Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

• Сибирское общество в контексте модернизации. XVIII-ХХ вв.

   Социально-экономические преобразования за годы советской власти, в результате которых произошло превращение Сибири из аграрной окраины в индустриально развитый регион, рассматривались в предшествующей историографии в большей мере в плане количественных изменений: строительство промышленных предприятий и рост объемов производства, прирост населения, повышение удельного веса городского населения и т.п. В настоящее время констатация этих количественных изменений служит основой для рассмотрения процесса модернизации Сибири.
   Между тем, модернизация - это процесс не только количественных, но и качественных изменений. В том числе, большое значение имеют изменения в качественных характеристиках самого действующего субъекта исторического процесса - человека. Новейшие тенденции в мировой и отечественной историографии связаны с усилением внимания историков к "человеческому фактору". Историческая социология и антропология, социокультурная история, история повседневности - эти и другие современные направления и подходы характеризуют усиление внимания исследователей к изменениям, происходившим на уровне человеческой личности. Проблемы ментальной истории, способы восприятия и освоения людьми окружающего мира, общения и взаимодействия, формы и содержание повседневной деятельности занимают все большее место в работах историков.
   Углубление в исторический процесс до уровня существования отдельной личности потребовало применения новых методов и подходов, так называемого "плотного описания" (термин К. Гиртца) исследуемой ситуации. Появление микроистории как одного из активно обсуждаемых сегодня подходов стало логичным ответом на потребность в детальном изучении жизненного мира человека. При этом важно отметить, что применение микроисторического подхода предполагает постановку вопросов, возникающих все же на макроисторическом уровне. Это означает, что микроистория без необходимого перехода на уровень широких исторических обобщений рискует остаться лишь собранием любопытных казусов.
   Таким образом, изучение процесса формирования городского образа жизни в Сибири на современном этапе развития исторической науки требует усиления внимания к проблемам общественного и индивидуального сознания, вопросам образа жизни населения. В частности, следует обратить внимание на такие изменения, которые свидетельствовали о начинавшемся переходе от традиционно-аграрного общества к индустриально-городскому.
   При рассмотрении процесса урбанизации Сибири внимание исследователей сосредотачивается в основном на развитии городского населения. Однако изучение данной проблемы не должно ограничиваться только пространством города, как это обычно принято в исторической литературе. Перемены, связанные с изменением типа общества, характера и содержания образа жизни, затрагивают не только ту часть населения, которая проживает непосредственно в городе, но и сельскую часть населения, меняя ее ориентации, ценности, условия жизни в направлении индустриально-урбанистической культуры. Особенно резко это проявляется у сельской молодежи, вступающей в жизнь уже в меняющихся условиях и, соответственно, в большей степени ориентирующейся на новые ведущие тенденции.
   Для крестьянской молодежи в процессе трудовой социализации в первые годы советской власти изменилось немногое. Однако постепенно ситуация стала меняться. Выбор профессии и в целом формирование представлений о своем будущем, иначе говоря, разработка собственной жизненной стратегии у сельской молодежи Сибири проходила в новых условиях, что значительно изменяло привычные ориентации и ценности.
   По переписи 1926 г. только 12,8 % населения Сибири проживало в городах [1]. В стабильном обществе это означало бы, что в представлениях большинства молодых людей их будущее было бы связано с крестьянским хозяйством и жизнью в деревне. Однако в условиях строительства социализма эта перспектива по существу была объявлена Советской властью атрибутом прошлого, подлежавшим в скором времени значительному сокращению. В картине будущего, рисуемой государственной пропагандой, ведущее место в обществе принадлежало рабочим, живущим в прекрасных социалистических городах, работающих на фабриках и заводах, оборудованных по последнему слову техники.
   Крестьянство и сельский образ жизни в этой воображаемой картине социалистического будущего оттеснялись на второй план, на роль аутсайдера. Утверждавшийся государством и складывавшийся в общественном сознании приоритет рабочего класса и городского образа жизни отражался, прежде всего, в смене ориентаций и жизненных планах молодого поколения. При этом у сельской молодежи прослеживались здесь более резкие изменения по сравнению с городской.
