Помимо ссыльных деятелей тайных политических обществ начала XIX в. – Союза Благоденствия, Северного общества и других, а также участников восстания Черниговского полка, в политической ссылке в Верхнем Прииртышье в конце 1820-х гг. оказались бывшие члены политических объединений из западных губерний Российской империи. Ими были И.С. Высоцкий и братья Ордынские – Феликс и Карл. В советской историографии Общество военных друзей, Общество зорян и Общество «Согласные братья» относили к движению декабристов, в частности, именно в таком контексте рассматривала сибирскую ссылку участников этих тайных политических организаций О.С. Тальская[1]. Еще в 1959 г. в работе П.Н. Ольшанского были доказаны прямые связи между Северным обществом и Обществом военных друзей, а в 1988 г. при публикации биографического справочника «Декабристы», составители не только включили краткие биографии «друзей» в алфавитный перечень, но и в приложении к изданию опубликовали следственные документы, касающиеся истории антиправительственного выступления в частях Литовского корпуса[2]. Тем самым «военные друзья» были окончательно причислены к когорте декабристов, что вполне закономерно.

В последнее время в отечественной литературе (П.В. Ильин) было высказано мнение, что организационно эти объединения не относятся к движению декабристов, а представляют собой исключительно явление национально-освободительной борьбы[3]. И.Н. Никулина говорит о членах Общества военных друзей как о «разделивших участь декабристов»[4]. Такие взгляды вполне правомерны, но стоит учитывать тот факт, что в XIX в. западные губернии, когда-то бывшие в составе независимого государства, входили в состав Российской Империи, и все процессы, в том числе и политические, связанные с освободительным движением, имевшие место на этих территориях, должны быть вписаны в общую историю единой страны. Поэтому представляется абсолютно закономерным включение деятелей вышеназванных тайных обществ в состав декабристов, тем более, что и с точки зрения тогдашних властей все они без исключения должны были пополнить список «государственных преступников» 14 декабря. Показательно, что современные польские историки, в отличие от российских, придерживаются более традиционной и, на наш взгляд, научно и логически обоснованной точки зрения, вот, например, что пишет Я. Трынковский: «...Общество военных друзей, ... не имело, как представляется, связей с другими декабристскими организациями, но, однако, развилось из того же самого корня недовольства существующей государственной властью»[5].

Общество военных друзей было основано в июне 1825 г. в размещенном в Белостокской области Отдельном Литовском корпусе его офицерами капитаном К.Г. Игельстромом, поручиком А.И. Вегелиным и М.И. Рукевичем – кандидатом юриспруденции, членом тайных обществ в Виленском университете. В уставе общества провозглашались просветительские и филантропические идеалы, но организация ставила перед собой и политические цели, что и проявилось, в конечном итоге, в организованной попытке сорвать присягу находившихся в районе Белостока полков новому императору Николаю I. «Военных друзей» арестовали, но вскоре выяснилось, что их тайная политическая организация была многоуровневой, и для распространения своего влияния и идей они использовали существовавшее еще с начала 1820-х гг. в Белостоке, Свислочи и Вильно тайное объединение учащейся молодежи Общество зорян, вошедшее летом 1825 г. в качестве подготовительной ступени в «главное» офицерское общество. Общество зорян возникло в 1822 г. в Свислочи (в 1823 г. – Белостокское отделение, в 1825 г. - Виленское) на базе основанного в 1820 г. гимназического общества «Согласные братья». Как «братья», так и зоряне считаются культурно-просветительскими объединениями. Они ставили своими целями служение Богу, Отечеству и ближнему, понимаемое ими как «взаимное товарищество», «помощь бедным», самоусовершенствование, самообразование, подчинение законной власти и вообще, «добрые дела», а также соблюдение правил нравственности, уважение к истории и предкам. Символично название Общество зорян – его члены отождествляли себя со светом первых солнечных лучей – утренней зари, призванной со временем осветить все вокруг, которая должна символизировать возрождение правды и света, свободы и независимости. Собрания зорян проходили рано утром на городских окраинах, где они встречали восход солнца. Девизом организации были слова: «Никто меня не может запугать, если ближний о помощи молит»[6]. И.С. Высоцкий, член свислочского отделения Общества зорян, в октябре 1825 г. вступил в Общество военных друзей и был связным между тайной организацией Литовского корпуса и своим «родным» объединением. Что касается братьев Ордынских, то они принадлежали к белостокским зорянам, а с 1825 г. и к Обществу военных друзей; Феликс Ордынский был учителем всемирной истории и географии Белостокской гимназии, а Карл ее учеником. В политической ссылке в Верхнем Прииртышье И.С. Высоцкий и Ордынские оказались в 1827 г. после расследования и суда, произведенных военным ведомством. 2 мая 1827 г. после высочайшей конфирмации был принят окончательный приговор – лишение дворянства, 5 лет крепостных работ и ссылка в Сибирь на поселение. Сначала они поступили в распоряжение Пермского гражданского губернатора, а 7 июня 1827 г. доставлены в Омск для исполнения наказания[7].

