В последние десятилетия отечественные историки проявляют повышенный интерес к истории местного Сибири XVII-XVIII вв., рассматривая ее в свете концепций «модернизации» и «бюрократизации»[1], а также пытаясь установить, каким образом в деятельности местных администраторов сочетались средневековые традиции и новации, порожденные рациональным «духом европейского Просвещения».

Изучение пограничных территорий является одним из наиболее сложных аспектов темы. На окраинах нередко создавалась специальная система управления, многие новшества не внедрялись или появлялись запоздало. В таких регионах властям нужно было уметь использовать наиболее надежные и эффективные, проверенные временем механизмы управления. С одной стороны, нередким было усиление роли органов военного управления, определенная «архаизация» административной системы. С другой стороны – на порубежных территориях властям было необходимо проявлять гибкость, максимально учитывать региональные особенности.

Со времени присоединения Сибири ведущую роль в системе местного управления играли воеводы, обладавшие универсальной компетенцией. Управление обширной и отдаленной окраиной делало проблему эффективности воеводских органов власти особо острой, наполняло административную практику своеобразным содержанием, обусловленным географическими, этническими, социально-экономическими особенностями Сибири. В то же время военизированный характер сибирской администрации с достаточно жестким порядком иерархического подчинения с самого начала способствовал усилению бюрократических элементов местного управления.

Курс на бюрократизацию административной системы был продолжен в ходе петровских реформ, при этом произошло заметное ограничение компетенции воевод за счет власти губернатора, появившегося в Сибири с 1711 г. и отныне игравшего ведущую роль в системе военного управления.

Куда более значительную роль в военном управлении играли гарнизонные канцелярии, действовавшие с 1710-х гг. в пограничных крепостях под началом военных комендантов и объединявшие самые разнообразные функции общегражданского и специального военного управления. Наличие гарнизонных канцелярий было особенностью Сибири как колонизуемой окраины. О широте их компетенции свидетельствуют архивные материалы. Так, в фонд Сибирской губернской канцелярии РГАДА, включены дела Ямышевской гарнизонной канцелярии, в том числе указы из губернской канцелярии в Тобольске; ответные донесения; документы о выдаче провианта, о постройке форпостов и пополнении их людьми, снабжении пушками и ядрами; паспорта, выданные солдатам и казакам на проезд из Тобольска до крепости и пр.[2] В 1740-х гг. комендант Т. Зорин, подчинявшийся одновременно Военной коллегии и Сибирской губернской канцелярии, вел переписку как с этими учреждениями, так и с управительскими канцеляриями соседних уездов [3].

С 1731 г. сходный статус приобрел командир Охотского порта, который обладал всей полнотой военной и гражданской власти подчинялся напрямую Иркутску и одновременно Адмиралтейству [4]. В 1736–1745 гг. в Селенгинске управление гражданским и военным населением осуществлял командир Якутского пехотного полка. Прямое подчинение комендантов и командиров пограничных городов и острогов губернаторам и вице-губернаторам с одновременной подведомственностью Военной коллегии и Адмиралтейству превращало их в полноценные органы военного управления, но в этом их статус принципиально отличался от статуса воеводских канцелярий.

Детальная реконструкция деятельности гарнизонных канцелярий требует специальных исследований. В рамках данной статьи мы ограничимся общей оценкой компетенции комендантов в первой половине XVIII в. – на примере крепостей Иртышской линии. Начало строительству Иртышских крепостей было положено экспедицией И.Д. Бухголца. В 1715 г. был основан острог у Ямышевского озера; в 1716 г. – Омский острог; в 1717 г. между Омской крепостью и Ямышевской отряд тарских казаков заложил Железинскую крепость. В 1718 г. появилась Семипалатинская крепость, в 1720 г. – Усть-Каменогорская и др. Окончательно Иртышская укрепленная линия сложилась только после 1745 г. Возникновение пограничной линии было обусловлено обострением международной обстановки в Центральной Азии в первой половине XVIII в., в частности, сложными отношениями России с Джунгарским ханством и цинским Китаем. Участие комендантов Иртышских крепостей в дипломатических контактах русских и джунгарских властей было заметно практически с самого начала.