   По данным опроса, проведенного в 1928 г. в одной из сельских комсомольских организаций Тарского округа среди комсомольцев, уже имевших крестьянское хозяйство или являвшихся основным работником в семье, только 48 % предполагали в будущем продолжать работать в сельском хозяйстве, 26 % надеялись поступить на учебу, а затем стать советскими служащими, 15 % ставили себе целью просто переезд в город, еще около 11 % собирались овладеть каким-либо ремеслом, т. е., видимо, также предполагали порвать с сельским хозяйством [2].
   Таким образом, даже среди тех молодых людей, которые уже фактически заняли свое место в деревенском обществе, сохранялась высокая потенциальная мобильность, ориентация на изменение своей будущей деятельности в пользу города. Еще более высокой была степень потенциальной социальной мобильности среди сельских подростков, только выбиравших свою судьбу. По данным некоторых опросов, проводившихся в конце 1920-х гг. среди сельских школьников Сибири, до 80 % из них связывали свое будущее и выбор своей будущей профессии с жизнью в городе [3].
    Например, по данным социологического обследования, проведенного в школе с. Тасеево Красноярского округа, из 80 обследованных школьников, только пять предполагали, став взрослыми, остаться крестьянами. Такую же картину дают и данные опросов, проведенных в других сельских школах сибирского региона [4].
   Педологический кабинет педагогического техникума в городе Тара провел обследование в школах первой ступени в 1929-м и 1930-м гг. Было обследовано 500 городских и 500 сельских школьников, только 17% сельских школьников хотели в будущем стать крестьянами [5]. По данным обследования учащихся Минусинского агропедтехникума только 54% из них намереваются вернуться в деревню и работать по избранной специальности [6].
   Приведенные данные, возможно, недостаточно репрезентативны, так как они могли быть результатами довольно узкого и не совсем профессионального анкетирования. Однако, как показывают и другие известные нам источники, в целом они отражают общую тенденцию.
   Подобные настроения порождали отчуждение сельской молодежи от своих родителей, от крестьянской общины, ощущение досады на свое крестьянское происхождение. Как верно отмечает В. Булдаков в своей известной работе о красном терроре, "в деревне подрастало поколение, которое ненавидело крестьянский быт" [7].
   Сельский сибирский учитель А. Топоров, рассматривая настроения деревенской молодежи, писал: "За последние годы у деревенской учащейся молодежи развилось страстное стремление, выражающееся в лозунге: "Вон от земли!". На городские тротуары, сады и рестораны, на прожигательскую жизнь жадно устремлены их взоры" [8].
   Сибкрайком ВЛКСМ в обзоре состояния и настроений молодежи Сибири, составленном в 1928 г., отмечал, что у деревенской молодежи довольно распространенными являются настроения зависти к городской молодежи: рабочий в городе живет лучше, ему обеспечен доступ к учебе и т. п. [9]
   Реальная жизнь формировала у сельской молодежи антикрестьянские ориентации конкретными примерами всестороннего давления Советского государства на крепкое крестьянское хозяйство. Под тяжким прессом налогов и морального давления менялись убеждения и позиции даже былых приверженцев коммунистической идеологии.
   Бывший организатор и секретарь комсомольской ячейки в с. Старомихайловка Новосибирского округа Цветков, заработав денег на подработках в городе, к 1928 г. существенно расширил свое крестьянское хозяйство, обзавелся 4 лошадьми, 6 коровами, 10 овцами, сельхозмашинами. В результате его хозяйство было обложено дополнительным налогом. Теперь уже бывший комсомольский вожак публично возмущался политикой большевиков: "Советская власть грабит мужика хуже Колчака" [10].
   Развернувшееся в конце 1920-х гг. раскулачивание окончательно убедило сельскую молодежь, что прежняя перспектива создания собственного крепкого хозяйства становилась не только непривлекательной, но и опасной. Неизбежным следствием такой ситуации становилось стремление молодежи покинуть деревню, переехать в город, а наиболее перспективным представлялось поступление на учебу, чтобы, получив определенную квалификацию и общественное признание, занять достойное место в городском обществе.
   Весьма своеобразна была в сложившейся ситуации в деревне роль комсомола. Если в городе вступление молодых людей в комсомол отражало в значительной степени их политические позиции, хотя не исключало, конечно, и карьеристских устремлений, то для сельской молодежи привлекательность комсомола как площадки для старта социальной карьеры, переезда в город или занятия какого-либо поста в деревне была, видимо, преобладающей.