Из них меньше всех в Верхнем Прииртышье пробыл Иван (Ян) Станиславович Высоцкий (ок. 1803 – ок. 1854) – с 1827 по 1830 г. он находился в крепостных арестантах в Усть-Каменогорской крепости, а потом был переведен (высочайший указ от 27 января 1830 г.) рядовым в 3-й Сибирский линейный батальон в Петропавловск. 15 сентября 1827 г. декабрист писал своим родителям в Белосток (письмо было адресовано на имя титулярного советника Василия Белявского): «Дражайшие и любезнейшие родители! По месячном в городе Омске пребывании с распоряжения местного начальства отправлен верст за 900 в крепость Усть-Каменогорскую и прибыл в оную 25-го августа. Во время дороги и по прибытии на место (где мне судьба определила), слава Богу, здоров. Чувствительное ваше обо мне попечение запрещает описывать мои страдания, а только убедительнейшее прошу не оставить прислать мне денег, в которых имею я крайнюю нужду, которые посылайте на имя г. усть-каменогорского коменданта»[8].

Надзор за ссыльным осуществлял упомянутый комендант, полковник де Лианкур – через его руки должна была проходить вся корреспонденция крепостных арестантов, а также и денежные суммы, поступающие на их имя. Письмо И.С. Высоцкого было доставлено адресатам только 29 ноября, т.к. после прочтения де Лианкуром прошло долгий путь, как и письма всех ссыльных – из Усть-Каменогорской почтовой экспедиции оно поступило к сибирскому почтдиректору, оттуда к Омскому областному начальнику генерал-майору В.И. де Сент-Лорану, от него в III Отделение, и лишь потом к начальнику Белостокской области гр. И.А. Волловичу[9]. Самым печальным в этой системе прохождения корреспонденции было то, что и без того длительные сроки почты из Сибири в центральные и западные губернии увеличивались в несколько раз, столько же приходилось и ждать ответа. 6 января гр. Воллович отправил из Белостока в III Отделение ответное незапечатанное письмо от родственников И.С. Высоцкого с вложением 110 рублей, А.Х. Бенкендорф уже 18 января переправил их В.И. де Сент-Лорану, о чем известил Волловича с прибавлением просьбы объявить родственникам Высоцкого, «что по установленным о переписке государ[ственных] преступников правилам, они могут получать письма, деньги и вещи, которые должно отправлять под адресом гг. начальников тех губерний или областей, в которых они находятся»[10]. 21 февраля 1828 г. В.И. де Сент-Лоран рапортовал в Петербург, что письмо для И.С. Высоцкого и «деньги ассигнациями» им получены «и для вручения» «по надлежащему отправлены», следовательно, И.С. Высоцкий мог получить первую весточку и материальную помощь от родителей примерно в середине марта или через полгода после того, как им было написано первое послание к ним из ссылки – об этом может свидетельствовать как новый рапорт областного начальника от 8 апреля о получении расписки Высоцкого в принятии денежной суммы, так и новое письмо усть-каменогорского крепостного арестанта, очевидно, с благодарностью, на имя того же Белявского в Белосток и отправленное в III Отделение из Омска 27 марта. В Петербурге и в этом письме не нашли ничего опасного и противозаконного и беспрепятственно доставили его адресату ориентировочно во второй половине мая, т.е. через два месяца после отправления[11]. Другим корреспондентом И.С. Высоцкого, кому он писал из Усть-Каменогорска, помимо родителей и Василия Белявского, был брат Петр Высоцкий. Можно еще добавить, что во все время пребывания в крепости ссыльный постоянно нуждался в деньгах – и необходимые скромные суммы пересылались ему родственниками[12].