Так, в своем письме от 20 марта 1721 г . комендант Семипалатинской крепости майор И.М.Вельяминов-Зернов сообщал сибирскому губернатору А.М.Черкасскому о прибытии посланцев от хунтайджи Цэван-Рабдана с просьбой о покровительстве России и защите от Цинской империи: «Во известие вашей милости доношу: сего 721 году марта 15 дня, посланной Иван Чередов прибыл в Семиполатную крепость и с ним два человека посланцов, один до царского величества, а другой в Тоболеск до губернатора просить, чтоб пропустить до царского величества. И марта ж 19-го дня, поставя полатки, выходил я к ним и звал их к себе обедать, и я их спрашивал, зачем их контайша посылает до царского величества. И они мне говорили, чтоб де великий государь контайшу милостиво призрил, так как призирает и Аюку-хана, и я де ему, царскому величеству, так же рат служить, как и Аюка-хан, и чтоб меня оборонить от китайского государя и не дать бы меня в обиду другим, и чтоб город поставить выше Нор Заисану озера, где сошлись два Иртыша не умедлив, и чтоб не захватили китайского царя люди. А полон, и казну, и лошади – все отдает назад, и ныне збирают в одно место х контайше. И я сего не писать до вашей милости не смел…».[5]

Важной составляющей в деятельности комендантов был сбор разведывательной информации.[6] Так, в 1744 разнообразные сведения, собранные комендантами крепостей, позволили скорректировать план дислокации регулярных частей на границах с Джунгарией[7]. Как сообщалось в официальном документе, который был представлен командующими войсками, расположенными на Иртышской и Тобольской линиях: «Вследствие указов Ея и.в. от 25, 29 и 30 чисел октября 1744 года на имя полковника Павлуцкого и других начальствующих лиц, а также слухов, полученных из разных мест, о намерении калмакского владельца Галдан-Чирина, что будто бы как только Иртыш покроется льдом, то он сделает нечаенное нападение в поход войскам, находящимся в Тобольске и окрестных форпостах в Верхиртышския крепости. В случае приведения этого намерения Галдан-Чирина в исполнение, чтобы была возможность немедленно оказать надлежащую помощь войскам, расположенным в Колывано-Воскресенских заводах. Ввиду нечаянного передвижения войск, около четырех полков, полковником Павлуцким было приказано комендантам крепостей, расположенных по Иртышу, без замедления заготовить как можно более провианта и фуража для довольствия войск, назначенных к передвижению. Коменданты крепостей донесли, что заготовить продовольствие не представляется никакой возможности по случаю неурожайного года, а особенно нет в продаже сена, провианта и фуража у них излишняго нет, а заготовлено столко, сколко нужно для доволствия своих команд, расположенных в крепостях. Муки, ржи, овса в продаже совсем нет… Получив такие отзывы, полковник Павлуцкий о всем донес в Сибирскую губернскую канцелярию и сибирскому губернатору, причем присовокупил, что передвинуть кавалерию нет возможности, дорога вся покрыта льдом; муки, сена, овса не заготовлено. Кроме этого, если передвинуть несколько полков в Верхиртышские крепости, то как бы не распространить голода, как это было в Оренбурге в 1734 и 1735 годах; от большаго расположения войск на границе весною начал обнаруживаться недостаток в продовольствии, от чего умерло много людей, и пало большое количество скота».

Кроме того, полковник Зорин, находившийся в крепостях Усть-Каменогорской, Семиполатной и Ямышевской, сообщил, что «им собраны верныя сведения через торгующих бухарцев, киргиз-кайсаков и русских, что в Зенгорской землице никаких приготовлений к войне не видно, что Голдан-Чирин очень дружелюбно принимал у себя торгующих, а при отправлении их в свои места не дал им для сопровождения чирику (войска), говоря, что им бояться нечего, так как он в дружбе с киргиз-кайсаками и русскими, и что никто дорогой пообидеть не может».На основании полученных сведений было принято решение «передвинуть один пехотный полк из г. Тары, половину которого расположить в окрестностях Омской крепости, а вторую часть  - около Такмыцкой и Черколуцкой слободы».

