Последние два десятилетия ряд историков России, в том числе и некоторые сибирские, довольно интенсивно разрабатывают историю белого движения и, конечно же, биографии его лидеров, причем, как правило, в апологетическом ключе. Однако до сих пор фактически в стороне от изучения все еще остается ряд деятелей белого движения, оставивших заметный след в истории гражданской войны, в частности, на территории Сибири и других восточных районов бывшей Российской империи. В их числе – «колоритная» фигура белогвардейского офицера Д. В. Сатунина. О причинах такой избирательности можно только догадываться. Как бы то ни было, пора уже попытаться отобразить и осмыслить «подвиги» этого деятеля.

Сатунин Дмитрий Владимирович (по другим данным – Васильевич) - участник Первой мировой войны, георгиевский кавалер, штабс-капитан (при режиме А. В. Колчака – капитан и затем, по некоторым данным, подполковник). Вернувшись с фронта и оказавшись не у дел по причине ликвидации старой армии и жесткой дискриминации офицерского состава со стороны Советской власти, он, тем не менее, попытался и сумел приспособиться, поступив на службу в советское учреждение, и оказался в составе советской внешнеторговой экспедиции, направленной весной 1918 г. в Монголию для закупки скота.

В конце мая 1918 г. Д. В. Сатунин, узнав о начале мятежа Чехословацкого корпуса и о повсеместных антисоветских выступлениях в Сибири, с группой своих сторонников поднял мятеж в Горном Алтае, захватил в пограничном селе Кош-Агач имущество экспедиции, и на эти средства организовал отряд до 100 наемников. Двинувшись обратно по Чуйскому тракту, приступил к жестоким расправам со сторонниками Советской власти1.

Весьма расхожее романтическое представление о том, что с войн возвращаются только закаленные и благородные герои, отнюдь не всегда подтверждается жизнью: на войны уходят разные люди и, тем более, разные люди с них возвращаются. У одних там действительно проявляются и закрепляются лучшие качества, у других же просыпаются и выходят на поверхность из глубин и закоулков подсознания самые темные и звериные инстинкты и наклонности. Второй из вариантов явно прослеживается у Д. В. Сатунина. Первая мировая война дала на этот счет немало примеров, и не только в России.

Военно-политическая ситуация на Алтае и в Верхнем Прииртышье тем временем катастрофически менялась не в пользу Советской власти: 11 июня пал Семипалатинск, 15 июня - Барнаул, 20 июня – Бийск. После падения Барнаула отряд красногвардейцев во главе с коммунистом П. Ф. Суховым из Кольчугино начал героический рейд по Алтаю на юг, с целью выйти по Чуйскому тракту в Монголию и через ее западный участок, а затем через северные районы Синьцзяна уйти в красный Туркестан. Этот рейд, продолжавшийся около двух месяцев, отвлек на себя значительную часть белогвардейских сил Алтая, в том числе и отряд Сатунина2. Одновременно штабс-капитан решил попробовать себя и на «политической ниве».

Заявив о поддержке «инородческого населения» и заигрывая с «туземной» алтайской «Каракорумской окружной инородческой управой», Сатунин формально вошел под её подчинение. Он и его помощник сотник Шустов выдвинули лозунг «Алтай для алтайцев»3. Насколько Сатунин был искренен в данной политической позиции, сказать трудно. Скорее всего, он хотел использовать националистов Горного Алтая в своих целях, а те, нуждаясь в вооруженной силе, пытались, в свою очередь, использовать сатунинцев. Отряд Сатунина, состоявший из байско-националистических и уголовных элементов, по пути движения из Кош-Агача в Улалу (ныне – Горно-Алтайск) оставил кровавый след. Советы повсеместно были разогнаны, причем их ликвидация сопровождалась дикими расправами: массовыми порками, расстрелами и другими зверствами.

Каракорумовец М. Чевалков, оперировавший с карательным отрядом в Шебалинской волости, отдал приказ выполнять все распоряжения Сатунина. Офицер В. Лебедев, посланный из Улалы в Онгудай для набора добровольцев в армию Временного Сибирского правительства, вошел в подчинение к Сатунину и стал его главным помощником. В Онгудае наш герой произвел массовые аресты и приказал всех арестованных выпороть. «Тех, кого не пороли, сообщала 31 июля 1918 г. газета «Думы Алтая», - заставляли присутствовать при порках. Затем привели двух арестованных, в том числе одного красногвардейца. Сатунин приказал их расстрелять, причем предварительно велел им самим вырыть себе могилу... В числе арестованных находятся женщины, которых этот бравый вояка тоже порол»4.

