.
   Уже к концу XVIII в. разнообразное по этническому происхождению население приобских крестьянских волостей воспринималось властями как русское, и, конечно, таковым осознавало себя. И уже к этому времени сибирские евразийцы достигли очевидных успехов в развитии хозяйства и экономики. Причем, в условиях таких, несомненно, "давящих" факторов как заводские отработки и прочие государственные налоги и обязанности, в частности, обслуживание тракта.
   Благоприятные социальные последствия этнической интеграции в Приобье сознательно были усилены направлением земельной и социальной правительственной политики в эпоху административной екатерининской реформы в 1780-е гг. Реформа проводилась после пугачевщины и событий в Северной Америке, завершившихся отложением ее поселений от Британской короны. Екатерина II, опираясь на труды просветителей, учла опыт господства европейцев в Америке [8] и дала окраинному крестьянству землю и самоуправление. Сибирская деревня была освобождена от непосредственной власти приказчиков.
   Выступавшая прежде в естественной роли соседской организации колонистов, часто как фамильно-родовая, мирская община, благодаря реформе, обрела статус юридически признанного коллективного субъекта права на землю предков и потомков. Одновременно ей была передана функция гаранта такого же индивидуального права для каждого члена сообщества на бесплатный участок земли в размере не менее 15 десятин на душу мужского пола. Земли в Сибири было достаточно и эта норма до 1860-х г. не приобрела статуса надела.
   Благодаря введенным государством правовым обоснованиям, в сфере поземельных отношений Сибири устанавливалось право трудиться на собственной земле для всех крестьян, вне зависимости от этнической принадлежности. Чтобы оценить смысл утверждаемого правопорядка, необходимо, во-первых, вспомнить, что в Американских штатах даже после революции масса колонистов получила доступ к земле только через покупку ее у государства или любого другого собственника. И это право считалось величайшим достижением революции! Во-вторых, новым установлением устранялась тенденция распространения на Сибирь принципов поземельной частной собственности и российского (дворянского), и европейского типа. Условно говоря, традиция владения землей "вповал", зародившаяся в XVII в. у служилых людей в Сибири, в конце XVIII ст. приобрела универсальную форму волостного общинного владения.
   Волостное общество получило возможность самостоятельно решать поземельные дела, касавшиеся его членов. Реализацией системы социальной защиты, согласно юридически утвержденным нормам, должен был заниматься орган, демократически избираемый дворовладельцами, - Волостной суд. В соответствии с традицией суд обязан был разбирать дела, опираясь на коллективное мнение "лучших" людей - аналог казацкого круга.
   Оригинальный порядок в сфере поземельных отношений на сибирском фронтире не был "придуман" юристами. Они всего лишь придали форму закона той ситуации, которая объективно сформировалась в ходе освоения Сибири в течение предыдущих двух столетий. Москва признала "естественное" право сибирских колонистов на освоенные ими территориальные пространства и обеспечила для них возможность развивать общественные отношения в соответствии с местными традициями.
   В результате реформы аграрное развитие Сибири было направлено по принципиально иному пути, отличному от европейского и американского, где развитие экономики определял частнособственнический принцип. В азиатской части России установился и был поддержан государством в сущностном плане прообраз социальных отношений, характерный для государственно-общинного социализма. Евразийский вариант развития не имел аналога ни в Поморье, ни в самой России, ни в Речи Посполитой, оставленной частью ее бывших подданных ради суровой Сибири.
   Итоги взаимной адаптации оказалось возможно подвести, обратившись к фискально-хозяйственным описям (Окладным книгам) первой четверти ХIX в. Их анализ показал, что в результате труда трех поколений приобских колонистов алтайские приписные волости превратились в аграрные регионы со всеми признаками экономического расцвета. Развитие их осуществлялось при этом в рамках устойчивой традиции коммерческого земледелия и животноводства, переходящих в буржуазное предпринимательство. Хозяйство имело комплексный характер, что позволяло ему гибко адаптироваться к природно-климатическим колебаниям и динамике рыночного спроса. Численность богатых дворов здесь составляла 10-12 % (при том же числе зажиточных) и, таким образом, вполне соответствовала европейскому стандарту.