Одновременно полковнику Зорину предложено «чтобы из Усть-Каменогорской и Семиполатинской крепостей посылать усиленные разъезды по левую сторону Иртыша, а также и на правую. Посылать небольшие отряды к владеииям Галдан-Чирина, где стараться разведывать о намерениях, приготовлениях и количестве войск калмацкого владельца, спрашивать у киргиз-кайсаков и торгующих людей, что происходит в степи. В случае открытия каких бы то ни было злых намерений Галдан-Чирина к России, то немедленно доносить в сибирскую канцелярию и губернатору. Ввиду усиленной разведывательной и сторожевой службы на южной границе посланы в помощь к командам, находящимся в крепостях и заводах Кузнецкаго района, из тобольских служилых людей русских и татар двести дватцать человек, которых полковник Зорин должен разместить по своему усмотрению».

Приведенные данные убедительно свидетельствуют о широте военной и военно-хозяйственной компетенции коменданта Т.Зорина. Кроме этого, как уже отмечалось выше, Зорин вел обширную переписку с гражданскими ведомствами – прежде всего, с Сибирской губернской канцелярией, причем содержание этой переписки могло быть совершенно далеким от нужд военного управления. В качестве примера можно привести обмен посланиями по поводу продажи гербовой бумаги, которая составляла особую статью доходов местных учреждений.

В  1741 г. послан из Сибирской губернской канцелярии  был послан указ подполковнику Т. Зорину, в тот период - командиру Верхиртышских крепостей (Ямышевской, железинской, Семипалатинской и Усть-Каменогорской) и одновременно коменданту Ямышевской гарнизонной канцелярии. Ссылаясь на указ из Военной канцелярии, Сибирская губернская канцелярия предписывала «для пресечения в продаже гербовой бумаги происходимых непорядках» заблаговременно требовать присылки бумаги «доношением» или «промеморией», а для приема бумаги посылать в губернию «приемщиков» из подьячих [8].

Комендант Зорин поспешил уведомить губернские власти, что в отличие от Ямышевской, Семипалатинской и Усть-Каменогорской таможен в Ямышевской гарнизонной канцелярии гербовой бумаги не имелось: «… по силе оного … указа для непременного в продаже гербовой бумаги исполнения с того указа копии и с формы точные копии в Ямышевскую таможню при ордере из Ямышевской канцелярии отосланы, понеже присылка гербовой бумаги из Тобольска от Сибирской губернской канцелярии бывает по требованиям в тое таможне отколе и в продажу оная бумага производится, а в Ямышевскую канцелярию в присылке и в продажу от оной гербовой бумаги не бывало, да и подьячих таковым по указу велено тое бумагу продавать в Ямышевской канцелярии кроме таможни нет. Потому и во всех протчих крепостях продажа оной бумаге бывает от таможен, как в Семиполатной, так и в Усть-Каменогорской, а подьячих никаких в тех крепостях ни по одному человеку нет, а в Железинской и Бийской крепостях таковая гербовая бумага продается от управительских Тарского ведомства канцелярей особливо ж, о чем сим благопочтенно и репорутется июля 3 дня 1741 года».[9]

Заготовляя провиант и фураж для нужд армии, комендантам также нередко приходилось решать вопросы продовольственного обеспечения самых разных категорий населения – в том числе беженцев из сопредельных государств. Особенно актуальным это стало после разгрома Джунгарии Китаем, когда в пределы Росси стали массово уходить ойраты и алтайцы, спасавшиеся от маньчжур и обращавшиеся к русским властям за помощью. Как отмечает И.И.Тыжнов, появление джунгарских беженцев на границе Сибири относится к 1756 и 1757 гг.: «Пограничная полоса Сибири была наводнена беглецами, на линии выбегали люди и родовыми группами, единственно уцелевшими организациями после разрушения центральной власти, и случайно составившимися уже во время бегства группами из разных родов, и в одиночку…Так как выбегавшие на границу люди были, прежде всего, люди голодные, то перед администрацией встал вопрос о продовольствии их, и начальство пограничных крепостей взяло на себя заботу о прокормлении этих выходцев, из которых многие не имели ничего, даже сносной одежды… В Усть-Каменогорской крепости выдавали взрослым крещеным по четверику муки в месяц, малолетним половину, а во время пути по три копейки в день. В некоторых крепостях беженцам выдавалось, кроме провианта, на мясо взрослым некрещеным, по одной копейке, малым от 10 лет по одной деньге, крещеным взрослым и детям по три деньги в день. Старшины получали более…»[10].