14 июля штабс-капитан с отрядом в 85 человек прибыл в Улалу, забрал около 200 винтовок из запасов Каракорумской управы, установил охрану почты, телеграфа и арестных домов. Всех арестованных, по сообщениям газет, он подверг порке, не менее 10 ударов каждому. Пороли «киргизскими плетьми», обмотанными медной проволокой. Покинув Улалу 18 июля, сатунинцы двинулись в Онгудай, объявленный «столицей Алтайской республики». У села Шебалино они расстреляли председателя Улалинского Совдепа И. И. Некорякова, большевика И. М. Попова и семерых красногвардейцев5.

Подавив и уничтожив остатки Советской власти в районе Улалы и Онгудая, Сатунин приступил к следующему акту своей деятельности, план которого родился в его воспаленном воображении. Еще 14 июля, заняв Улалу, он объявил комиссару Алтайского уезда Батунину о введении им от имени Временного Сибирского правительства (ВСП) военного управления Алтая вплоть до созыва Учредительного собрания. Из Улалы через Барнаул по алтайской телеграфной линии Сатунин передал сообщение о введении по всему Алтаю «Военного управления» с передачей всей полноты власти начальникам гарнизонов, при этом следовал приказ разоружать частных лиц и организации и принять против большевиков самые крутые меры, вплоть до расстрелов. На вопрос Батунина, признаёт ли Сатунин Временное Сибирское правительство, тот ответил, что признает, «если оно признает Алтайскую республику»6.

В следующей своей телеграмме новоявленный диктатор разъяснил принципы и способ организации «Алтайской республики». Центральным органом власти объявлялся «Горно-Алтайский Центральный военный совет», в состав которого вводились «представители военного сословия» в лице самого Сатунина, корнета Лебедева и других «заслуженных» офицеров, и выборные представители от местного русского и «инородческого» населения. Местом пребывания «Центрального военного совета» было выбрано село Онгудай. На местах должны были быть организованы подобные же «Военные советы», в руках которых сосредоточивалась административная и судебная власть. В своей деятельности им надлежало руководствоваться директивами «Центрального военного совета». Хозяйственная и просветительная деятельность оставалась за земствами и местными самоуправлениями7.

ВСП и его военное министерство, «не придавая серьезного значения возникшей опереточной республике и в то же время вполне сознавая недопустимость продолжения этой авантюры», поручили находившимся в районе Бийска и действующим против остатков красных белогвардейским силам ликвидировать данный инцидент8. Первоначально были приняты все меры к ликвидации авантюры без кровопролития, путем переговоров. К Сатунину командируется капитан Лимасов, который должен был предложить ему признать власть ВСП и сдать все дела. Для производства дознания туда же выехал штабс-капитан Рождественский. Однако миссия Лимасова закончилась провалом. Уже находясь в Онгудае Сатунин на предложение капитана Травина о сдаче отряда и отбытии в Омск для производства дознания по делу ответил отказом, но предложил выслать в Омск свою делегацию для переговоров с ВСП. Одновременно Сатунин пытался усилить свой отряд путем вовлечения в него алтайцев. Выселяя русских жителей из попутных селений, подвергая многих из них издевательствам, он вызвал с их стороны возмущение, и в то же время пытался настроить алтайцев против русских и заручиться их поддержкой9.

Видя бессмысленность дальнейших переговоров с мятежниками, ВСП перешло к решительным мерам против них. Для ареста Сатунина и его сообщников начальником Бийского гарнизона был отправлен отряд под командой поручика Селиванова, состоявший частью из офицеров, частью из добровольцев-крестьян тех селений, где творил расправы Сатунин. Кроме того, был выделен небольшой отряд под началом поручика Сергеева. При приближении этих отрядов Сатунин отступил в Кош-Агач10.

Вступив в Онгудай, отряд поручика Селиванова арестовал остававшихся там корнета Лебедева и еще нескольких офицеров-сатунинцев. Посланная Сатуниным в Омск для переговоров делегация добралась лишь до Улалы, где также была задержана. В условиях катастрофического ухудшения ситуации штабс-капитан предпринял попытку выпутаться из затруднительного положения, послав телеграмму ВСП, в которой просил дать ему возможность, распустив отряд (при условии личной безопасности его состава), самому отправиться на фронт за Урал, решение же вопроса об автономии Алтая предоставить ВСП совместно с посланной им делегацией. При этом Сатунин заявил, что в случае неполучения удовлетворительного ответа он будет считать себя свободным в своих дальнейших действиях11.