В Усть-Каменогорске судьба И.С. Высоцкого ненадолго совпала с судьбами братьев Ордынских – Феликса Викентьевича (1802 – 1841) и Карла Викентьевича (1805 – после 1857). Жандармский полковник А.П. Маслов, ревизовавший Сибирь в 1828–1829 гг., посетил крепость и проникся искренним сочувствием к участи арестантов. По возвращении в Санкт-Петербург он подал подробное донесение на имя вышестоящего начальства, в котором изложил все трудные обстоятельства жизни ссыльных: «В ведении Сибирского инженерного округа состоят в крепостной работе два брата (сосланные туда в несовершеннолетии) Феликс и Карл Ордынские и Высоцкий (лишенные дворянства). Прибыв в Сибирь, они находились в арестантской команде Омской крепости и содержались наравне с прочими крепостными арестантами в остроге, употреблялись во всех трудных работах, кои братья Ордынские исполняли с примерным усердием и без малейшего ропота. Только то обстоятельство повергало их в уныние, что им брили голову. Вследствие времени перевели сих трех арестантов на пильную мельницу, состоящую в ведении усть-каменогорского коменданта в окрестности Семипалатинской крепости, и Ордынские, полагая, что их оставят на сей мельнице до водворения на поселение, сами выстроили себе крестьянскую избу; но по требованию усть-каменогорского коменданта генерал-майора де Лианкура под предлогом лучшего за ними надзора перевели их в крепость и в течение прошлого лета употребляли для доклания кирпичей. Сии три арестанта, в особенности же братья Ордынские, отличным поведением, искренним, непритворным раскаянием заслуживают внимания начальства. Меньшой Ордынский, невзирая на молодость его, уже поседел, а старший при накладке в мельнице бревна выбил два зуба. Для снискивания себе пропитания по поступлении на поселение один из них выучился столярному мастерству, а другой стекольному. Сих трех арестантов предположено было в начале зимы перевесть в ту же пильную мельницу, которая поступила в ведение семипалатинского коменданта. Участь сих несчастных была стесняема усть-каменогорским комендантом»[13].