По мере увеличения числа беженцев власти стали решать, что же делать с ними дальше. В итоге, ойратов, принявших подданство, решили переправить на Волгу. Переселение было поручено военному начальству пограничных линий. Далее И.Тыжнов сообщает: «В 1758 г. против выходцев уже были приняты некоторые ограничительные меры. Начальник линии Фрауэндорф распорядился не принимать выбегающих в крепости калмыков, если они не изъявят желания креститься, принимать только желающих креститься, «какой бы нации кто ни был». Так как крещение давало калмыкам некоторые льготы, то желающих креститься было довольно значительное количество. …В Усть-Каменогорской крепости до августа 1757 г. [крестилось – Д.А.] 237 чел. После крещения некоторые обвенчались со своими женами, некоторые же повенчались с другими, оставив прежних жен «по молодости их»; несколько калмычек вышли замуж за казаков и крестьян». Таким образом, не только снабжение продовольствием, но и христианизация инородцев стало обязанностью комендантов пограничных крепостей.

Приведем еще один фрагмент, описывающий порядок переселения ойратов: «Само отправление калмыков на Волгу началось с апреля 1757 г., когда из Коркиной (Ишимской) слободы была доставлена партия 54 чел. И из крепости Омской в Орскую 40 чел. В конце июня того же года была сформирована партия, в которую вошли все беженцы с Кузнецкой и Колыванской линий; она была отправлена из Бийской крепости под начальством майора фон Эдена. С ним шли 566 семей, в них 1106 мужчин и 1178 женщин, всего 2284 чел. На пути от Бийской крепости до Семипалатинской к этой партии было присоединено еще 895 чел., так что всего набралось 3179 чел. За людьми следовал их скарб и скот, 76 верблюдов, 3656 лошадей, 157 коров и некоторое количество мелкого скота. Сопровождавший партию конвой состоял из 305 чел. с двумя орудиями. 26 июля из Омска вновь было отправлено 107 калмыков, а к началу августа после выхода Эндена в Семипалатинской было уже 194 чел. новых беженцев. В сентябре 1757 г. поручик Келер конвоировал от крепости Лебяжьей до Ямышевой 260 чел. В ноябре в Усть-Каменогорскую крепость прибыло 67 чел., в том числе один дурбетский нойон. Беженцы прибывали, так что к 1 января 1758 г. в Омской крепости у секунд-майора Челюкина находилось 747 чел. В этом году в сентябре из Ямышевой крепости в Омскую было отправлено 69 калмыков. Но самой крупной партией оказался коош нойона Шерина, у него было 1156 кибиток, в них 3038 душ м.п., 2185 д.ж.п., всего 5223 д.об.п. Кроме того, скота было12300 голов, в том числе 7800 лошадей, 3124 верблюда, 536 голов крупного рогатого и 850 голов мелкого скота».[11]

Даже приведенные разрозненные данные, которые нам удалось почерпнуть из литературы и архивных материалов, показывают разнообразие функций и масштабы деятельности комендантов пограничны крепостей Южной Сибири в первой половине XVIII в. Очевидно, что в отдаленных уездах местные «управители» не могли целиком зависеть от распоряжений из губернского центра. В целях оперативного и эффективного решения насущных вопросов они зачастую должны были обладать самыми широкими полномочиями – от финансовых до дипломатических, от военных до судебных. Как показывают источники, на порубежных территориях ту роль, которую в конце XVI – начале XVIII вв. играли воеводы, во многом стали играть коменданты пограничных крепостей.