Между тем правительственные отряды продолжали движение на Кош-Агач и 4 августа 1918 г. заняли село. Отряд Сатунина, он сам и его сподвижники-офицеры были разоружены и арестованы, имущество опечатано. При аресте штабс-капитан пытался застрелиться, но только легко ранил себя12. «Сатунинская республика» в Горном Алтае прекратила свое существование.

Однако на этом деятельность Сатунина в Горном Алтае и Верхнем Прииртышье не закончилась; он лишь временно оказался за пределами этого региона. После ареста Сатунин был вскоре освобожден, видимо, будучи отпущен на лечение. Как бы то ни было, но неуемный штабс-капитан оказался в Ново-Николаевске в конце августа 1918 г., как раз тогда, когда через город следовал на Дальний Восток правительственный поезд с главой ВСП П. В. Вологодским, причем Сатунин предпринял безуспешную попытку получить аудиенцию премьера. Об этом исчерпывающе сообщает в своем дневнике сам П. В. Вологодский:

«Среда 15 (28) августа. Вечером при остановке поезда в Новониколаевске ко мне в вагон, когда я был на станции, ворвался известный истязатель капитан Сатунин. Вел себя вызывающе. Несмотря на мой отказ принять его, он снова возвратился в вагон и настоятельно требовал, чтобы он был принят, ссылаясь на то, что он имеет такой знак отличия за военные доблести, который позволяет ему просить приема у государя-императора. (Он имеет орден великомуч[еника] Георгия и георгиевское оружие). “Я надеюсь, что Его Высокопревосходительство господин председатель Совета Министров после доклада ему о моих правах на прием не откажет мне в приеме”, закончил свое требование перед комендантом поезда капитан Сатунин. После этого случая с Сатуниным ко мне пришли мои добрые знакомые А. П. Васильков и А. А. Шиша, которые сообщили, что Сатунин, после вторичного отказа ему в приеме, бросил фразу: “за будущее я не отвечаю, я избираю для себя свободу действия”, и усиленно советовали мне на время моего пребывания в пути и на даче взять солидную охрану, т[ак] к[ак] Сатунин – человек отчаянный. Но я все же  особой охраны не взял и поехал, как снарядился в Омске. Сделать так, как советовали приятели, было бы обнаруживанием беспокойства за свою участь, а это только поощрило бы таких господ, как Сатунин, на дальнейшие дерзости. Чувствую себя во время поездки очень хорошо. Словно с плеч моих свалилась какая-то большая тяжесть»13.

Видимо именно после этого инцидента Сатунин был арестован вторично, и оказался, наконец, в тюрьме, вернее, в офицерском отделении омской гарнизонной гауптвахты. О его пребывании там осенью 1918 г. сохранилось любопытное свидетельство заключенного из солдатского отделения, советского работника и известного омского поэта, левого эсера А. П. Оленича-Гнененко: «Уже в конце сентября на  гауптвахте среди арестованных появились два новых офицера – штабс-капитан Сатунин и корнет Лебедев.

Оба они были привезены с Алтая. Каждый из них создал в горных районах нечто вроде самостоятельного государства, не признававшего никакой иной власти, кроме их собственной. Они опирались на феодально-националистическую верхушку алтайцев и на русских купцов и кулаков. В своих феодах они творили такие неслыханные зверства, что даже белое Сибирское временное правительство, сменившее бледно-розовую безвластную “власть” эсеровского областного комиссариата, вынуждено было выслать против них целую военную экспедицию.

Штабс-капитан Сатунин, маленького роста, с усами и бородкой, на казавшемся даже благодушным лице, очень походил на Николая II. Рядом с ним корнет Лебедев, с его широкой и сутулой в плечах фигурой казался гигантом. Из-под приплюснутой блином не то драгунской, не то гусарской фуражки глядело тупыми и злыми глазами топорно сделанное, голое и прыщавое, с выдающейся вперед нижней челюстью, лицо явного кретина и садиста. (…)

Проходя во двор через караулку, как-то раз я видел в открытую дверь офицерского отделения, как, допившись до белой горячки, штабс-капитан Сатунин и корнет Лебедев вскочили на верхние нары и голые бегали по ним в погоне друг за другом.

Лебедев, ударяя горильей рукой в мохнатую грудь, рычал:

- Я запорол девяносто большевиков! Я – бог Алтая!