   Показательна в этом отношении дискуссия, развернувшаяся весной 1926 г. в журнале "Крестьянская молодежь" вокруг письма сельского комсомольца Яркина. Разочаровавшись работой в деревенской комсомольской организации, Яркин в своем письме делает горький вывод, что крестьянская молодежь идет в ВЛКСМ с одной целью - сделать карьеру. Большинство комсомольцев считают для себя уже неприемлемым по-прежнему продолжать трудиться на земле, что обычно мотивируется более важными задачами участия в комсомольской работе [11]. Мнение Яркина подтверждали и многочисленные отклики на его письмо. Так, в одном из писем из Сибири утверждалось, что для сельских комсомольцев типично пренебрежение к обычному крестьянскому труду. "Дома ему говорят, что надо пахать, а он отвечает - я в комсомол записался, не могу, мне некогда" [12].
   Не случайно в деревенском общественном мнении комсомольцы зачастую представлялись лодырями и пьяницами, которые лишь стремятся быть поближе к власти, чтобы получить какой-либо пост. Действительно, вступление в комсомол давало шанс на занятие какой-либо должности, как говорили тогда, на получение портфеля. В составе городских Советов в целом по стране комсомольцы в 1926 г. составляли 4,9 %, сельских - 3,9 % их состава, а в 1935 г. их доля в городских Советах выросла до 11,2 %, а в сельских - до 11,5 % [13]. В Сибири в 1927 г. в составе горсоветов комсомольцы занимали 6,8 % депутатских мест, в 1929 - 8 %; в сельсоветах соответственно - 4,4 % и 5,8 %. Кроме того, среди председателей сельсоветов Сибири доля комсомольцев с 4,5 % в 1927 г. повысилась до 7,2 % в 1929 г.; а в составе РИКов - соответственно с 5 % до 6,4 % [14].
   Видный специалист по истории крестьянства Т. Шанин считает, что в 1920-е годы произошел мировоззренческий раскол среди жителей деревни, в котором на одной стороне осталась традиционная крестьянская община, а на другой оказались сторонники и представители новой власти - члены ВКП(б), комсомольцы и другие активисты. Сыновья крестьян, пройдя службу в Красной Армии, также стремились вырваться из традиционной крестьянской общины, так как считали себя достойными лучшей участи, чем просто пахать землю. Таким образом, Т. Шанин приходит к тому же выводу, что и В.П. Булдаков: для значительной части крестьянской молодежи деревенский традиционный образ жизни представлялся неприемлемым, даже ненавистным [15]. Д. Хоскинг также считает, что в советском обществе в рассматриваемый период необычайно высока была доля молодых, амбициозных людей, страстно желающих изменить свой социальный статус [16].
   В ответ на государственную пропаганду, обещавшую молодежи широкие возможности для социального продвижения при условии активной поддержки Советской власти и большевистской партии, нарастали требования к государству тех молодых людей, которые ожидали вознаграждения за свою преданность. Более того, деревенские комсомольцы считали себя несправедливо обделенными, если выяснялось, что кроме политической преданности для социального продвижения необходимы знания и способности. Из Сибири в адрес И. Сталина 3 марта 1927 г. поступило письмо комсомольцев, которые писали: "Товарищ Сталин! Нам, живя в деревне, интересно узнать от Вас… каким образом можно попасть учиться. Ты подаешь несколько раз, но тебя не принимают, несмотря на то, что работаешь беспрерывно на комсомольской или партийной работе, которая отнимает 50 % всего времени… А выдвигают учиться того, кто недостойный, он едет потому, что у него рука руку моет.
   Нас здесь, молодежь в деревне, исключительно подчивают (так в документе - В.И.) будущим. А в большинстве учиться попадает парень из города. Желательно, чтобы обращали внимание на деревенскую молодежь, работающую в диких глухих уголках Сибири, которая стремится к будущему" [17].
   В конце 1920-х - начале 1930-х гг. с развертыванием индустриализации перед молодым поколением, казалось бы, открывались широкие возможности. Но на самом деле огромные массы сельского населения, устремившиеся в город, создавали повышенную конкуренцию в борьбе за рабочие места и карьерное продвижение, что, в конечном итоге, приводило и в городе к низкому уровню жизни и бесправному положению людей.