   В 20-е гг. кайлинский средний двор имел при 6 едоках до 9 дес. пашни и 16 голов скота; бедный при 7 едоках - 5 дес. пашни и 7 голов скота, богатый - 21 дес. пашни и до 46 голов скота. Средняя товарность по хлебу составляла до 36 %, по мясу 49 %, в богатой группе соответственно: 45 и 77 %.
   И это при доиндустриальном этапе развития сельского хозяйства. Не менее яркий признак социокультурной специфики региона заключался в том, что высокотоварное частновладельческое хозяйство, сочетались здесь с преобладающе коммунальным характером общественной жизни деревни. Община действовала, основу ее составляли естественные, родственно-семейные (фамильно-клановые) связи, объединявшие жителей небольших поселений.
   Потомство от браков азиатов и европейцев заложило основы региональных особенностей психофизического типа "русских" приобцев, адаптированного к суровой природе края. От своих предков они усвоили не только принципы формирования хозяйства и социальной самоорганизации, но, что не менее важно, их устойчивые политические государственнические ориентации.
   По-видимому, в политико-миграционной стратегии и тактике Москвы ХУП в. сублимировался опыт многовековой истории татаро-монгольского владычества над славянскими территориями, в частности, практика организованных перемещений определенных групп населения не только с целями безопасности и обессиливания военного противника, но и с далеко идущими перспективами культурологического свойства. Если это был сознательный расчет, то он оказался весьма результативным.

  [1] См.: Шерстова Л.И. Этнокультурное взаимодействие русских и аборигенов Сибири в XVII-XX вв. // Этнокультурные взаимодействия в Сибири (XVII-XX вв.). Тезисы докладов и сообщений Международной научной конференции. Новосибирск, 2003. С. 3-6. См. также статью Л.И. Шерстовой в данном сборнике.
  [2] Соколовский И.Р. Некоторые источники формирования и численность "литвы" в Сибири XVII в. // Белорусы в Сибири. Новосибирск, 2002. Вып. 2. С. 16-53; Окладные книги (далее ОК) Кайлинской волости 1823 и 1857 гг.; ГАНО. Ф. 101. Оп. 1. Д. 54, 99; ОК Кривощековской волости 1823 г.; ЦХАФ АК. Ф. 16. Оп. 1. Д. 113; ОК Бердской волости 1822 г.; Там же. Ф. 10. Оп. 1. Д. 197; ОК Бурлинской волости 1841; Там же. Ф. 11. Оп. 1. Д. 24; Именной список крестьян Чаусской волости 1821 г.; Там же. Ф. 10. Оп. 1. Д. 78.
  [3] См.: Шерстова Л.И. Этнокультурное взаимодействие…
  [4] Ныне - Демянск и Марево.
  [5] Мамсик Т.С. "Русские ясашные" в Сибири XVII-XX в. (К характеристике этнокультурного состава) // Этнокультурные взаимодействия в Сибири (XVII-XX в.). Тезисы докладов и сообщений международной конференции. Новосибирск, 2003. С. 38-43.
  [6] По соседству в Ордынской волости потомство "литвы" (по-видимому, тарское) представляли семьи Скосырских, Чернавских, Литвиновых, Быховцевых, Запольских, Полянских, Поступинских. (Материалы этой волости прошли пока предварительную обработку).
  [7] Следует также принять во внимание, что определенную долю названных западных фамилий (а еще чаще - имен) носили также потомки крещеных "калмыков", приобретенных в качестве военной добычи или купленных томскими служилыми людьми, позже отпущенных на волю. В семьи европейцев они попадали, как правило, в малолетстве, крестились и воспитывались соответственно в новых "евразийских" традициях.
  [8] См.: Мамсик Т.С. "Плоды" германской "учености": сибирский социальный эксперимент конца XVII в. // Немецкий этнос в Сибири. Новосибирск, 2000, Вып. 3. С. 80-90.