А Сатунин, карлик ростом, захлебывался от визга:

- Какой ты бог Алтая? Ты – мальчишка и дерьмо! Я двести красных повесил вот этими руками. Бог Алтая – я!

Так они утверждали свои права на это кровавое звание, пока собутыльники не навалились на них скопом и, избив до бесчувствия, не связали обоих “богов”»14.

Однако в суматохе ноябрьских событий 1918 г., - перехода власти сначала к Директории, а затем – к Верховному правителю, следы Сатунина на время теряются. Видимо, именно в этой суматохе и в условиях нового режима (и последовавшего вскоре после прихода к власти А. В. Колчака полного торжества военщины на территории Сибири) стало возможным освобождение Сатунина из заключения. Несмотря на то, что и в условиях Директории, и в условиях правления А. В. Колчака П. В. Вологодский оставался главой правительства, он тоже потерял следы Сатунина. В его дневнике есть следующее примечание: «О дальнейшей судьбе капитана Сатунина я ничего не знал. Я думал, что он был предан военному суду за свои подвиги в истязаниях и понес соответствующее наказание. Лишь в 1922 г. из книги П. С. Парфенова (Петр Алтайский) “Уроки прошлого. Гражданская война в Сибири 1918, 1919, 1920 гг.”, вышедшей в 1921 г[оду] в Харбине, я узнал, что ген[ерал] Иванов-Ринов, ознакомившись с делом капитана Сатунина, не только не нашел в его действиях признаков преступлений, но счел долгом представить обвиняемого за его “выдающиеся заслуги перед Родиной” к чину подполковника. (…) Такой выпад вполне в духе ген[ерала] Иванова-Ринова. (…)»15.

Как бы то ни было, с мая 1919 г. Сатунин снова действовал на Алтае, где в это время постепенно нарастало и летом развернулось массовое партизанско-повстанческое движение во главе с большевиками, левыми эсерами и даже правыми эсерами, в том числе и с некоторыми из тех, кто летом 1918 г. свергал Советскую власть и сражался против красногвардейцев. В течение августа партизанским движением был охвачен почти весь Горный Алтай: Усть-Кан, Черный и Белый Ануй, Таурак, Ильинка, Барагаш, Усть-Кокса, Уймон, Шебалино, Майма, Улала. Сатунин продолжал заниматься своим привычным делом – карательными акциями и дикими расправами, а также реквизициями и грабежами с целью обогащения (о сокровищах Сатунина слухи в Горном Алтае ходят до сих пор). В августе каратели Сатунина учинили кровавую расправу над партизанами Маймы, расстреляли 9 жителей Улалы, в деревне Черга повесили 12 крестьян16. Во время одной их карательных экспедиций Сатунин заставил нескольких сельских интеллигентов (врачей, учителей), заподозренных им в большевизме, закопать самих себя в землю. В той же волости были повешены все, кто когда-либо служил на флоте матросами, так как Сатунин считал: если человек - матрос, хотя бы и бывший, значит непременно - большевик17.

Еще весной 1919 г. с инициативой создания из алтайцев «областного» казачьего войска («Область войска Алтайского») выступил другой известный в Горном Алтае каратель, офицер Алтайского туземного конного дивизиона А. П. Кайгородов. При поддержке Сатунина он организовал среди инородческих общин кампанию за переход в казачье сословие и в сентябре 1919 г. имел соответствующие «приговоры от большинства алтайцев». В Омске Кайгородов получил разрешение на формирование на Алтае инородческих казачьих полков и на создание из алтайцев и русских добровольцев Алтайского казачьего войска. В декабре 1919 г. на съезде алтайцев и русских старожилов в селе Онгудай войсковым атаманом был избран Сатунин18.

Однако господство колчаковского режима, а вместе с ним и сатунинщины, уже подходило к концу. В условиях приближения Красной Армии, под ударами партизан и повстанцев, белые войска, в том числе и отряд Сатунина, стали отходить на юг, в сторону Монголии и Синьцзяна.