   Включение молодежи в трудовую деятельность в исследуемый период было связано с ускоренной индустриализацией, ростом рабочего класса. В составе рабочего класса Сибири, численность которого особенно быстро росла в годы первой пятилетки, доля молодежи была необычно высока: люди в возрасте до 29 лет составляли до 2/3 [18]. Особенно высока была доля молодежи на новостройках. Так на Магнитогорском металлургическом комбинате, она составила 62,6%, а на Кузнецком металлургическом комбинате - 72,2% [19].
   В общей массе работающих в промышленности молодежь от 18-ти до 22-х лет составляла около 16 %, более 1/5 всех работающих на предприятиях цензовой промышленности Сибири составляла молодежь до 22-х лет. В целом в числе работающих на предприятиях и в учреждениях городов Сибири подростки и молодежь, только еще начинающая трудовую деятельность, составляли еще более значительную долю, так как именно на мелких предприятиях и в различных учреждениях молодым людям, не имеющим квалификации, проще было получить работу. В целом по стране среди рабочих промышленности в 1925 г. молодежь в возрасте до 23 лет составляла 15%, а в 1935 г. - 34,2% [20].
   Проблема обеспечения предприятий рабочей силой планировалась и решалась плохо. Как бы само собой предполагалось, что новые промышленные гиганты будут построены молодыми энтузиастами строительства социализма - коммунистами, комсомольцами, сознательными рабочими и вливающимися в ряды рабочего класса передовыми крестьянами. Действительность же была далека от такой идиллической картины. Проблема недостатка людских ресурсов стала одной из острейших в ходе развития промышленности. Пришлось использовать для привлечения рабочей силы привычные для большевиков административно-командные методы.
   В выступлении на июльском (1928 г.) Пленуме ЦК ВКП (б) И.В. Сталин, по сути, выступил с тех позиций, за которые он резко критиковал ранее Л.Троцкого. Сталин поставил вопрос о необходимости перекачки средств и людских ресурсов из аграрного в промышленный сектор, о плате деревни за подъём индустрии, он по существу заговорил о "сверхналоге" с крестьян. Сталин обосновывал это необходимостью "сохранить и развить дальше нынешний темп развития индустрии" [21].
   Именно сельской молодежи предстояло на собственной судьбе испытать тяжесть сталинского замысла. Молодежи предстояло превратить страну из аграрной в индустриальную. Деревня должна была предоставить недостающую рабочую силу для ускоренного развития промышленности. Доля крестьян в составе рабочего класса Сибири в годы первой пятилетки колебалась от 60 до 80 % [22]. При этом в промышленное производство переходили, прежде всего, молодые жители села, не имевшие привязки к собственному хозяйству. Так, в Западной Сибири только с 1 января 1930 г. по 1 сентября 1931 г. в ряды рабочего класса перешло 28364 человека из самых обездоленных слоев деревни - батраков [23].
   Пополнение рабочего класса за счет крестьянства определяло значительные пережитки деревенского образа жизни у новых рабочих, а также высокую текучесть кадров. Это проявлялось и в том, что многие новые рабочие, будучи уже заняты в промышленном производстве, продолжали считать себя крестьянами. Так, по данным опроса в феврале 1931 г. на Кузнецкстрое из общего количества опрошенных - 13 573 человека, лишь 6373 считали себя рабочими (46,9 %), а крестьянами - 7225 (51,4 %) [24]. Многие переселенцы из села продолжали и в городе сохранять крестьянский уклад жизни.
   В начале 1930-х гг. значительная часть молодежи, прежде всего из села, попадала на производство в порядке организованного набора или, как тогда чаще говорили, вербовки. Для пополнения рабочего класса партийные и государственные органы применяли все новые способы. Так, в декабре 1933 г. Запсибкрайисполком издал постановления "О порядке вербовки рабочих" и "О закреплении районов вербовки и рабгужсилы на 1934 год" [25]. Они предусматривали, что промышленным организациям и стройкам края предстоит осуществить в 1934 г. вербовку 234,5 тысяч человек. Однако эти задания далеко не всегда удавалось выполнить. За первую половину 1934 г. в промышленность должны были быть завербованы 199637 новых рабочих, в действительности было привлечено только 105228 человек, т.е. 53,4 % плана [26].
   В плане знакомства сельской молодежи с городской жизнью, организации взаимодействия молодежи города и деревни практиковалась посылка сельских комсомольцев на промышленные предприятия городов Сибири. Там они должны были также знакомиться с опытом организации производственно-бытового обслуживания молодежи. Так, в 1931 году на предприятиях Сибири побывало 234 посланца из села [27].