Материалы ревизии А.П. Маслова об усть-каменогорских «несчастных» не остались без внимания и сочувствия, о чем свидетельствует ремарка Л.В. Дубельта – после прочтения документа он записал: «Почему участь сих арестантов тягостнее противу государственных преступников, приговоренных на каторжную работу?»[14] Как водится в таких случаях, на имя императора был составлен всеподданнейший доклад, возможно, следствием которого стал приказ о переводе всех троих узников рядовыми в сибирские линейные батальоны в январе 1830 г. По крайней мере, известно, что Николай I потребовал дополнительно сообщить ему, «за что сосланы в Сибирь в крепостную работу Феликс и Карл Ордынские». А.Х. Бенкендорф подготовил записку, в которой в сочувственных тонах представил положение ссыльных братьев, а также попытался объективно представить степень их вины в совершении политических преступлений: «По частным сведениям известно, что все сношения Ордынских с Игельстромом и Вегелиным, в особенности меньшого брата, коему было тогда около 17 лет отроду, основывались на родственных связях, наприм[ер], девица Рукевич[15] доставляла ему известия о себе чрез двоюродных своих братьев Ордынских, и проч.; тем разительнее представляется разница между горестно-ужасною участию сих несчастных молодых людей и положением находящихся в Читинском остроге преступников, признанных несравненно виновнейшими». На что последовала следующая высочайшая резолюция: «Определить рядовыми в разные линейные сибирские батальоны»[16]. Но, к счастью, братьев не разлучили – они остались в Верхнем Прииртышье, а И.С. Высоцкий уехал служить в Петропавловск[17].

Судьба братьев Ордынских, оставшихся в Верхнем Прииртышье, сложилась следующим образом. По высочайшему распоряжению от 27 января 1830 г. они поступили рядовыми в 8-й Сибирский линейный батальон, а 11 июня 1832 г. были произведены в унтер-офицеры[18]. Это производство состоялось при личном участии А.Х. Бенкендорфа, в марте того же года просившего И.А. Вельяминова «одолжить» «сообщением на счет поведения означенных Ордынских» с прибавлением замечания на счет признания ссыльных братьев «заслуживающими облегчения их участи», а также и мнения, «в таком случае», «где бы могли они» «быть с лучшею пользою употреблены, по военной или по гражданской службе»[19]. (И.А. Вельяминов сочувственно отозвался о положении Ордынских и просил определить их в Тобольский губернский совет канцеляристами, но его мнение, как видно, не оказало влияния на решение Николая I)[20]. О жизни братьев Ордынских в тот период, об их душевном настрое может свидетельствовать запись из дневника другого сибирского изгнанника Я.Х. Сероцинского от 20 февраля 18833 г. В этот день он получил письмо от Феликса Ордынского и красноречиво отметил: «Из Семипалатинска от более несчастного как я, но тверже переносящего свое несчастие»[21].

О смягчении участи Карла и Феликса Ордынских по мере возможностей хлопотал их родной брат, Леонард, служивший во II Отделении С.Е.И.В. Канцелярии и бывший в середине 1830- гг. секретарем А.Х. Бенкендорфа. 28 августа 1834 г. он просил о возвращении Карлу Ордынскому дворянского достоинства и производстве его в первый офицерский чин[22]. Это ходатайство оказалось отклоненным, и на то была веская причина – в 1834 г. братья Ордынские привлекались к следствию по так называемому «Омскому делу», мнимому заговору ссыльных поляков с целью поднять восстание в Сибири. Карл и Феликс Ордынские обвинялись в том, что переписывались с жившим в Омске и преподававшем в казачьем училище ссыльным ксендзом Я.Х. Сероцинским, одним из главных обвиняемых. К тому же, их пытались обвинить в подготовке мятежа в Семипалатинске и связях с местными «заговорщиками» И. Зубчевским и О. Емиловским. Общение и переписка с земляками вменялись в вину и без того несчастным ссыльным, участь которых тронула даже А.П. Маслова и А.Х. Бенкендорфа. К счастью, за отсутствием состава преступления их Карла Ордынского освободили по окончании расследования, и он вернулся к прежней службе в Семипалатинск, но Феликс все же пострадал и 31 декабря 1836 г. был переведен тем же чином под строгий надзор в Отдельный Кавказский корпус[23]. В вину ему вменялась «сомнительная переписка», на основе которой он «подвергался» «сильному подозрению в знании о возмутительном замысле и участвовании в оном», хотя «законными доказательствами» он оказался «не уличен»[24].