В середине декабря 1920 г. штаб партизанского полка «Красных горных орлов Алтая» получил сведения о том, что отряд Сатунина, отступая вдоль границы с Китаем, спешит на соединение с войсками генерала Бакича в Зайсане. 20 декабря Сатунин со своими головорезами дошел до Берели и Арчаты и, продолжая движение, устремился к Катон-Карагаю. Он намеревался пройти по Берельскому ущелью на Зайсанский тракт, разбить партизан, мобилизовать местных казаков и кулачество для продолжения борьбы в этом регионе. Когда разведка донесла, что сатунинцы силами в несколько тысяч штыков подошли к перевалу Укок, командование партизанского полка приняло решение атаковать противника. 21 декабря партизаны дали сатунинцам бой. В донесении штаба Семипалатинской группы войск командующему 5-й армии сообщалось:

«…Своим внезапным нападением партизаны создали перевес сил и в трехдневном бою полностью разгромили сатуниский белогвардейский отряд. В результате трехдневного боя партизаны захватили 700 пленных, тысячу винтовок японского образца, 90 тысяч патронов, 13 пулеметов, 8 тысяч голов скота и другое имущество»19.

Громя и уничтожая остатки отряда, партизаны продолжали наступление. 4 января 1920 г. Сатунин был смертельно ранен (по другим данным, убит взбунтовавшимися подчиненными), и разрозненные малочисленные остатки его войска под командой Кайгородова сумели уйти в Монголию. С сатунинщиной было, наконец, покончено. Развивая успех, партизаны 10 января 1920 г. освободили села Берёзовка, Черновое и Катон-Карагай Усть-Каменогорского уезда Семипалатинской области20.

Насколько сатунинщина была характерной для гражданской войны и белого движения в Сибири и других восточных районах? Сама ситуация гражданской войны, классовая ненависть имущих классов к революционным трудящимся, а также (и особенно) военное положение, распространенное колчаковцами к весне 1919 г. почти на всю Сибирь, являлись мотивами и основой для прямого и ничем не ограниченного произвола. Но даже при этом обращают на себя внимание территории, где почти не действовали даже и военные законы, а царил практически полнейший произвол и террор наподобие опричного, вошедший в историю как разгул черносотенно-монархической атаманщины: районы действий Б.В. Анненкова (Верхнее Прииртышье и Семиречье), Г.М. Семенова (Забайкалье), Р.Ф. Унгерна (Забайкалье), И.П. Калмыкова (Приамурье), Д.В. Сатунина (Горный Алтай), И.Н. Красильникова и других подобных. Здесь ВСП, Директория, а затем и правительство А.В. Колчака – П.В. Вологодского совершенно не смогли обеспечить важнейший принцип власти: монополию на применение легитимного государственного насилия строго в соответствии с законом (хотя, справедливости ради нужно признать, что в случае с Сатуниным в июле – августе 1918 г. ВСП все же сумело пресечь крайние проявления произвола, а Российское (Омское) правительство А. В. Колчака, пусть слабо и безуспешно, но все же  попыталось совершить то же в отношении атамана Семенова). Но и в других, свободных от атаманщины местах, такая монополия обеспечивалась, в лучшем случае, лишь частично. Как показывает всемирно-историческая практика, в подобных случаях неизбежен ответный всплеск массового сопротивления, а также общественной, в том числе и военно-политической самоорганизации, самообороны населения, что и проявилось в виде небывалого роста партизанско-повстанческого движения, - как стихийного (в том числе и в довольно жестоких, «варварских» формах), так и более-менее организованного - руководимого и направляемого левыми, левоцентристскими и даже, в ряде случаев,  центристскими партийно-политическими силами.

Понимали ли это белогвардейские лидеры и деятели? Судя по всему, это понимали лишь очень немногие: П. В. Вологодский, А. П. Будберг и некоторые другие. Что касается А. В. Колчака, то он, видимо, таким вопросом серьезно не задавался, хотя и пытался, правда, совершенно безуспешно, призвать к порядку Г. М. Семенова (а затем не нашел ничего лучшего, как в условиях краха своего режима передать власть на «Восточной окраине» 4 января 1920 г. именно ему).

Колчаковский режим, имевший в период своего возникновения и становления потенциальную возможность пойти по оптимальному для имущих классов в тех непростых условиях пути - стать бонапартистским (то есть попеременно опираться на разные социально-политические блоки и сохранять некоторые элементы демократии), очень скоро сместился до предела вправо, сделав ставку на самые реакционные круги олигархии и военщины, что предопределило стремительную потерю властью более-менее массовой социально-политической базы. Режим видел свою главную опору в реакционной военщине, как наиболее последовательной и решительной антисоветской силе, в том числе опору и в таких, как Сатунин, а те своими «решительными» действиями оказывали режиму «медвежью услугу»: карательными зверствами и полным игнорированием закона (а кое-кто при этом еще и безнаказанной реализацией своих садистских наклонностей) настроили подавляющее большинство населения Сибири, в том числе и часть противников Советской власти, решительно против власти А. В. Колчака.