   В не менее сложную проблему, чем вербовка рабочей силы, вырастала задача по закреплению молодых рабочих на производстве. Текучесть кадров являлась одной из главных причин постоянного спроса промышленности на рабочие руки. Например, за 1933 г. с предприятий Сталинска, в основном с Кузнецкого металлургического комбината, уволилось 58593 рабочих. Из них 49092 человека уволились по собственному желанию, 9501 человек - по требованию администрации, 249 человек ушли по окончании срока вербовки, 553 - в связи с началом сельскохозяйственных работ, остальные по другим различным причинам [28]. В основном рабочие уходили из-за отсутствия нормальных жилищных условий, трудностей снабжения. Подобная ситуация складывалась и на других крупных стройках флагманов социалистической промышленности. Так, на строительство Магнитогорского металлургического комбината с апреля по август 1930 г. прибыло 29 тыс. человек, а убыло 20 тыс. человек [29].
   Оценивая изменения ценностных ориентаций сельского населения, прежде всего, молодежи в общем контексте событий, происходивших в рассматриваемый период, можно сделать очень важный вывод о том, что процесс урбанизации в СССР был в определенной мере искусственно форсирован за счет мощного выдавливания крестьян из села. В первую очередь это проявилось в стремлении сельской молодежи к переезду в город, в жизненных стратегиях молодых людей, не желающих связывать свое будущее с "отживающим классом мелких собственников". В этой связи под новым углом зрения должна быть рассмотрена роль комсомола как стартовой площадки для социальной мобильности сельской молодежи.

  [1] Население Западной Сибири в ХХ в. Новосибирск, 1997. С. 41.
  [2] РГАСПИ. Ф. М-1. Оп.23. Д. 840-в. Л. 95-97.
  [3] ГАНО. Ф.188. Оп.1. Д. 921. Л. 54-56.
  [4] См.: Кузнецов И.С. Воздействие условий труда и быта на общественное сознание сибирского крестьянства в 20-е годы // Социальная сфера Сибири: тенденции и проблемы развития. Сб. Новосибирск, 1992. С. 32-33.
  [5] Просвещение Сибири. 1930. № 7-8. С. 83
  [6] Там же. С. 54-55.
  [7] Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. С. 265.
  [8] Просвещение Сибири. 1929. № 3. С. 50.
  [9] РГАСПИ. Ф. М-1. Оп.23. Д. 822. Л. 115.
  [10] Там же. Д. 840-в. Л. 107.
  [11] Там же. Д. 507. Л. 25.
  [12] Там же. Д. 507. Л. 3-24.
  [13] ВЛКСМ от съезда к съезду. М., 1974. С. 84.
  [14] ГАНО. Ф. 189. Оп. 1. Д. 7. Л. 515.
  [15] Шанин Т. Социально-экономическая мобильность и история сельской России. 1905 - 1930 гг. // Социс, 2002, № 1, С. 40.
  [16] Хоскинг Д. История Советского Союза. Смоленск, 2000. С. 184.
  [17] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 516. Л. 74-75.
  [18] См.: Рабочий класс Сибири в период строительства социализма. 1917-1937. Новосибирск, 1982. С. 250-254.
  [19] Стецура Ю.А. Молодежь в постреволюционном преобразовании России в 1920-1930-е гг. М., 1998. С. 121.
  [20] Там же. С. 98, 115.
  [21] Сталин И.В. Соч. Т. 11. С. 159; 188-189.
  [22] Рабочий класс Сибири в период строительства социализма. (1917-1937 гг.). Новосибирск, 1982. С. 236-240.
  [23] Панфилова А.М. Формирование рабочего класса СССР в годы первой пятилетки. М., 1964. С. 75.
  [24] ГАНО. Ф. 233. Оп.1. Д. 595. Л. 6.
  [25] ГАНО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 276. Л. 27-29.
  [26] Там же. Л. 224.
  [27] ГАНО. Ф. 189. Оп. 1. Д. 196. Л. 151.
  [28] РГАЭ. Ф. 5515. Оп. 17. Д. 51. Л. 24.
  [29] Стецура Ю.А. Молодежь в постреволюционном преобразовании… С. 108.