По окончании «Омского дела» Леонард Ордынский в Петербурге обращался с новым прошением на высочайшее имя – на этот раз о возможности перевода и младшего из братьев, Карла, тоже на Кавказ, но как оправданного и в офицерском звании. Конечно же, Ордынским было бы легче и дальше вместе переносить все невзгоды ссылки, они не хотели разлучаться, но, к сожалению этому не суждено было сбыться. 28 мая 1837 г. последовал положительный ответ на просьбу, и Карл Ордынский в целях «облегчения участи» поощрялся просимым производством в звание «и переводом в полки ... 6-го пехотного корпуса»[25]. Но к этому времени изгнанник, здоровье которого расстроилось в Сибири и больше не позволяло нести военную службу, уже не смог воспользоваться монаршей милостью. Что касается Феликса, то дальнейшая его судьба сложилась трагически. Он поступил в Тенгинский пехотный полк унтер-офицером; и, чтобы получить для него возможность выслужить возвращение дворянского достоинства и прощение, Леонард Ордынский в июне 1838 г. просил Л.В. Дубельта о переводе брата в действующий отряд[26]. В марте 1841 г. Ф.В. Ордынский получил звание подпрапорщика, но 18 мая того же года погиб в сражении с горцами[27].

Карл Ордынский, единственный из ссыльных членов Общества военных друзей, кто прожил в Верхнем Прииртышье до конца своих дней, всегда аттестовывался как «нрава кроткого» и «поведения хорошего». В начале 1838 г. Л.В. Ордынский в очередной раз просил императорского благоволения – о возможности брату, не имеющему сил из-за «расстроенного здоровья» «при недостатке в той стране врачебной помощи» продолжать военную службу, быть переведенным в службу статскую; на что, после письма генерал-губернатора Западной Сибири кн. П.Д. Горчакова к А.Х. Бенкендорфу, в котором говорилось, что К. Ордынский «по усердию своему к службе и добропорядочном поведении в полной мере достоин всемилостивейшего снисхождения», последовал положительный ответ[28]. Как и шесть лет назад И.А. Вельяминов, кн. Горчаков находил вполне приемлемым перевод ссыльного к гражданским делам, добавив при этом: «Я, со своей стороны, позволяю себе ходатайствовать об определении его с награждением 14-го класса в Тобольское общее губернское управление под особенное наблюдение гражданского губернатора»[29]. Так определилась дальнейшая судьба К. Ордынского, пополнившего, как и многие политические ссыльные, ряды сибирских чиновников. Он вышел в отставку в 1856 г. в чине коллежского секретаря, прослужив 18 лет в различных учреждениях Западной Сибири – последним местом его службы была Омская полевая провиантская комиссия.

После амнистии декабристов 52-летнему К.В. Ордынскому было разрешено вернуться на родину, но к тому времени он уже прочно обосновался в Семипалатинске, где проживал с 1850 г., был женат, имел сына Сильвестра и трех дочерей – Викторию, Екатерину и Софью. Впрочем, в конце июля 1857г. Карл Ордынский просил оставить за ним право «воспользоваться сею милостию, когда семейные его дела и денежные средства позволят ему предпринять эту поездку»; препятствием на пути столь желанной реабилитации – возвращения в Белосток – стала бедность и «значительное семейство», после выхода в отставку К.В. Ордынский получал на содержание лишь 42 руб. 90 коп. серебром годового пенсиона[30]. Известно, что «в Отечество» он так и не вернулся и, очевидно, заключительный отрезок своей жизни после 1857 г. провел в Семипалатинске, ставшем для него, по сути дела, второй родиной.

Итак, судьбы троих деятелей Общества военных друзей оказались тесно сплетены с Усть-Каменогорском и Семипалатинском. Оказавшись в Зауралье за те же политические идеалы, что и декабристы, они вынесли более суровые тяготы ссылки, быть может, совершенно несоответственные их вине перед государством. Мужество, смирение и кротость стали их жизненным кредо в изгнании, помогая с терпеливым достоинством переносить лишения.